Мой 1984-й
Натуральный ужастик. Только реальный :(
Оригинал взят у sol_blackhands в Мой 1984-й
Сейчас историю из детства своего расскажу. Золотого. Я вообще не считаю своё детство лучшим периодом моей жизни и счастливым его тоже не считаю. Так получилось, что в первый класс я пошёл в 1985 году, значит в 1984 году я ещё ходил в детский сад. Вот про сад и речь. В детский сад я был зачислен с того момента как туда пускать начинают и так до самой школы. Мать с отцом развелись и девать меня было некуда. В сад я ходил всё время в один и тот же и сад этот был не простой, а выездной и шестидневный, т. е. тебя туда сдают утром в понедельник, автобусом тебя увозят за город, где сад и находится, а обратно родным тебя выдают в субботу в обед. И дома ты бываешь только один полный день в воскресенье, всё остальное время ты в саду. Система как в интернате.
В этом саду у меня была своя группа и постоянная воспитательница. Были ещё няньки вроде, но они менялись и вообще слабо запомнились, потому что в группе, шесть дней в неделю, над нами в буквальном смысле властвовала наша воспитательница, звали её Тамара Сергеевна, а фамилию её мы не знали никогда. Вот она как раз очень хорошо запомнилась.
Тамара Сергеевна была здоровая грузная баба, с круглым щекастым лицом, с маленькими жёлтыми глазками, с длинной сальной пепельно-седой косой, сложенной на затылке в калач, и в усах. В своей группе она установила тотальную диктатуру, с институтом стукачей и доносчиков, с дежурными-полицейскими, с внутренним кодексом о правонарушениях, с публичными казнями и довольно изощрёнными репрессиями. Самое страшное её оружие было то, что родители и дом в наших жизнях были только по воскресеньям, а Тамара Сергеевна была всегда. И для нас она была гораздо реальней наших родителей и всю полноту её власти над нами мы прекрасно понимали, тем более что она не давала притупиться этому осознанию и постоянно его в нас поддерживала.
Надо замететить, что мы тогда уже совершенно точно знали, что воспитательница у нас злая. Я точно помню, что мы завидовали соседней группе, у них была добрая воспитательница. Мы вместе с ними гуляли и видели разницу, ну и вообще, можно было сравнить по многим случаям.
Находясь в саду, мы постоянно были в напряжении, любая шалость или нерасторопность могли стать фатальными. К тому же на тебя в любой момент могли донести, Тамара Сергеевна такое поощрала особо. Давала понять что это очень правильный поступок, за донос могла обласкать и даже простить за что нибудь. А виноватые у неё были практически все и такие «отпущения грехов» действительно имели свою цену. Поэтому настучать при иных обстоятельствах на тебя могли даже проверенные товарищи. Причём преступления могли быть такими: на прогулке было запрещено ходить за дальнюю веранду, чтобы Тамара Сергеевна всех видела, а Дима и Сергей ходили. А Света это заметила и доложила. И вот Свету уже ставят в пример, а Диме и Сергею конец: они остаются без прогулки до конца недели, будут оставаться в группе и стоять в разных углах коридора. Причём закосить не получится, группа на первом этаже и окнами во двор, так что Тамара Сергеевна будет смотреть, как они стоят. А прогулка это же самая радость, а наказали до конца недели, а сегодня только вторник. У провинившихся было два пути: или до конца недели молить о помилованнии при любом удобном случае, или сдать каких нибудь более страшных бандитов. Раскаяния Тамара Сергеевна очень любила, басила обвинения грудным голосом, выражала сомнения в искренности раскаяния, но прощала редко, для этого надо было быть хорошим артистом. Поэтому стукачество работало надёжнее.
