нет у судьбы ни путей, ни крыльев,
те, кто когда-то тебя любили,
стали бесцветными и сухими,
сброшенная листва,
ты же все дышишь и жжешь экраны,
чтобы проснуться не слишком рано,
чтобы успеть затянуться ранам,
тихими стать словам,
чувствуешь, как этот кнут слабеет,
руки становятся цепче, злее,
вера усиленнее, добрее
в собственную скрижаль,
словно теперь ты шатер в пустыне:
ноги печет, но внутри отныне
все, что горело, тихонько стынет,
плавясь в тугую сталь.
знать бы тогда, что удастся выжить,
был бы ты столь обозлен и выжжен?
стал бы так яростно ненавидеть
черствые небеса?
шляться по барам и подворотням
тридцать три года как беспилотник,
чтобы понять: ты и бог, и плотник,
все можешь сам,
ты все можешь сам.
к дочери.
ну, танцуй, пожалуйста, ну, танцуй,
эта жизнь изгибами и волнами,
и как тут не дергай, на воду дуй,
все равно подставит, всегда обманет.
но пока твой смех заряжает горн,
и пока твой локон безумно вьется,
мне совсем не страшно тут ничего,
кроме мысли глупой - а вдруг сорвется;
у тебя глаза - как у счастья край,
у тебя улыбка - как край у неба,
я давно узнала, что ты - мой рай
ты моя единственная победа,
и пускай все вертится колесо,
и меняют люди слова и лица,
для меня ты - ниточка, волосок,
на котором держится все
и длится.