Немного о Толкине
А вот если бы Толкиен не снабдил в ВК всех своих положительных героев "чит-кодами бессмертия", а играл по тем же правилам, как в "Сильмариллионе" и даже в "Хоббите", то его ругали бы за мрачняк, гиперреализм и жестокость, как ругают сейчас Дж.Мартина.
Оригинал взят у kislin в Немного о Толкине
Довольно случайное чтение работы «The Road to Middle-earth» Т.Шиппи (на русском) побудило вновь задуматься над отдельными формулировками, связанными с моим отношением к Толкину и ВК. Именно формулировками, т.к. отношение это не изменилось, а скорее наполнилось некоторыми образами, которых раньше не было. И это даже неплохо, поскольку немного оживило мой интерес к Толкину, угасший было за последние годы. Сверка с самим собой прошла успешно: во мне резонируют те же вещи, которые резонировали и 10, и 15 лет назад; но язык мог измениться.
Начну с конца. Когда-то рефлексия над историей, которую рассказал Толкин (я имею в виду историю мира от сотворения до конца III эпохи во всех своих проявлениях), привела к выводу, которого, по-моему, практически невозможно избежать: Зло творит историю. История - это не только дисциплина о прошлом, это ещё и рассказ. И рассказывать оказывается не о чем, если из картины исключается Зло и тот полюс, который концентрируется вокруг него. В самом деле, в чём может заключаться смысл истории айнур, чья музыка была бы воплощена без какого-либо диссонанса, или смысл повествования о Шире, в котором никогда не появлялись бы орки или Гэндальф с его рассказами о внешних угрозах, прошлых и, вероятно, будущих войнах и т.п.? Очевидно, что подобная история просто не была бы рассказана; у неё не было бы ни повествователя, ни слушателей (и читателей). Таким образом, Зло оказывается необходимо - не только рассказу, но и тому бытию, которое рассказ облекает в плоть и кровь.
В каком-то смысле вывод этот изначально учтён в повествовании, поскольку сам Единый (Илуватар) объясняет Мелькору, что его диссонанс приведет лишь к появлению вещей более чудесных, чем мог бы представить себе тот, кто привнёс этот диссонанс. Так Зло получает благословение свыше - в некотором роде. Во всяком случае, так это читается. Однако, глубоко сидящий в Толкине католицизм (в чём уверяют многочисленные известные источники) не может не противиться этой трактовке. Не говоря уже об известных деталях в действиях Зла - пытках, убийствах, омерзительном воздействии на живую и неживую природу. Что в этом можно считать упомянутыми выше вещами более чудесными? - Ответ: ничего. К чудесному отнести можно разве что отдельную реакцию на Зло, героику сопротивляющихся ему. Но что возвышает эту героику над повседневным творчеством тех же самых эльфов помимо читательского интереса? - Это остаётся непонятным. Живший негреховной жизнью (насколько это возможно) современник Турина по определению ближе Толкину-католику, чем Турин, но положительно не интересен ему как автору (да и читателю).
Парадокс этот неснимаем. Христианское прочтение Толкина, в сущности, невозможно; всё толкиновское повествование построено на импульсах, противоречащих христианству, и именно этим цепляет. Фактически история Толкина - это гегелевская история, в которой мировой дух раскрывает себя через цепочку конфликтов, разрешаемых в основном войной. Точно так же как повествование Толкина начинается с войны между Мелькором и прочими айнур, а завершается войной Саурона и «содружества кольца». В меньшем масштабе эта структура соблюдена даже во внешне менее грандиозном и эпическом «Хоббите», который завершается, тем не менее, войной. Гегель высоко ценил войну; возникает искушение сказать, что ценил её и Толкин - несмотря на личный опыт Первой мировой. Без войны не получается плести кружева повествования, а война привносится в мир Злом.
Таким был мой вывод достаточно давно, и он никуда не делся. Другое ощущение (в общем-то более значимое) связано конкретно с «Властелином колец». Произведение это, преподносимое как основное, самое-самое и вообще, давно уже вызывало у меня внутреннее отторжение. Тут я нахожусь в довольно странном положении: критики, на которых обрушивается Шиппи, мне совершенно не близки. Но в то же время отдельные элементы их критики я воспринимаю. Дело вот в чём: «Властелин колец» каким-то удивительным образом оказался произведением, не соответствующим самому себе. Что это значит? - В своей книге Шиппи отмечает важность «глубины» для творчества Толкина, когда за непосредственным сюжетом чувствуется некая масштабная подкладка. Или, как это сформулировано самим Толкином, «за разворачивающимся на переднем плане действием угадываются контуры чего-то большего». Понятно, что в случае рассказа этим большим служит некое множество других рассказов, своего рода метанарратив, которым данный рассказ должен соответствовать - не в смысле фактов, но в смысле правил организации событийного (и бытийного) пространства. И именно здесь во «Властелине колец» я вижу разительное несоответствие.