Вечером, после прогулки и полдника, Тамара Сергеевна обычно садилась в углу комнаты на своём личном кресле-стуле, окружала себя стайкой приближённых девочек, распускала свою свёрнутую в клубок косу, а девочки ей её расчёсывали. Причём коса распускалась ритуально каждый вечер, из неё вынималось огромное количество держащих её на затылке чёрных шпилек. Шпильки медленно вынимались и с звяканьем одна за одной складывались в специальное, из дома принесённое блюдце. По этому звяканию все понимали что начался наш «час суда», провинившиеся за день допускались к аудиенции. Во время этих аудиенций Тамара Сергеевна блистала не хуже прокурора, всячески изводила просящего, всё это сопровождалось шакальим подхихикиванием девочек-чесальщиц.
Ещё у нас был послеобеденный сон, так называемый «тихий час». В спальню пропускали только раздетых до трусов и майки детей и только после обыска в этих самых трусах. Потому что могли протащить игрушки, за это наказывали. Спать на «тихом часе» надо было даже если ты не хочешь спать, просто лежать нельзя, ворочаться нельзя, за открытые глаза тоже наказывали. Поэтому одно из подробнейших воспоминаний из детского сада это фрагмент стены у кровати, я к ней отворачивался и порой два часа напролёт рассматривал ей в ожидании конца тихого часа. Мне ещё повезло, у меня была стена! У многих кровати стояли посередине комнаты, вообще заняться нечем, если сон не идёт. Я помню что моя стена была светло-бирюзовая, выкрашенная масляной краской и в краске засохли волоски от кисти. Форму волосков даже помню, один был похож на паровоз с дымом из трубы, например. Также на стене имелись ценнейшие для созерцания выбоины. Про все эти подробности стены, с её волосками и трещинами, я сочинаял целые легенды за время «тихого часа». В туалет попроситься тоже было нельзя, потому что пустят, но потом накажут. Помню, что часто терпели, жаловались потом друг другу.
За обедом есть тоже надо было даже если не лезет, иначе накажут. Последнего едящего тоже могли наказать, надо было торопиться. Вообще многое делалось по принципу «кто последний, тот казнён», грубо говоря. Отдельно карались отставшие от общей колонны, например когда по средам в баню ходили, долго одевающиесья на прогулку или потерявшиеся. Постоянные окрики, брань, долгие публичные отчитки с обязательном выводом в финале что ты будущий преступник и человек в принципе конченый. Сильно потом уже, на сравнении, я стал понимать насколько это всё тяготило.
Наказать Тамара Сергеевна могла по-разному. Лишить прогулки на день или несколько, лишить просмотра диафильмов по четвергам, это как в кино не взять, очень обидно было. Поставить в угол, в углах постоянно торчали часовые спиной ко всем, это я точно помню. Высмеивать при всех какое-то время и все обязательно должны и будут смеяться. Могла во время помывки оставить мальчика голым и вывести его к девочкам, чтобы те над ним смеялись. Довольно часто стегала прыгалками, хватала за руку, чтобы не удрал, и била прыгалками сзади по ногам. Даже зимой, когда мальчики носили колготки (советские дети все ходили в колготанах, да-да) было очень больно и надолго оставались синие рубцы. Могла оттаскать за волосы, набирала в кулак волос поближе к корням и начинала выкручивать, тоже очень больно было. Редко била круглой палкой, в группе был такой гигантский нелепый конструктор из крашеной фанеры и к нему прилагались таких жёлтых деревянных палок несколько штук, вот такой палкой и била по каленкам и рукам. Этими палками награждались дежурные-полицейские из почётных стукачей, в их обязанности входило следить за порядком, когда Тамара Сергеевна отлучалась из группы. Вот эти ребята палками били своих же довольно сильно, жаловаться на них ей было бесполезно, следовал ответ «значит было за что».
