ЛИЦА ДОЛГОГО ДВАДЦАТОГО ВЕКА: ВЫПУСК № 14
Предыдущий выпуск - тут.
Есть такое сколь распространённое, столь же и ошибочное мнение, что, де, европейские колонизаторы жутко притесняли туземные народы в своих заморских владениях: спаивали, травили оспой, занесённой в одеялах, - короче говоря, всячески геноцидили, а кроме того, морально издевались, не давая развиваться туземным личностям.
Не то, что бы это неправда: доля истины в таких утверждениях, конечно же, есть (разве что окромя одеял, с участием которых известен лишь один случай, да и то было это, скорее, ненамеренное заражение, нежели злокозненная акция), но именно что доля. А так европейские сахибы были вполне нормальными дядьками и, ежели пел певец британского империализма о бремени белых, верили в него искренне. Причём не только британцы и русские (это уже сарказм, ибо куда же нам без него-то? известно ведь, что Россия - родина слонов, и потому русский колонизатор - самый человеколюбивый колонизатор в мире, да, по большому счёту, и не колонизатор вовсе, а культуртрегер, тьху, бисова мова), но также и всякие лягушатники.
За десять лет до смерти.
Вот, например, физиономия на фотокарточке, помещённой выше: что это за черномаз… славный сын Тропической Африки? А это, дамы и господа, негр (да-да, самый настоящий негр! и не надо просить пана Гридя унижаться и называть его афрофранцузом, ибо из песни слова не выкинешь: как говорится, негр - он и в Африке негр), и негр, в некоторой степени, выдающийся. Нет, не очередной диктатор какой-нибудь банановой республики, коих во второй половине ХХ ст. там развелось - пруд пруди. Наш негр - совсем по другой части.
Звали его Адольфе Сильвестр Феликс Эбуи (Adolphe Sylvestre Félix Éboué). Рождён он был - внезапно! - во Французской Гвиане (если что, это в Южной Америке, да). Социальное происхождение - из рабов, хе-хе. На самом деле дед его ещё был рабом, а родители - уже свободные люди. Родился в многодетной (кроме него было ещё четыре брата - три старших и один младший) семье старателя на золотых приисках и владелицы лавки. Учился - сперва у себя в Гвиане, затем, выиграв стипендию, в школе в Бордо, потом были учёба в École nationale de la France d’Outre-Mer и, как заслуженная морковка, служба в колониальной администрации громадной империи.
Итог жизни на профессиональном поприще - пост губернатора Французской Экваториальной Африки с 30.12.1940 по 17.05.1944 года (товарища почти что в прямом смысле слова вынесли с высокого поста вперёд ногами).
Для понимания, что такое эта самая Французская Экваториальная Африка. Прямо скажем, не хухры-мухры - территория общей площадью приблизительно в 2,5 млн. кв. км, основа французского господства на Чёрном континенте, и именно с неё начался процесс распада колониальной империи французов. Причём помянутый губернатор Феликс Эбуи был причастен и к взлётам, и к падениям империи: в его владениях получил старт процесс создания базы движения «Свободная Франции» де Голля [1], и он же, губернатор, выступил застрельщиком парада суверенитетов, опубликовав свою «Новую туземную политику для Французской Экваториальной Африки» (“La Nouvelle Politique indigène pour l’Afrique équatoriale française”), которая стала идейным фундаментом для Браззавильской конференции (30.01 - 08.02.1944).
А вы говорите, негров у них линчуют…
ПРИМЕЧАНИЕ:
[1] Сам де Голль откровенно рассказал в своих воспоминаниях о значимости Тропической Африки и поддержки губернатора Эбуи в его авантюрной затее [Голль Ш. де. Военные мемуары. Том первый: Призыв, 1940 - 1942]: «... В самом деле, Франция могла на обширных пространствах Африки возродить свою армию и свой суверенитет в ожидании того периода, когда участие в войне новых союзников, наряду со старыми, изменит соотношение сил. В этом случае Африка, расположенная вблизи Апеннинского, Балканского и Пиренейского полуостровов, служила бы отличным исходным рубежом, находящимся в руках французов, для возвращения в Европу. Кроме того, если бы в будущем благодаря усилиям всей Французской империи Франция была освобождена, связи между метрополией и её заморскими владениями укрепились бы. В противном случае если бы война закончилась, а империя ничего не предприняла бы для спасения своей метрополии, дело Франции в Африке было бы, несомненно, проиграно.
