И в памяти черной пошарив, найдешь
До самого локтя перчатки,
И ночь Петербурга. И в сумраке лож
Тот запах и душный и сладкий.
И ветер с залива. А там, между строк,
Минуя и ахи и охи,
Тебе улыбнется презрительно Блок -
Трагический тенор эпохи.
(А. Ахматова)
Петербуржские строки особенно хороши осенью. Сейчас балансирую среди поэтических вещиц начала XX века - не отпускает никак меня закат «серебряного» периода. Удивительно: люди, потерявшие всё, находили в себе силы писать. Аресты, обыски, голод и нищета…черной поволокой тогда затянуло город на берегах Невы. Но - чуднО! - Ирина Одоевцева, любимая ученица Гумилёва, вспоминала, что они (поэты) так никогда не были счастливы, как в те страшные зимы в Петербурге…
В прошлом ноябре побывала у Ахматовой в Фонтанном доме. Неожиданный ноябрьский снег облепил с головы до ног. Мокрая насквозь, ввалилась в уютное тепло музея. Там уже бегали по экспозиции младшие школьники, вместе с родителями выполняли задания игры-путешествия, узнавали, чем Николай Гумилёв отличается от Льва Гумилёва.
Ходишь, и замираешь возле каждого сокровища: письма, фотографии, картины… Из ненастоящих окон невыразимой болью кричат серые стенограммы допросов арестованного Льва Гумилёва.
Ободранные обои, ничуть не смущаясь, демонстрируют исподнее - советские газеты с неуёмно слащавыми текстами, восславляющими усатого тирана.
В Фонтанном доме Анна Ахматова прожила почти 30 лет. Говорят, в этих стенах ей недоставало внутренней свободы, чтобы писать так много, как в молодости. Здесь в комнатах ставили прослушку, здесь ей приходилось сжигать свои стихи и ждать известий от арестованных сына и мужа. «В том доме было очень страшно жить…» - чудовищно, правда?
Однажды взять и пройтись по коридорам, что помнят великих, - одно из высших благ, что даёт обычным людям Петербург. И я не перестану его за это благодарить.
И - бонусом - три кадра из американского кабинета Бродского, что расположен на первом этаже Фонтанного дома, и один странный кадр с лестницы.