Вот, к примеру, «рок», который Шиппи исследует применительно к истории о Турине. Это хорошая проработка механики событий, составляющих историю данного героя, в которой такую значимую роль играет случай, причём, нередко, роковой, Фатум, как мы могли бы сказать. Нет никаких сомнений в том, что Фатум неотделим от всего повествования в «Сильмариллионе». Но куда он исчезает во «Властелине колец»? - Те случайности, о которых узнаёт читатель, носят какой-то провиденциально благотворный характер. Хоббиты случайно попадают в Фангорн, чтобы направить энтов против Сарумана. Саурон решает, что Саруман завладел кольцом благодаря случайно заглянувшему в палантир Пиппину. Фродо с Сэмом случайно попадают в руки Фарамира, как Арагорн с Леголасом и Гимли встречаются именно с Эомером и т.д., и т.п. Всё это было бы ничего, если бы потоку таких благоприятных случайностей соответствовало бы сопоставимое множество событий, которые были бы вызваны «злосчастьем» (как это сформулировано в переводе Шиппи на русский) и имели бы соотносимые по масштабу последствия.
Проиллюстрировать это проще всего на примере смертей. Смерть - неизбежный атрибут эпоса, в сердцевине которого конфликт Добра и Зла, приобретающий форму войны. Во «Властелине колец», однако, смерть удивительно благосклонна к ключевым персонажам. Из всего «содружества кольца» погибает один только Боромир - тот самый, кто «пал» ещё ранее, польстившись на Кольцо. Для морализирующей проповеди такой исход в самый раз, но причём тут эпос? Ещё из заметных персонажей погибают двое - Теоден и Дэнетор. Оба - немолодые, но, главное, опять же в том, что оба из них в некотором смысле «пали». Первый поддался зловредному воздействию Червеуста, второй и вовсе пользовался палантиром и был объектом воздействия даже не Сарумана, а Саурона. Да что ж это за эпос-то такой? - Чтобы хоть как-то смягчить такое впечатление, Толкин, судя по всему, вводил в повествование персонажей совершенно фоновых, подобных следопыту Гальбараду, на которого нежданно натыкаются представители «содружества кольца» и который в дальнейшем погибает в Пеленнорской битве.
Для того, чтобы почувствовать, насколько фальшиво выглядит эта организация событийного пространства, достаточно обратиться к ключевой «глубинной» истории, на которую опирается «Властелин колец». Я имею в виду окончание Второй эпохи. Нетрудно увидеть, что этот сюжет, завершившийся победой над Сауроном, представляет собой некое очень важное вдохновение для персонажей «Властелина колец» в отличие от более удалённых от них событий «Сильмариллиона» или слишком изолированной истории «Хоббита». Война «Последнего Союза», если я не ошибаюсь, нигде не описывается целостно, однако, читатель «Властелина колец» слышит несколько рассказов о ней, в том числе, из уст Гэндальфа и Элронда. Дополнительные подробности можно узнать и из других текстов, например, «О кольцах власти и Третьей эпохе». Это хороший образец «мифа», как его представляет Шиппи, т.е. разрозненного набора дополняющих друг друга повествований. Что мы узнаём из этой истории? - Её главными героями являются нуменорцы, которые спаслись в Среднеземье, а также эльфы. Если точнее: вожди тех и других. Во главе людей благородный Элендил и его сыновья - Исилдур и Анарион. Во главе эльфов - Гил-Гэлад, которому помогают Элронд и Кирдэн (роль двух последних меньше, чем роль детей Элендила). В войне с Сауроном гибнут и Элендил, и Гил-Гэлад. Также гибнет Анарион. Но и более того, дальнейшая история Исилдура неотделима от этой; мы знаем, что он тоже гибнет, как и сразу трое (!) его сыновей. Причём особое звучание всей этой истории придаёт, на мой взгляд, то, что она совсем лишена дидактического привкуса.