Впрочем, можно было ожидать, что немцы перенесут войну на Средиземное море либо для того, чтобы создать заслон для Европы, либо для того, чтобы завоевать там колонии, либо для того, чтобы помочь своим союзникам итальянцам и, возможно, испанцам расширить их владения. В Африке уже шли бои. Страны оси стремились захватить Суэц. Если бы мы продолжали вести себя в Африке пассивно, враги рано или поздно захватили бы некоторые наши владения, и даже союзники вынуждены были бы в ходе боевых операций занять те наши территории, которые понадобились бы им в стратегическом отношении.
Участие французских вооруженных сил и французских территорий в битве за Африку свидетельствовало бы о том, что определенная часть Франции снова вступила в войну. Это означало бы непосредственную защиту своих владений от врага и помешало, в пределах возможности, Англии и, вероятно, в будущем Америке захватить эти территории с целью ведения войны и в собственных интересах. Это помогло бы, наконец, “Свободной Франции” возвратиться из изгнания и начать осуществлять суверенные права на своей национальной территории.
Но как проникнуть в Африку? На Алжир, Марокко и Тунис я не мог в ближайшем будущем рассчитывать. Правда, вначале я получил оттуда много телеграмм о присоединении ко мне муниципалитетов, организаций, офицерских клубов, секций бывших фронтовиков. Но вскоре одновременно с усилением репрессивных мер и цензурных ограничений стала проявляться покорность вишистским властям; причем драма в Мерс-эль-Кебире устранила последние слабые попытки сопротивления. К тому же на местах не без «подленького удовлетворения» говорили, что согласно условиям перемирия Северная Африка не подвергается оккупации. Французская власть сохранялась там со всем своим военным аппаратом и проводила жёсткую политику, что успокаивало колонистов и не вызывало недовольства у мусульман. Наконец, различные аспекты того, что правительство Виши именовало «национальной революцией»: обращение к видным общественным деятелям, повышение роли администрации, парады бывших фронтовиков, разгул антисемитизма - всё это было многим по душе. Иными словами, не переставая надеяться, что когда-нибудь Северная Африка сможет “кое-что сделать”, люди заняли позицию выжидания. Нельзя было также надеяться и на какое-либо внутреннее стихийное движение. Что касается возможности захватить там власть, предпринимая действия извне, то, разумеется, я не мог на это рассчитывать.
Чёрная Африка предоставляла совершенно иные возможности. Выступления, состоявшиеся в Дакаре, Сен-Луи, Уагадугу, Абиджане, Конакри, Ломе, Дуале, Браззавиле, Тананариве в первые же дни существования “Свободной Франции”, и получаемые мной телеграммы указывали на то, что для этих территорий, где существовал дух инициативы, продолжение войны подразумевалось само собой. Конечно, позиция подчинения, занятая в конце концов Ногесом, неблагоприятное впечатление, произведённое инцидентом в Мерс-эль-Кебире, деятельность Буассона, сначала генерал-губернатора Экваториальной Африки и затем Верховного комиссара в Дакаре, который своей двусмысленной политикой сводил на нет энтузиазм своих подопечных, - всё это охладило патриотический пыл в Африке. Однако в большинстве наших колоний достаточно было искры, чтобы огонь вспыхнул вновь. Особенно благоприятные перспективы открывались перед нами в наших колониальных владениях в Экваториальной Африке. Так, например, в Камеруне движение протеста против перемирия охватило все слои населения. Энергичные и активные жители этой территории, как французы, так и туземцы, выражали возмущение капитуляцией. Здесь к тому же были уверены, что победа Гитлера повлекла бы за собой восстановление германского господства на этой территории, существовавшего до Первой Мировой войны. В атмосфере всеобщего волнения жители передавали друг другу листовки, в которых бывшие немецкие колонисты, переехавшие в свое время на испанский остров Фернандо-По, сообщали о предстоящем возвращении на свои места и плантации. Ко мне примкнул комитет действия, созданный Моклером, директором общественных работ. Генерал-губернатор Брюно, растерявшийся в этой обстановке, отказался перейти на нашу сторону. Однако можно было предполагать, что если извне будут предприняты решительные действия, эта территория присоединится к нам.