Вам, наверное, уже интерсно почему весь этот Освенцим не всплывал наружу? А потому что у Тамары Сергеевны был хитрый манёвр. Дело в том, что она нам врала, будто бы слышит и видит всё, что мы делаем у себя дома в воскресенье. Якобы она подслушивает и подсматривает за всеми нами через радио, телевизор и телефон. Она часто это говорила, и грозила нам, что если кто нажалуется, тому не сдобровать. И для нас это было абсолютной правдой и мы не жаловались. Это был 1984-й, детка! Всё как у старины Оруэлла. Однажды мать заметила рубцы у меня на икрах и стала допытывать откуда они, я очень испугался и еле придумал что «это мы с ребятами так играли». Потому что правду сказать и нажаловаться на воспиталку, несправедливо меня без вины наказавшую, я однажды уже пробовал и Тамара Сергеевна про это узнала. Довольно часто, когда мы грузились в автобус чтобы ехать в наш коллективный шестидневный адок, после того как все сели и дверь автобуса закрылась, Тамара Сергеевна вставала в проходе и возвещала что вчера она через телевизор слышала как Петя на неё ябедничал папе. И что с Петей теперь будет отдельный разговор. И мы понимали, что Пете конец и у Пети будет очень сложная и очень долгая неделя. А главное все понимали, что Петя действительно что-то рассказал отцу и что Тамара Сергеевна действительно всё видит и всё слышит.
На самом деле с прослушкой всё было просто - дети жаловались родителям, а родители в понедельник шли разбираться с Тамарой Сергеевной, так она всё и узнавала. А я реально ещё долго шарахался от телефона в комнате и всегда следил за своим языком на выходных, вот и всё.
Помню, как я ненавидел эти ранние утра понедельника, когда нужно было вставать и ехать в сад. Я очень не хотел туда ехать, всеми силами не хотел. Мне 36-ой год, я до сих пор каждое утро залипаю на несколько секунд, когда надеваю носки по утрам. Я надеваю один носок, а с другим застываю, бессмысленно глядя в пространство. Это у меня оттуда как раз, по крайней мере в первом классе это уже было и было давно. Как сказал один знакомый психотерапевт, возможно это последствия психологической травмы. Я ничего не могу с этим поделать, залипаю и всё. Это даже предмет шуток моих близких. Дочка так и говорит: папа опять с носком завис.
Осознание того, что всё это ненормально и лютый ад, наступило сильно потом уже в школе. А вот в саду это воспринималось как абсолютная норма, что это всё и есть «ходить в детский сад». Кстати, Тамара Сергеевна была в звании «почётный педагог», у неё даже какая-то медалька имелась. Такие дела.
Оригинал взят у sol_blackhands в Мой 1984-й
Сейчас историю из детства своего расскажу. Золотого. Я вообще не считаю своё детство лучшим периодом моей жизни и счастливым его тоже не считаю. Так получилось, что в первый класс я пошёл в 1985 году, значит в 1984 году я ещё ходил в детский сад. Вот про сад и речь. В детский сад я был зачислен с того момента как туда пускать начинают и так до самой школы. Мать с отцом развелись и девать меня было некуда. В сад я ходил всё время в один и тот же и сад этот был не простой, а выездной и шестидневный, т. е. тебя туда сдают утром в понедельник, автобусом тебя увозят за город, где сад и находится, а обратно родным тебя выдают в субботу в обед. И дома ты бываешь только один полный день в воскресенье, всё остальное время ты в саду. Система как в интернате.
В этом саду у меня была своя группа и постоянная воспитательница. Были ещё няньки вроде, но они менялись и вообще слабо запомнились, потому что в группе, шесть дней в неделю, над нами в буквальном смысле властвовала наша воспитательница, звали её Тамара Сергеевна, а фамилию её мы не знали никогда. Вот она как раз очень хорошо запомнилась.
Тамара Сергеевна была здоровая грузная баба, с круглым щекастым лицом, с маленькими жёлтыми глазками, с длинной сальной пепельно-седой косой, сложенной на затылке в калач, и в усах. В своей группе она установила тотальную диктатуру, с институтом стукачей и доносчиков, с дежурными-полицейскими, с внутренним кодексом о правонарушениях, с публичными казнями и довольно изощрёнными репрессиями. Самое страшное её оружие было то, что родители и дом в наших жизнях были только по воскресеньям, а Тамара Сергеевна была всегда. И для нас она была гораздо реальней наших родителей и всю полноту её власти над нами мы прекрасно понимали, тем более что она не давала притупиться этому осознанию и постоянно его в нас поддерживала.