Лишена потому, что главные гибнущие вожди - Элендил и Гил-Гэлад - не замешаны ни в чём плохом. Мы почти ничего не знаем о Гил-Гэладе (кроме того, что он был последним властителем нолдор и благородным при том), но мы знаем, что он не последовал примеру тех, кто поддался посулам Саурона подобно, скажем, Келебримбору. Мы также знаем, что Элендил был вождём «верных», которые не просто не свернули с благого пути, но рискнули отступиться от короля Нуменора и отплыть в Среднеземье, чтобы не быть запятнанными последней нуменорской авантюрой. Лишь Исилдур выбивается из этого ряда - и то потому, что он возжелал завладеть Кольцом. Несмотря на то, что совершил ранее немало подвигов. Но если Исилдур чем-то напоминает павшего Боромира, то этого нельзя сказать ни о Гил-Гэладе, ни об Элендиле, ни об Анарионе. Таким образом, история эта носит явные черты воздействия Фатума, который не щадит никого; гибнут многие, но гибнут не просто оступившиеся; а победа над Сауроном оборачивается необыкновенной ценой, которую приходится заплатить и эльфам, и людям (нуменорцам).
И наложить эту событийную модель на «Властелин колец» не представляется возможным. Разумеется, можно её игнорировать и отталкиваться просто от повествования во «Властелине колец». Но я так не могу. Ведь на самом деле, даже в «Хоббите» с оговорками действует принцип организации событийного пространства, нарушаемый во «Властелине колец». Ибо в конце этой истории мы видим гибель трёх участников исходного отряда. И лишь один из них - Торин - «пал», как и Боромир (и подобно ему перед смертью раскаялся, что придаёт дополнительный параллелизм их судьбам). В то же время двое других погибших - Фили и Кили - ни в чём таком не замешаны. Более того, они являются младшими (по возрасту) участниками всего дела, о чём нам говорят в первой же главе «Хоббита» устами самого Торина. Но они также приходятся ему родственниками, что нам объясняется под конец, когда ничего уже не изменишь. Невозможно не считать, что на них пал Фатум родства, играющий громадную роль в «Сильмариллионе».
Но ничего подобного во «Властелине колец» не наблюдается. И именно поэтому звучит он, увы, фальшиво, так как не отвечает своей же собственной глубине, которую читатель открывает благодаря «Сильмариллиону», «Истории Среднеземья» и даже «Хоббиту».
Оригинал взят у kislin в Немного о Толкине
Довольно случайное чтение работы «The Road to Middle-earth» Т.Шиппи (на русском) побудило вновь задуматься над отдельными формулировками, связанными с моим отношением к Толкину и ВК. Именно формулировками, т.к. отношение это не изменилось, а скорее наполнилось некоторыми образами, которых раньше не было. И это даже неплохо, поскольку немного оживило мой интерес к Толкину, угасший было за последние годы. Сверка с самим собой прошла успешно: во мне резонируют те же вещи, которые резонировали и 10, и 15 лет назад; но язык мог измениться.
Начну с конца. Когда-то рефлексия над историей, которую рассказал Толкин (я имею в виду историю мира от сотворения до конца III эпохи во всех своих проявлениях), привела к выводу, которого, по-моему, практически невозможно избежать: Зло творит историю. История - это не только дисциплина о прошлом, это ещё и рассказ. И рассказывать оказывается не о чем, если из картины исключается Зло и тот полюс, который концентрируется вокруг него. В самом деле, в чём может заключаться смысл истории айнур, чья музыка была бы воплощена без какого-либо диссонанса, или смысл повествования о Шире, в котором никогда не появлялись бы орки или Гэндальф с его рассказами о внешних угрозах, прошлых и, вероятно, будущих войнах и т.п.? Очевидно, что подобная история просто не была бы рассказана; у неё не было бы ни повествователя, ни слушателей (и читателей). Таким образом, Зло оказывается необходимо - не только рассказу, но и тому бытию, которое рассказ облекает в плоть и кровь.
