Первый председатель малого совнаркома возвращается
Небольшое предисловие:
Этот текст был написан не для жж. Написал я его в стол, для собственного развлечения, прочитав весьма занимательную книжку, изданну в 1975 году. Возникает вопрос: казалось бы, кому и зачем нужны мои мысли о советской пропагандисткой книжке? Но раз уж живем мы в мире, где каждый дурак может транслировать свои мысли из очереди за хлебом, почему бы мне не запостить свои графоманские экзерсисы?
Итак, встречайте:
Недомыми путями попала ко мне эта маленькая книжка в красной обложке. На форзаце книги написано от руки: «Почитай и передай другому!», но у меня доброе сердце, поэтому я отказываюсь это делать. Лучше уж пострадаю один я.
Книга привлекла мое внимание совершенно восхитительным названием - «Первый председатель малого совнаркома». Название обещало захватывающую историю совещаний, слетов, планерок, еще раз совещаний и перерывов на чай. О, все это в книге есть, но кроме того в книге присутствуют описания огневых революционных лет, судебных процессов и немного одобренной партией любви.
Автором этого творения числится некий Н. И. Зубов, но я не смог найти про него никакой информации. Возможно, это псевдоним.
Посвящен этот небольшой томик жизни и деяниям Мечислава Юльевича Козловского, того самого первого председателя малого совета народных комиссаров, доброго друга Феликса Дзержинского и старого большевика.
Но прежде чем нырнуть в застоявшийся, несколько зловонный пруд этой прозы 1975 года рождения, придется прочесть предисловие.
«От всего сердца одобряю издание книги о первом председателе Малого Совнаркома» - пишет Т. Ф. Людвинская, отрекомендованная как член КПСС с 1903 года, - «Владимир Ильич придавал большое значение Малому Совнаркому и трудно переоценить роль этого правительственного органа в первые годы советской власти.»
В таком стиле Т. Ф. Людвинская, член КПСС с 1903 года, пишет на протяжении двух страниц, и отсутствие любой человеческой эмоции приятно радует глаз. Теми же словами и с теми же интонациями Людминская от всего сердца бы одобрила издание книги о Сатане, ведь Владмир Ильич придавал большое значение геенне огненной, и трудно переоценить роль этого органа в первые (да и в последующие) годы советской власти.
Но вот и пришло время приняться за саму книгу.
«Первый председатель» настолько лишен вкуса, литературного дара, любого отзвука таланта, что читать его - одно удовольствие. Каждое второе предложение прямо просится быть процитированным, и только формат не позволяет мне забить здесь все перлами словесности вроде «Вильно стал главным городом Литвы с начала XIV века, и вольнолюбивый дух народа витает в этом городе великой славы, как назвал его поэт Шевченко».
История наша начинается в 1900 году в городе Вильно, где проживает Мечислав Юльевич Козловский, успешный адвокат и подпольный марксист. Козловский защищает рабочих от гнета царизма на судебных процессах, где царизм, в силу своей несостоятельности и людоедства, постоянно оправдывает подопечных Мечислава. Дабы у читателя не появилось никаких крамольных мыслей о судебной практике Империи, действие периодически переходит в кабинет губернатора, где тот обсуждает свои злодеяния с полковником полиции.
«Организованы погромы, ваше превосходительство, - вставил полковник, - так сказать, силами «Союза русского народа».
Губернатор же на это замечает, что погромы только на руку социалистам, ведь те создают дружины из русских рабочих для защиты угнетенных. Полковник же в силах придумать только обыск на квартире Козловского.
Единственное что спасает бестолковую полцию - такая же бестолковость Мечислава. В квартире находят в запрещенную революционную литературу, которую Козловский прячет в маленьком тайничке, настаивая, впрочем, что она ему нужна для юридической практики.
После скоротечного суда царский режим в своей жестокости приговаривает Козловского к высылке из страны, и Мечислав уезжает в Париж. В Париже же его и находит любовь.
Любовь зовут Софья Багратионовна Вахтангова. С Софьей Мечислав гуляет по Парижу, горько проклиная свою участь. Конечно, страдания адвоката отступают на второй план перед величием самого города. Вот как проходят свидания Козловского и Софьи.
«- Да, великолепен Париж с его многовековым прошлым, с его революционными традициями, Париж, дающий приют борцам против черной реакции, - говорил Мечислав, - Здесь рождаются Гавроши, здесь шли на штурм федераты-коммунары...
-... Жили и творили всемирные гении искусства и литературы, создавали свои бессмертные творения Бальзак, Флобер, Гюго, Домье, Крубе, Роден, - продолжала Соня»
Сердце заходится от вида такой любви. Мечислав любит Софью, Париж и бессмысленные выкрики на кладбище Пер-Лашез.
«- Буржуазия зверски расправилась с федератами в дни, ставшие известными в истории, как кровавая майская неделя, - рассказывал Меч.