На территории Чад сложилась еще более благоприятная обстановка. Губернатор Феликс Эбуэ сразу же стал действовать в духе Сопротивления. Этот умный и храбрый человек, негр, безгранично преданный Франции, этот философ-гуманист всем своим существом отвергал подчинение Франции и торжество нацистского расизма. С появлением первых же моих воззваний Эбуэ вместе со своим генеральным секретарём Лоранси встал в принципе на нашу сторону. К такому же решению склонялась французская часть населения. Впрочем, многих к этому побуждало не только мужество, но и разум. Военные, находившиеся на постах, расположенных на границе с итальянской Ливией, не потеряли своего боевого духа и надеялись на получение подкреплений от де Голля. Французские чиновники и коммерсанты, а также вожди местных племен с тревогой думали о судьбе экономической жизни территории Чад, если бы они неожиданно оказались лишенными естественного рынка сбыта - Британской Нигерии. Предупреждённый об этой обстановке самим Эбуэ, я телеграфировал ему 16 июля. В ответ он направил мне обстоятельный доклад. В этом докладе он сообщил о своем намерении официально примкнуть к “Свободной Франции”, излагал условия обороны и жизни территории, защиту которой поручила ему Франция, и, наконец, задавал вопрос о том, что смог бы я сделать, чтобы дать ему возможность служить под эгидой Лотарингского креста.
В Конго положение было менее ясным. Генерал-губернатор Буассон находился в Браззавиле до середины июля. Затем он переехал в Дакар, но сохранил за собой право опеки над всеми территориями Экваториальной Африки. Он оставил вместо себя в Браззавиле генерала Юссона, хорошего солдата, но во всём руководствовавшегося ложными соображениями дисциплины. Было ясно, что Юссон не решится порвать с правительством Виши, несмотря на чувство горечи, которое он испытывал в связи с поражением Франции. В Убанги, где многие решили участвовать в движении Сопротивления, всё зависело от позиции Конго. Напротив, в Габоне, старой колонии, проводившей соглашательскую политику и всегда стремившейся занять ведущее положение среди других французских территорий Экваториальной Африки, некоторые слои населения проявляли непонятную осторожность.
Изучив положение дел во французской Чёрной Африке, я решил, прежде всего, попытаться в возможно кратчайший срок присоединить все экваториальные территории. Я считал, что, за исключением Габона, предстоящие операции не потребуют использования крупных сил. Затем, если бы эта первая кампания увенчалась успехом, я приступил бы к действиям в Западной Африке...».
Есть такое сколь распространённое, столь же и ошибочное мнение, что, де, европейские колонизаторы жутко притесняли туземные народы в своих заморских владениях: спаивали, травили оспой, занесённой в одеялах, - короче говоря, всячески геноцидили, а кроме того, морально издевались, не давая развиваться туземным личностям.
Не то, что бы это неправда: доля истины в таких утверждениях, конечно же, есть (разве что окромя одеял, с участием которых известен лишь один случай, да и то было это, скорее, ненамеренное заражение, нежели злокозненная акция), но именно что доля. А так европейские сахибы были вполне нормальными дядьками и, ежели пел певец британского империализма о бремени белых, верили в него искренне. Причём не только британцы и русские (это уже сарказм, ибо куда же нам без него-то? известно ведь, что Россия - родина слонов, и потому русский колонизатор - самый человеколюбивый колонизатор в мире, да, по большому счёту, и не колонизатор вовсе, а культуртрегер, тьху, бисова мова), но также и всякие лягушатники.
За десять лет до смерти.
Вот, например, физиономия на фотокарточке, помещённой выше: что это за черномаз… славный сын Тропической Африки? А это, дамы и господа, негр (да-да, самый настоящий негр! и не надо просить пана Гридя унижаться и называть его афрофранцузом, ибо из песни слова не выкинешь: как говорится, негр - он и в Африке негр), и негр, в некоторой степени, выдающийся. Нет, не очередной диктатор какой-нибудь банановой республики, коих во второй половине ХХ ст. там развелось - пруд пруди. Наш негр - совсем по другой части.
Звали его Адольфе Сильвестр Феликс Эбуи (Adolphe Sylvestre Félix Éboué). Рождён он был - внезапно! - во Французской Гвиане (если что, это в Южной Америке, да). Социальное происхождение - из рабов, хе-хе. На самом деле дед его ещё был рабом, а родители - уже свободные люди. Родился в многодетной (кроме него было ещё четыре брата - три старших и один младший) семье старателя на золотых приисках и владелицы лавки. Учился - сперва у себя в Гвиане, затем, выиграв стипендию, в школе в Бордо, потом были учёба в École nationale de la France d’Outre-Mer и, как заслуженная морковка, служба в колониальной администрации громадной империи.