Надо замететить, что мы тогда уже совершенно точно знали, что воспитательница у нас злая. Я точно помню, что мы завидовали соседней группе, у них была добрая воспитательница. Мы вместе с ними гуляли и видели разницу, ну и вообще, можно было сравнить по многим случаям.
Находясь в саду, мы постоянно были в напряжении, любая шалость или нерасторопность могли стать фатальными. К тому же на тебя в любой момент могли донести, Тамара Сергеевна такое поощрала особо. Давала понять что это очень правильный поступок, за донос могла обласкать и даже простить за что нибудь. А виноватые у неё были практически все и такие «отпущения грехов» действительно имели свою цену. Поэтому настучать при иных обстоятельствах на тебя могли даже проверенные товарищи. Причём преступления могли быть такими: на прогулке было запрещено ходить за дальнюю веранду, чтобы Тамара Сергеевна всех видела, а Дима и Сергей ходили. А Света это заметила и доложила. И вот Свету уже ставят в пример, а Диме и Сергею конец: они остаются без прогулки до конца недели, будут оставаться в группе и стоять в разных углах коридора. Причём закосить не получится, группа на первом этаже и окнами во двор, так что Тамара Сергеевна будет смотреть, как они стоят. А прогулка это же самая радость, а наказали до конца недели, а сегодня только вторник. У провинившихся было два пути: или до конца недели молить о помилованнии при любом удобном случае, или сдать каких нибудь более страшных бандитов. Раскаяния Тамара Сергеевна очень любила, басила обвинения грудным голосом, выражала сомнения в искренности раскаяния, но прощала редко, для этого надо было быть хорошим артистом. Поэтому стукачество работало надёжнее.
Вечером, после прогулки и полдника, Тамара Сергеевна обычно садилась в углу комнаты на своём личном кресле-стуле, окружала себя стайкой приближённых девочек, распускала свою свёрнутую в клубок косу, а девочки ей её расчёсывали. Причём коса распускалась ритуально каждый вечер, из неё вынималось огромное количество держащих её на затылке чёрных шпилек. Шпильки медленно вынимались и с звяканьем одна за одной складывались в специальное, из дома принесённое блюдце. По этому звяканию все понимали что начался наш «час суда», провинившиеся за день допускались к аудиенции. Во время этих аудиенций Тамара Сергеевна блистала не хуже прокурора, всячески изводила просящего, всё это сопровождалось шакальим подхихикиванием девочек-чесальщиц.
Ещё у нас был послеобеденный сон, так называемый «тихий час». В спальню пропускали только раздетых до трусов и майки детей и только после обыска в этих самых трусах. Потому что могли протащить игрушки, за это наказывали. Спать на «тихом часе» надо было даже если ты не хочешь спать, просто лежать нельзя, ворочаться нельзя, за открытые глаза тоже наказывали. Поэтому одно из подробнейших воспоминаний из детского сада это фрагмент стены у кровати, я к ней отворачивался и порой два часа напролёт рассматривал ей в ожидании конца тихого часа. Мне ещё повезло, у меня была стена! У многих кровати стояли посередине комнаты, вообще заняться нечем, если сон не идёт. Я помню что моя стена была светло-бирюзовая, выкрашенная масляной краской и в краске засохли волоски от кисти. Форму волосков даже помню, один был похож на паровоз с дымом из трубы, например. Также на стене имелись ценнейшие для созерцания выбоины. Про все эти подробности стены, с её волосками и трещинами, я сочинаял целые легенды за время «тихого часа». В туалет попроситься тоже было нельзя, потому что пустят, но потом накажут. Помню, что часто терпели, жаловались потом друг другу.
За обедом есть тоже надо было даже если не лезет, иначе накажут. Последнего едящего тоже могли наказать, надо было торопиться. Вообще многое делалось по принципу «кто последний, тот казнён», грубо говоря. Отдельно карались отставшие от общей колонны, например когда по средам в баню ходили, долго одевающиесья на прогулку или потерявшиеся. Постоянные окрики, брань, долгие публичные отчитки с обязательном выводом в финале что ты будущий преступник и человек в принципе конченый. Сильно потом уже, на сравнении, я стал понимать насколько это всё тяготило.