Революционеры-большевики России продолжат дело Коммуны! - говорил Мечислав. - Будем бороться до конца! Никакие поражения не сломят нас! Мы добьемся победы!»
Наконец Мечислав сочетается с Вахтанговой узами брака, чему, к слову, совершенно не мешает упоминание, что в России у Козловского осталась жена с двумя детьми.
Но вот наконец счастливый день - в России революция и Козловский едет домой. Приехав же, обнаруживает, что здесь его ждет дело всей жизни - дело об особняке Ксешинской. Дело в том, что солдаты и матросы, радостно грабившие богатые дома, были остановлены у особняка балерины Ксешинской. Но остановлены не совестью, честью и прочими буржуазными предрассудками, а крепкими молодыми людьми, которые заступили им путь, отрекомендовавшись «Мы из бронемашинного!». «Бронемашинные» решили устроить в особняке солдатский клуб, чему очень мешала Кшесинская. На ее жалобы «бронемашинные» отвечали: «Жалуйтесь в суд, вот только решения буржуазного суда мы не признаем.»
Но суд все же происходит, и Козловский с шуточкам «отсуживает» у Кшесинской ее особняк. «Бронемашинные» ликуют.
Но внезапно перед автором встает очень хитрый вопрос - как бы доказать вредоносность и предательскую сущность Временного правительства, при этом выставив большевиков в приличном свете? Этот вопрос бы поставил в тупик самого талантливого автора, но, слава всем демонам революции, Зубов не из таких. По мановению авторского пера к «бронемашинным» является личный шофер Родзянко, понявший, что он всегда был с трудовым народом. Шофер приносит весть - он слышал, как Родзянко проговорился о своих планах.
«Залью поля крестьянской кровью, а ни единого аршина земли и леса моего крестьянам бесплатно не отдам!»
Услыхав такое, «бронемашинные» пересказывают это Ленину и Великая Социалистическая начинается...
А вот дальше читать книгу становится невозможно. Из плохой художественной биографии она превращается в плохую документалистику, где, дабы добавить жизни в строки вроде «постановили ввести революционную законность», рабочие иногда выкрикивают с мест «Даешь! Это по нашему, по революционному!». В таком ключе книга галопом летит по всей жизни Мечислава Юльевича, его захватывающим чаепитиям с Лениным, его добрым, проникнутым революционным гуманизмом разговорам с Дзержинским, работе малого совнаркома, которая исходит из ничего и ведет ни к чему. Лишь изредка в действие просачиваются интересные вещи вроде неких «рыбаков-шпионов», судьба которых неизвестна, но наверняка трагична. Последние две главы вообще превращаются в сборник газетных заголовков о Козловском, а позднее, когда, наконец, старого большевика подкашивает болезнь, - в сборник некрологов. Конечно же, вся гражданская война опускается автором, и лишь изредка он замечает, что « в это время доблестные красные войска разбили золотопогонную сволочь». Но какую именно сволочь, где и как - неизвестно.
Книги, подобные «Первому председателю» - безусловно, лишенная всяческой художественной ценности пропаганда. Но пропаганда пропаганде рознь. Зубов достиг в этом деле такого совершенства, что его книгу практически невозможно читать. Это смесь сборника документов и жития красных святых. Книгу невозможно читать запоем, ее невозможно всерьез обсуждать, ее даже ругать нельзя серьезно. Ведь как можно всерьез злиться на Зубова, если он даже и не пытается скрыть свою бездарность? А ведь «Первый председатель» еще из приличных, есть подобные «жития» куда худшего качества.
Вот и выходит, что даже книги хвалебные, книги, одобренные цензурой, книги, из которых вырезали все живое, что могло в них быть - даже они не в силах восхвалить советскую историю. Не потому что там нечего восхвалять, вовсе нет. Просто мертворожденный ребенок не убеждает в хороших качествах матери. Живой, нормальный человек, человек с достоинствами и недостатками позволяет судить о его родителях. Если достоинств больше чем недостатков - что ж, родители хорошие люди. А этот несчастный мертвенький младенец в красной обложке лежит на полочке в банке спирта. Даже зарыть его толком нельзя.
Так что, господа и дамы, помните о безвестном Н. Зубове и его книге «Первый председатель малого совнаркома». Вы можете даже поблагодарить его, ведь никто так ясно и красиво не показал полнейшую бесталанность, тоскливость и отсутсвие любой живой искры в советской пропагандисткой литературе. Смерть системы можно вывести из того, насколько же нежизнеспособна книга, эту систему воспевающая.
Вот так и стоят в библиотеках полки, забитые этими заспиртованными младенчиками. С них иногда стирают пыль, иногда их кто-то даже берет в руки, но взявши, тут же ставит на место. Никому не охота трогать мертвечину.