Итог жизни на профессиональном поприще - пост губернатора Французской Экваториальной Африки с 30.12.1940 по 17.05.1944 года (товарища почти что в прямом смысле слова вынесли с высокого поста вперёд ногами).
Для понимания, что такое эта самая Французская Экваториальная Африка. Прямо скажем, не хухры-мухры - территория общей площадью приблизительно в 2,5 млн. кв. км, основа французского господства на Чёрном континенте, и именно с неё начался процесс распада колониальной империи французов. Причём помянутый губернатор Феликс Эбуи был причастен и к взлётам, и к падениям империи: в его владениях получил старт процесс создания базы движения «Свободная Франции» де Голля [1], и он же, губернатор, выступил застрельщиком парада суверенитетов, опубликовав свою «Новую туземную политику для Французской Экваториальной Африки» (“La Nouvelle Politique indigène pour l’Afrique équatoriale française”), которая стала идейным фундаментом для Браззавильской конференции (30.01 - 08.02.1944).
А вы говорите, негров у них линчуют…
ПРИМЕЧАНИЕ:
[1] Сам де Голль откровенно рассказал в своих воспоминаниях о значимости Тропической Африки и поддержки губернатора Эбуи в его авантюрной затее [Голль Ш. де. Военные мемуары. Том первый: Призыв, 1940 - 1942]: «... В самом деле, Франция могла на обширных пространствах Африки возродить свою армию и свой суверенитет в ожидании того периода, когда участие в войне новых союзников, наряду со старыми, изменит соотношение сил. В этом случае Африка, расположенная вблизи Апеннинского, Балканского и Пиренейского полуостровов, служила бы отличным исходным рубежом, находящимся в руках французов, для возвращения в Европу. Кроме того, если бы в будущем благодаря усилиям всей Французской империи Франция была освобождена, связи между метрополией и её заморскими владениями укрепились бы. В противном случае если бы война закончилась, а империя ничего не предприняла бы для спасения своей метрополии, дело Франции в Африке было бы, несомненно, проиграно.
Впрочем, можно было ожидать, что немцы перенесут войну на Средиземное море либо для того, чтобы создать заслон для Европы, либо для того, чтобы завоевать там колонии, либо для того, чтобы помочь своим союзникам итальянцам и, возможно, испанцам расширить их владения. В Африке уже шли бои. Страны оси стремились захватить Суэц. Если бы мы продолжали вести себя в Африке пассивно, враги рано или поздно захватили бы некоторые наши владения, и даже союзники вынуждены были бы в ходе боевых операций занять те наши территории, которые понадобились бы им в стратегическом отношении.
Участие французских вооруженных сил и французских территорий в битве за Африку свидетельствовало бы о том, что определенная часть Франции снова вступила в войну. Это означало бы непосредственную защиту своих владений от врага и помешало, в пределах возможности, Англии и, вероятно, в будущем Америке захватить эти территории с целью ведения войны и в собственных интересах. Это помогло бы, наконец, “Свободной Франции” возвратиться из изгнания и начать осуществлять суверенные права на своей национальной территории.
Но как проникнуть в Африку? На Алжир, Марокко и Тунис я не мог в ближайшем будущем рассчитывать. Правда, вначале я получил оттуда много телеграмм о присоединении ко мне муниципалитетов, организаций, офицерских клубов, секций бывших фронтовиков. Но вскоре одновременно с усилением репрессивных мер и цензурных ограничений стала проявляться покорность вишистским властям; причем драма в Мерс-эль-Кебире устранила последние слабые попытки сопротивления. К тому же на местах не без «подленького удовлетворения» говорили, что согласно условиям перемирия Северная Африка не подвергается оккупации. Французская власть сохранялась там со всем своим военным аппаратом и проводила жёсткую политику, что успокаивало колонистов и не вызывало недовольства у мусульман. Наконец, различные аспекты того, что правительство Виши именовало «национальной революцией»: обращение к видным общественным деятелям, повышение роли администрации, парады бывших фронтовиков, разгул антисемитизма - всё это было многим по душе. Иными словами, не переставая надеяться, что когда-нибудь Северная Африка сможет “кое-что сделать”, люди заняли позицию выжидания. Нельзя было также надеяться и на какое-либо внутреннее стихийное движение. Что касается возможности захватить там власть, предпринимая действия извне, то, разумеется, я не мог на это рассчитывать.