В каком-то смысле вывод этот изначально учтён в повествовании, поскольку сам Единый (Илуватар) объясняет Мелькору, что его диссонанс приведет лишь к появлению вещей более чудесных, чем мог бы представить себе тот, кто привнёс этот диссонанс. Так Зло получает благословение свыше - в некотором роде. Во всяком случае, так это читается. Однако, глубоко сидящий в Толкине католицизм (в чём уверяют многочисленные известные источники) не может не противиться этой трактовке. Не говоря уже об известных деталях в действиях Зла - пытках, убийствах, омерзительном воздействии на живую и неживую природу. Что в этом можно считать упомянутыми выше вещами более чудесными? - Ответ: ничего. К чудесному отнести можно разве что отдельную реакцию на Зло, героику сопротивляющихся ему. Но что возвышает эту героику над повседневным творчеством тех же самых эльфов помимо читательского интереса? - Это остаётся непонятным. Живший негреховной жизнью (насколько это возможно) современник Турина по определению ближе Толкину-католику, чем Турин, но положительно не интересен ему как автору (да и читателю).
Парадокс этот неснимаем. Христианское прочтение Толкина, в сущности, невозможно; всё толкиновское повествование построено на импульсах, противоречащих христианству, и именно этим цепляет. Фактически история Толкина - это гегелевская история, в которой мировой дух раскрывает себя через цепочку конфликтов, разрешаемых в основном войной. Точно так же как повествование Толкина начинается с войны между Мелькором и прочими айнур, а завершается войной Саурона и «содружества кольца». В меньшем масштабе эта структура соблюдена даже во внешне менее грандиозном и эпическом «Хоббите», который завершается, тем не менее, войной. Гегель высоко ценил войну; возникает искушение сказать, что ценил её и Толкин - несмотря на личный опыт Первой мировой. Без войны не получается плести кружева повествования, а война привносится в мир Злом.
Таким был мой вывод достаточно давно, и он никуда не делся. Другое ощущение (в общем-то более значимое) связано конкретно с «Властелином колец». Произведение это, преподносимое как основное, самое-самое и вообще, давно уже вызывало у меня внутреннее отторжение. Тут я нахожусь в довольно странном положении: критики, на которых обрушивается Шиппи, мне совершенно не близки. Но в то же время отдельные элементы их критики я воспринимаю. Дело вот в чём: «Властелин колец» каким-то удивительным образом оказался произведением, не соответствующим самому себе. Что это значит? - В своей книге Шиппи отмечает важность «глубины» для творчества Толкина, когда за непосредственным сюжетом чувствуется некая масштабная подкладка. Или, как это сформулировано самим Толкином, «за разворачивающимся на переднем плане действием угадываются контуры чего-то большего». Понятно, что в случае рассказа этим большим служит некое множество других рассказов, своего рода метанарратив, которым данный рассказ должен соответствовать - не в смысле фактов, но в смысле правил организации событийного (и бытийного) пространства. И именно здесь во «Властелине колец» я вижу разительное несоответствие.
Вот, к примеру, «рок», который Шиппи исследует применительно к истории о Турине. Это хорошая проработка механики событий, составляющих историю данного героя, в которой такую значимую роль играет случай, причём, нередко, роковой, Фатум, как мы могли бы сказать. Нет никаких сомнений в том, что Фатум неотделим от всего повествования в «Сильмариллионе». Но куда он исчезает во «Властелине колец»? - Те случайности, о которых узнаёт читатель, носят какой-то провиденциально благотворный характер. Хоббиты случайно попадают в Фангорн, чтобы направить энтов против Сарумана. Саурон решает, что Саруман завладел кольцом благодаря случайно заглянувшему в палантир Пиппину. Фродо с Сэмом случайно попадают в руки Фарамира, как Арагорн с Леголасом и Гимли встречаются именно с Эомером и т.д., и т.п. Всё это было бы ничего, если бы потоку таких благоприятных случайностей соответствовало бы сопоставимое множество событий, которые были бы вызваны «злосчастьем» (как это сформулировано в переводе Шиппи на русский) и имели бы соотносимые по масштабу последствия.
Проиллюстрировать это проще всего на примере смертей. Смерть - неизбежный атрибут эпоса, в сердцевине которого конфликт Добра и Зла, приобретающий форму войны. Во «Властелине колец», однако, смерть удивительно благосклонна к ключевым персонажам. Из всего «содружества кольца» погибает один только Боромир - тот самый, кто «пал» ещё ранее, польстившись на Кольцо. Для морализирующей проповеди такой исход в самый раз, но причём тут эпос? Ещё из заметных персонажей погибают двое - Теоден и Дэнетор. Оба - немолодые, но, главное, опять же в том, что оба из них в некотором смысле «пали». Первый поддался зловредному воздействию Червеуста, второй и вовсе пользовался палантиром и был объектом воздействия даже не Сарумана, а Саурона. Да что ж это за эпос-то такой? - Чтобы хоть как-то смягчить такое впечатление, Толкин, судя по всему, вводил в повествование персонажей совершенно фоновых, подобных следопыту Гальбараду, на которого нежданно натыкаются представители «содружества кольца» и который в дальнейшем погибает в Пеленнорской битве.