Наказать Тамара Сергеевна могла по-разному. Лишить прогулки на день или несколько, лишить просмотра диафильмов по четвергам, это как в кино не взять, очень обидно было. Поставить в угол, в углах постоянно торчали часовые спиной ко всем, это я точно помню. Высмеивать при всех какое-то время и все обязательно должны и будут смеяться. Могла во время помывки оставить мальчика голым и вывести его к девочкам, чтобы те над ним смеялись. Довольно часто стегала прыгалками, хватала за руку, чтобы не удрал, и била прыгалками сзади по ногам. Даже зимой, когда мальчики носили колготки (советские дети все ходили в колготанах, да-да) было очень больно и надолго оставались синие рубцы. Могла оттаскать за волосы, набирала в кулак волос поближе к корням и начинала выкручивать, тоже очень больно было. Редко била круглой палкой, в группе был такой гигантский нелепый конструктор из крашеной фанеры и к нему прилагались таких жёлтых деревянных палок несколько штук, вот такой палкой и била по каленкам и рукам. Этими палками награждались дежурные-полицейские из почётных стукачей, в их обязанности входило следить за порядком, когда Тамара Сергеевна отлучалась из группы. Вот эти ребята палками били своих же довольно сильно, жаловаться на них ей было бесполезно, следовал ответ «значит было за что».
Вам, наверное, уже интерсно почему весь этот Освенцим не всплывал наружу? А потому что у Тамары Сергеевны был хитрый манёвр. Дело в том, что она нам врала, будто бы слышит и видит всё, что мы делаем у себя дома в воскресенье. Якобы она подслушивает и подсматривает за всеми нами через радио, телевизор и телефон. Она часто это говорила, и грозила нам, что если кто нажалуется, тому не сдобровать. И для нас это было абсолютной правдой и мы не жаловались. Это был 1984-й, детка! Всё как у старины Оруэлла. Однажды мать заметила рубцы у меня на икрах и стала допытывать откуда они, я очень испугался и еле придумал что «это мы с ребятами так играли». Потому что правду сказать и нажаловаться на воспиталку, несправедливо меня без вины наказавшую, я однажды уже пробовал и Тамара Сергеевна про это узнала. Довольно часто, когда мы грузились в автобус чтобы ехать в наш коллективный шестидневный адок, после того как все сели и дверь автобуса закрылась, Тамара Сергеевна вставала в проходе и возвещала что вчера она через телевизор слышала как Петя на неё ябедничал папе. И что с Петей теперь будет отдельный разговор. И мы понимали, что Пете конец и у Пети будет очень сложная и очень долгая неделя. А главное все понимали, что Петя действительно что-то рассказал отцу и что Тамара Сергеевна действительно всё видит и всё слышит.
На самом деле с прослушкой всё было просто - дети жаловались родителям, а родители в понедельник шли разбираться с Тамарой Сергеевной, так она всё и узнавала. А я реально ещё долго шарахался от телефона в комнате и всегда следил за своим языком на выходных, вот и всё.
Помню, как я ненавидел эти ранние утра понедельника, когда нужно было вставать и ехать в сад. Я очень не хотел туда ехать, всеми силами не хотел. Мне 36-ой год, я до сих пор каждое утро залипаю на несколько секунд, когда надеваю носки по утрам. Я надеваю один носок, а с другим застываю, бессмысленно глядя в пространство. Это у меня оттуда как раз, по крайней мере в первом классе это уже было и было давно. Как сказал один знакомый психотерапевт, возможно это последствия психологической травмы. Я ничего не могу с этим поделать, залипаю и всё. Это даже предмет шуток моих близких. Дочка так и говорит: папа опять с носком завис.
Осознание того, что всё это ненормально и лютый ад, наступило сильно потом уже в школе. А вот в саду это воспринималось как абсолютная норма, что это всё и есть «ходить в детский сад». Кстати, Тамара Сергеевна была в звании «почётный педагог», у неё даже какая-то медалька имелась. Такие дела.