Чёрная Африка предоставляла совершенно иные возможности. Выступления, состоявшиеся в Дакаре, Сен-Луи, Уагадугу, Абиджане, Конакри, Ломе, Дуале, Браззавиле, Тананариве в первые же дни существования “Свободной Франции”, и получаемые мной телеграммы указывали на то, что для этих территорий, где существовал дух инициативы, продолжение войны подразумевалось само собой. Конечно, позиция подчинения, занятая в конце концов Ногесом, неблагоприятное впечатление, произведённое инцидентом в Мерс-эль-Кебире, деятельность Буассона, сначала генерал-губернатора Экваториальной Африки и затем Верховного комиссара в Дакаре, который своей двусмысленной политикой сводил на нет энтузиазм своих подопечных, - всё это охладило патриотический пыл в Африке. Однако в большинстве наших колоний достаточно было искры, чтобы огонь вспыхнул вновь. Особенно благоприятные перспективы открывались перед нами в наших колониальных владениях в Экваториальной Африке. Так, например, в Камеруне движение протеста против перемирия охватило все слои населения. Энергичные и активные жители этой территории, как французы, так и туземцы, выражали возмущение капитуляцией. Здесь к тому же были уверены, что победа Гитлера повлекла бы за собой восстановление германского господства на этой территории, существовавшего до Первой Мировой войны. В атмосфере всеобщего волнения жители передавали друг другу листовки, в которых бывшие немецкие колонисты, переехавшие в свое время на испанский остров Фернандо-По, сообщали о предстоящем возвращении на свои места и плантации. Ко мне примкнул комитет действия, созданный Моклером, директором общественных работ. Генерал-губернатор Брюно, растерявшийся в этой обстановке, отказался перейти на нашу сторону. Однако можно было предполагать, что если извне будут предприняты решительные действия, эта территория присоединится к нам.
На территории Чад сложилась еще более благоприятная обстановка. Губернатор Феликс Эбуэ сразу же стал действовать в духе Сопротивления. Этот умный и храбрый человек, негр, безгранично преданный Франции, этот философ-гуманист всем своим существом отвергал подчинение Франции и торжество нацистского расизма. С появлением первых же моих воззваний Эбуэ вместе со своим генеральным секретарём Лоранси встал в принципе на нашу сторону. К такому же решению склонялась французская часть населения. Впрочем, многих к этому побуждало не только мужество, но и разум. Военные, находившиеся на постах, расположенных на границе с итальянской Ливией, не потеряли своего боевого духа и надеялись на получение подкреплений от де Голля. Французские чиновники и коммерсанты, а также вожди местных племен с тревогой думали о судьбе экономической жизни территории Чад, если бы они неожиданно оказались лишенными естественного рынка сбыта - Британской Нигерии. Предупреждённый об этой обстановке самим Эбуэ, я телеграфировал ему 16 июля. В ответ он направил мне обстоятельный доклад. В этом докладе он сообщил о своем намерении официально примкнуть к “Свободной Франции”, излагал условия обороны и жизни территории, защиту которой поручила ему Франция, и, наконец, задавал вопрос о том, что смог бы я сделать, чтобы дать ему возможность служить под эгидой Лотарингского креста.
В Конго положение было менее ясным. Генерал-губернатор Буассон находился в Браззавиле до середины июля. Затем он переехал в Дакар, но сохранил за собой право опеки над всеми территориями Экваториальной Африки. Он оставил вместо себя в Браззавиле генерала Юссона, хорошего солдата, но во всём руководствовавшегося ложными соображениями дисциплины. Было ясно, что Юссон не решится порвать с правительством Виши, несмотря на чувство горечи, которое он испытывал в связи с поражением Франции. В Убанги, где многие решили участвовать в движении Сопротивления, всё зависело от позиции Конго. Напротив, в Габоне, старой колонии, проводившей соглашательскую политику и всегда стремившейся занять ведущее положение среди других французских территорий Экваториальной Африки, некоторые слои населения проявляли непонятную осторожность.
Изучив положение дел во французской Чёрной Африке, я решил, прежде всего, попытаться в возможно кратчайший срок присоединить все экваториальные территории. Я считал, что, за исключением Габона, предстоящие операции не потребуют использования крупных сил. Затем, если бы эта первая кампания увенчалась успехом, я приступил бы к действиям в Западной Африке...».