«ЧТО ТЫ НАДЕЛАЛА, ЗЛЫДНЯ?..»
Продолжая тему, начатую в заметке «Случайности», не могу не упомянуть о совершенно фантастической возможности избавить мир от Адольфа Хитлера - естественно, бездарно упущенной! - которая появилась в ноябре 1923 года, аккурат после провала Пивного путча. Историю сию поведал в книге своих мемуаров «Гитлер: Утраченные годы. Воспоминания сподвижника фюрера, 1927 - 1944» поминавшийся на страницах этого журнала Эрнст Ханфштенгль. Поскольку в ней первую скрипку сыграла супруга мемуариста, относиться к рассказу нужно с известной долей здорового скептицизма. Тем не менее, история слишком хороша, чтобы пройти мимо неё.
Итак, Пивной путч с треском провалился. Партийные бонзы, включая самого Ханфштенгля, разбежались, аки тараканы при свете электрической лампочки. В основном, конечно, за границу Германии. Остался Хитлер. Один. Совсем один. Далее - слово мемуаристу:
«… Самое последнее место, куда бы мне пришла мысль пойти, - это мой собственный дом в Уффинге (Уффинг-ам-Штаффельзе - община в Баварии. - Пан Гридь), где меня наверняка ждали, чтобы арестовать. К своему удивлению, мне сообщили, что Гитлер выбрал как раз это место для своего укрытия. Конрад Хайден изложил совершенно искажённую версию этого эпизода, в котором предположил, что в тот момент в доме жила моя сестра и что Гитлер следующие сорок восемь часов провел в её постели. Ничего похожего на правду. Моя сестра Эрна оставалась в Мюнхене, и, хотя по семейным причинам дом в Уффинге был зарегистрирован на её имя, единственными жильцами там были моя жена, которая находилась на первом месяце беременности нашей дочерью, Эгон (Сын Ханфштенгля. - Пан Гридь) и служанка. Гитлер определенно испытывал одну из своих стерильных страстей к Елене (Хелена - супруга Ханфштенгля. - Пан Гридь), но она относилась к его экзальтации скорее как доктор относится к пациенту.
Поздно вечером путча в дверь кто-то постучал, и на пороге стояли Гитлер, доктор Вальтер Шульце - медик одного из батальонов CA, и ещё два-три человека. Вывихнутое плечо Гитлера повисло, и он испытывал серьёзную боль. Дело в том, что его вправили до конца только в ландсбергской тюрьме, куда он прибыл три-четыре дня спустя, и понадобился более качественный писатель, чем Хайден, чтобы объяснить, как человек с вывихнутым плечом мог провести следующие два дня в том же стиле, что и Тангейзер в Венусберге (Герой оперы Рихарда Вагнера «Тангейзер и состязание певцов в Вартбурге», смертный, который проник в грот Венеры, добился любви богини и проводил жизнь в наслаждениях. - Пан Гридь).
Гитлер спросил, не может ли он остаться на ночь. Моя жена, будучи в полном неведении в отношении происходящего, впустила его, а другие ушли. Она отвела ему маленькую спальню на чердаке, которую я забил своими книгами, а сама спала внизу с Эгоном и служанкой. Гитлер был совершенно угнетён и бессвязно говорил, но ей удалось составить по кусочкам нечто вроде отчёта о том, что произошло. Одной из его главных тревог была убеждённость, что его телохранитель Граф, который бросился вперёд, чтобы заслонить Людендорфа и Гитлера в момент, когда полиция открыла огонь, погиб. На самом же деле этот человек, хотя и будучи тяжело ранен, выздоровел. Позднее по причинам, которые я так и не смог ни понять, ни простить, Гитлер просто уволил Графа, приняв на его место некую грубую личность по имени Джулиус Шауб, и больше не обращал на него никакого внимания.
На следующее утро моя жена сказала ему: “Господин Гитлер, ради вашего блага вы должны поискать другое место, чтобы спрятаться. Полиция наверняка придёт сюда, может быть, просто в поисках моего мужа, а это слишком большой риск”. Это он отчётливо понимал. По плану ему надо было дождаться приезда машины Бехштайнов, которая забрала бы его и увезла в безопасное место. Поэтому на данный момент он остался, большую часть дня проведя на чердаке в спальне, где кровать была покрыта двумя английскими пледами, которые я приобрёл ещё в студенческие дни, а он взял их потом с собой в ландсбергскую тюрьму.
