ноябрь/декабрь
море стоит, берега его леденеют,
словно крепчает на спинах земли броня,
будьте, пожалуйста, лучше меня, светлее,
это не сложно - во всем превзойти меня.
время шутя серебро заплетает в косы,
сходит на плечи лавина бессчетных лет,
я каждый день у вселенной прошу вопросов,
чтобы давать - неизменно - один ответ.
что ни скажи - все сфальшивит, пойдут кругами
камни по сердцу, источенные края,
море отхлынет и вновь набежит волнами.
все вам прощу, об одном только умоляю:
будьте, пожалуйста, дольше, чем буду я.
была же когда-то такая потребность - смешить,
руками махать, чтоб цветные браслеты звенели,
на каждом квадрате спины моей птицы сидели,
лишь тронь - и начнут меня клювами тонкими шить,
и только и знать: как я весело падаю вверх,
и только и есть: перекаты смешливого грома,
как будто сама я себе так была не знакома,
что даже молчание это - мой личный успех.
теперь же сижу - в темноте, за бумагой с гербом,
слова мои - стройные тени, не пляшут, гарцуют,
и то, что я смею сказать, никого не волнует,
меня же волнует, зачем я жалею о том,
зачем улыбаюсь себе прошлогодней, смешной,
хорошей, дурной, бестолковой, затейливой, страстной,
была же такая потребность - любить всех напрасно.
что толку, что проку,
никто не смеялся со мной.
просто скажи, у тебя на уме что?
пусто с утра, словно снег целый век шел,
все перекрыл, пережал, обнулил счет,
и ничего про себя теперь непонятно.
ты же глядишь - словно тайну хранишь, ну,
что ты задумал, какую еще войну,
можно я сдамся, отдам тебе ту страну,
правь ей, пожалуйста, мне ничего не жалко.
сам ведь измучился - вижу, дышу, жду,
вся изнутри натянулась - канат, жгут,
если ты хочешь упасть, то причем тут
я и колени, и пальцы, и - черт с ним - губы,
все ты придумал, здесь нечего открывать,
вот мой диван, вот кровать, вот диван-кровать,
можно мы будем друзьями, чтоб укрывать,
но не касаться ничем никогда друг друга?