Для того, чтобы почувствовать, насколько фальшиво выглядит эта организация событийного пространства, достаточно обратиться к ключевой «глубинной» истории, на которую опирается «Властелин колец». Я имею в виду окончание Второй эпохи. Нетрудно увидеть, что этот сюжет, завершившийся победой над Сауроном, представляет собой некое очень важное вдохновение для персонажей «Властелина колец» в отличие от более удалённых от них событий «Сильмариллиона» или слишком изолированной истории «Хоббита». Война «Последнего Союза», если я не ошибаюсь, нигде не описывается целостно, однако, читатель «Властелина колец» слышит несколько рассказов о ней, в том числе, из уст Гэндальфа и Элронда. Дополнительные подробности можно узнать и из других текстов, например, «О кольцах власти и Третьей эпохе». Это хороший образец «мифа», как его представляет Шиппи, т.е. разрозненного набора дополняющих друг друга повествований. Что мы узнаём из этой истории? - Её главными героями являются нуменорцы, которые спаслись в Среднеземье, а также эльфы. Если точнее: вожди тех и других. Во главе людей благородный Элендил и его сыновья - Исилдур и Анарион. Во главе эльфов - Гил-Гэлад, которому помогают Элронд и Кирдэн (роль двух последних меньше, чем роль детей Элендила). В войне с Сауроном гибнут и Элендил, и Гил-Гэлад. Также гибнет Анарион. Но и более того, дальнейшая история Исилдура неотделима от этой; мы знаем, что он тоже гибнет, как и сразу трое (!) его сыновей. Причём особое звучание всей этой истории придаёт, на мой взгляд, то, что она совсем лишена дидактического привкуса.
Лишена потому, что главные гибнущие вожди - Элендил и Гил-Гэлад - не замешаны ни в чём плохом. Мы почти ничего не знаем о Гил-Гэладе (кроме того, что он был последним властителем нолдор и благородным при том), но мы знаем, что он не последовал примеру тех, кто поддался посулам Саурона подобно, скажем, Келебримбору. Мы также знаем, что Элендил был вождём «верных», которые не просто не свернули с благого пути, но рискнули отступиться от короля Нуменора и отплыть в Среднеземье, чтобы не быть запятнанными последней нуменорской авантюрой. Лишь Исилдур выбивается из этого ряда - и то потому, что он возжелал завладеть Кольцом. Несмотря на то, что совершил ранее немало подвигов. Но если Исилдур чем-то напоминает павшего Боромира, то этого нельзя сказать ни о Гил-Гэладе, ни об Элендиле, ни об Анарионе. Таким образом, история эта носит явные черты воздействия Фатума, который не щадит никого; гибнут многие, но гибнут не просто оступившиеся; а победа над Сауроном оборачивается необыкновенной ценой, которую приходится заплатить и эльфам, и людям (нуменорцам).
И наложить эту событийную модель на «Властелин колец» не представляется возможным. Разумеется, можно её игнорировать и отталкиваться просто от повествования во «Властелине колец». Но я так не могу. Ведь на самом деле, даже в «Хоббите» с оговорками действует принцип организации событийного пространства, нарушаемый во «Властелине колец». Ибо в конце этой истории мы видим гибель трёх участников исходного отряда. И лишь один из них - Торин - «пал», как и Боромир (и подобно ему перед смертью раскаялся, что придаёт дополнительный параллелизм их судьбам). В то же время двое других погибших - Фили и Кили - ни в чём таком не замешаны. Более того, они являются младшими (по возрасту) участниками всего дела, о чём нам говорят в первой же главе «Хоббита» устами самого Торина. Но они также приходятся ему родственниками, что нам объясняется под конец, когда ничего уже не изменишь. Невозможно не считать, что на них пал Фатум родства, играющий громадную роль в «Сильмариллионе».
Но ничего подобного во «Властелине колец» не наблюдается. И именно поэтому звучит он, увы, фальшиво, так как не отвечает своей же собственной глубине, которую читатель открывает благодаря «Сильмариллиону», «Истории Среднеземья» и даже «Хоббиту».