В субботу после полудня появился ещё один посетитель. Это был “друг” Грайнц, садовник Геринга, к которому я питал столь обоснованные подозрения. Он попросил разрешения поговорить с Гитлером, но, когда моя жена ответила ему, что Гитлера нет, он ушёл и провел ночь на постоялом дворе Уффинга. У меня не было ни малейших сомнений, что он навёл полицию на следы Гитлера, потому что вечером в воскресенье перед домом появилась пара грузовиков, набитых жандармами в зелёной униформе. Моя жена поспешила наверх, на чердак, и застала Гитлера в состоянии безумия. Он вытащил здоровой рукой револьвер и воскликнул: “Это конец! Но я никогда не позволю этим свиньям схватить меня. Я лучше сам застрелюсь!”. Так случилось, что я научил свою жену одному из немногих трюков, чтобы выдернуть пистолет из чьих-то рук. Движения Гитлера были неловкими из-за вывихнутого плеча, и ей удалось отобрать у него эту штуку и засунуть её в бочку с мукой объёмом в два центнера, которую мы держали на чердаке для борьбы с периодически повторяющимися перебоями (Выделено мной. - Пан Гридь).
Гитлер несколько успокоился и через несколько минут уселся и нацарапал на листе бумаги политическое завещание. Розенберг назначался лидером партии, а Аман - его заместителем, Герман Эссер и Юлиус Штрайхер - другими членами квадрумвирата. Ниже Гитлер написал: “Ганфштенглю быть ответственным за сбор средств для партии”, хотя откуда я должен был ещё добывать эти деньги, для меня было загадкой. Более того, мне не по нраву была компания, в которой я оказался. О Геринге вообще не было упоминания, это было началом долгого периода затмения, во время которого Гитлер, всё ещё страдая от двойной игры фон Лоссова, вынес приговор почти всем членам офицерского класса как совершенно ненадежным личностям.
К этому времени у дверей появились какой-то лейтенант с парой жандармов. Они только что побывали на ферме моей матери, которая располагалась поблизости, где кололи штыками стога сена, разыскивая Гитлера, но сейчас были уверены в своём источнике сведений. Гитлер спустился вниз и не оказал физического сопротивления, но на пределе своих голосовых связок обрушил на них оскорбительные выпады, обвиняя их в нарушении присяги, потворстве расколу Германии и тому подобном, в том же духе. Лояльность полиции в предыдущие три-четыре дня менялась, как флюгер, по распоряжению её старших офицеров. Посему они произнесли свои извинения и вежливо увели его…».
Всё, как всегда! Вечно эти женщины своими действиями втягивают нас, мужчин, в какие-то непотребства!! Сперва Пандора с её любопытством, теперь вот - Хелен Ханфштенгль. М-да… нехорошо!..
Кстати, а вы обратили внимание на мелочность мемуариста: со времени описываемых событий прошла целая вечность - 34 года (прописью: тридцать четыре!), а он никак не может успокоиться и простить Хитлеру, что тот без спроса уволок с собой в тюрьму два пледа, купленные Ханфштенглем в пору его студенческой юности. Тьфу, жлоб!..
Итак, Пивной путч с треском провалился. Партийные бонзы, включая самого Ханфштенгля, разбежались, аки тараканы при свете электрической лампочки. В основном, конечно, за границу Германии. Остался Хитлер. Один. Совсем один. Далее - слово мемуаристу:
«… Самое последнее место, куда бы мне пришла мысль пойти, - это мой собственный дом в Уффинге (Уффинг-ам-Штаффельзе - община в Баварии. - Пан Гридь), где меня наверняка ждали, чтобы арестовать. К своему удивлению, мне сообщили, что Гитлер выбрал как раз это место для своего укрытия. Конрад Хайден изложил совершенно искажённую версию этого эпизода, в котором предположил, что в тот момент в доме жила моя сестра и что Гитлер следующие сорок восемь часов провел в её постели. Ничего похожего на правду. Моя сестра Эрна оставалась в Мюнхене, и, хотя по семейным причинам дом в Уффинге был зарегистрирован на её имя, единственными жильцами там были моя жена, которая находилась на первом месяце беременности нашей дочерью, Эгон (Сын Ханфштенгля. - Пан Гридь) и служанка. Гитлер определенно испытывал одну из своих стерильных страстей к Елене (Хелена - супруга Ханфштенгля. - Пан Гридь), но она относилась к его экзальтации скорее как доктор относится к пациенту.
Поздно вечером путча в дверь кто-то постучал, и на пороге стояли Гитлер, доктор Вальтер Шульце - медик одного из батальонов CA, и ещё два-три человека. Вывихнутое плечо Гитлера повисло, и он испытывал серьёзную боль. Дело в том, что его вправили до конца только в ландсбергской тюрьме, куда он прибыл три-четыре дня спустя, и понадобился более качественный писатель, чем Хайден, чтобы объяснить, как человек с вывихнутым плечом мог провести следующие два дня в том же стиле, что и Тангейзер в Венусберге (Герой оперы Рихарда Вагнера «Тангейзер и состязание певцов в Вартбурге», смертный, который проник в грот Венеры, добился любви богини и проводил жизнь в наслаждениях. - Пан Гридь).
Гитлер спросил, не может ли он остаться на ночь. Моя жена, будучи в полном неведении в отношении происходящего, впустила его, а другие ушли. Она отвела ему маленькую спальню на чердаке, которую я забил своими книгами, а сама спала внизу с Эгоном и служанкой. Гитлер был совершенно угнетён и бессвязно говорил, но ей удалось составить по кусочкам нечто вроде отчёта о том, что произошло. Одной из его главных тревог была убеждённость, что его телохранитель Граф, который бросился вперёд, чтобы заслонить Людендорфа и Гитлера в момент, когда полиция открыла огонь, погиб. На самом же деле этот человек, хотя и будучи тяжело ранен, выздоровел. Позднее по причинам, которые я так и не смог ни понять, ни простить, Гитлер просто уволил Графа, приняв на его место некую грубую личность по имени Джулиус Шауб, и больше не обращал на него никакого внимания.
На следующее утро моя жена сказала ему: “Господин Гитлер, ради вашего блага вы должны поискать другое место, чтобы спрятаться. Полиция наверняка придёт сюда, может быть, просто в поисках моего мужа, а это слишком большой риск”. Это он отчётливо понимал. По плану ему надо было дождаться приезда машины Бехштайнов, которая забрала бы его и увезла в безопасное место. Поэтому на данный момент он остался, большую часть дня проведя на чердаке в спальне, где кровать была покрыта двумя английскими пледами, которые я приобрёл ещё в студенческие дни, а он взял их потом с собой в ландсбергскую тюрьму.
В субботу после полудня появился ещё один посетитель. Это был “друг” Грайнц, садовник Геринга, к которому я питал столь обоснованные подозрения. Он попросил разрешения поговорить с Гитлером, но, когда моя жена ответила ему, что Гитлера нет, он ушёл и провел ночь на постоялом дворе Уффинга. У меня не было ни малейших сомнений, что он навёл полицию на следы Гитлера, потому что вечером в воскресенье перед домом появилась пара грузовиков, набитых жандармами в зелёной униформе. Моя жена поспешила наверх, на чердак, и застала Гитлера в состоянии безумия. Он вытащил здоровой рукой револьвер и воскликнул: “Это конец! Но я никогда не позволю этим свиньям схватить меня. Я лучше сам застрелюсь!”. Так случилось, что я научил свою жену одному из немногих трюков, чтобы выдернуть пистолет из чьих-то рук. Движения Гитлера были неловкими из-за вывихнутого плеча, и ей удалось отобрать у него эту штуку и засунуть её в бочку с мукой объёмом в два центнера, которую мы держали на чердаке для борьбы с периодически повторяющимися перебоями (Выделено мной. - Пан Гридь).
Гитлер несколько успокоился и через несколько минут уселся и нацарапал на листе бумаги политическое завещание. Розенберг назначался лидером партии, а Аман - его заместителем, Герман Эссер и Юлиус Штрайхер - другими членами квадрумвирата. Ниже Гитлер написал: “Ганфштенглю быть ответственным за сбор средств для партии”, хотя откуда я должен был ещё добывать эти деньги, для меня было загадкой. Более того, мне не по нраву была компания, в которой я оказался. О Геринге вообще не было упоминания, это было началом долгого периода затмения, во время которого Гитлер, всё ещё страдая от двойной игры фон Лоссова, вынес приговор почти всем членам офицерского класса как совершенно ненадежным личностям.
К этому времени у дверей появились какой-то лейтенант с парой жандармов. Они только что побывали на ферме моей матери, которая располагалась поблизости, где кололи штыками стога сена, разыскивая Гитлера, но сейчас были уверены в своём источнике сведений. Гитлер спустился вниз и не оказал физического сопротивления, но на пределе своих голосовых связок обрушил на них оскорбительные выпады, обвиняя их в нарушении присяги, потворстве расколу Германии и тому подобном, в том же духе. Лояльность полиции в предыдущие три-четыре дня менялась, как флюгер, по распоряжению её старших офицеров. Посему они произнесли свои извинения и вежливо увели его…».
Всё, как всегда! Вечно эти женщины своими действиями втягивают нас, мужчин, в какие-то непотребства!! Сперва Пандора с её любопытством, теперь вот - Хелен Ханфштенгль. М-да… нехорошо!..
Кстати, а вы обратили внимание на мелочность мемуариста: со времени описываемых событий прошла целая вечность - 34 года (прописью: тридцать четыре!), а он никак не может успокоиться и простить Хитлеру, что тот без спроса уволок с собой в тюрьму два пледа, купленные Ханфштенглем в пору его студенческой юности. Тьфу, жлоб!..