(no subject)
Была у Мамиконяна. Подготовилась основательно: тщательно почистила зубы, а заодно выдернула нить из десны, чтобы доктору было меньше возни. Роб заглядывал мне в рот словно в дуло заряженного пистолета. Выпрямился, обвел присутствующих ошарашенным взглядом:
- Две недели она делала всё, чтобы имплантаты не прижились! Но они прижились!
Получилось как у Довлатова: «Обратите внимание! Живот выпирает, шея неразвитая, плавает, как утюг, а человека спас!»
Ушла от него взволнованная, в бахилах. Спасибо добрым людям, остановили, уговорили снять.
.
Из переписки с подругой:
- Тебе чего привести, трюфельного масла или цветочный крем для тела?
- Привези масло, зачем мне крем для тела, его не сожрать.
И не возразишь.
.
Другая подруга, отдыхающая в Подмосковье, долго рассказывала о русской берёзе, невероятно хрупкой и красивой, но стойкой. Очень женский, мол, очень русский символ. И очень гендерный.
Пришлось тоже прихвастнуть:
- Ты просто не видела армянскую берёзу. Это такой, знаешь, крепко пьющий, битый жизнью коренастый и куцый мужик, широкий в кости, с кривыми ногами, короткой шеей и буйной кудлатой головой. Поди легко трепетную и тоненькую берёзу любить! А представь как мы со своим берёзом уживаемся!
Представила. Впечатлилась. Вас, говорит, ничем не взять.
Одна из моих преподавательниц любила повторять: «После атомной войны выживут только армяне и тараканы».
Приходится соответствовать.
.
Из подслушанного:
- Да какой там климакс! Климакс у моего мужа врождённый! Тут что-то другое.
- Что тогда? Может биполярка?
- Тогда уж многополярка!
.
Приезжала переводчик Клаудия, привезла сыр и лепёшки.
- Это что такое? - не поверила своим глазам я.
- Местный хлеб, пьядина.
- На смальце небось.
- На смальце, да, - не считала моей иронии Клаудия. И уточнила, - в смысле на топлёном свином жире.
- Хорошо что тебя мои бердцы не видят. Потому что то, что ты называешь национальной итальянской пьядиной, у нас называют национальным армянским сали. И пекут на каждой жестяной печи и на каждой сковороде.
- Тесто на смальце? - недоверчиво прищурилась Клаудия.
- На смальце. Но можно и на сливочном масле. Обычном или топлёном.
Клаудия уставилась на меня взглядом Валико Мизандари. Сейчас спросит: «А первая в мире вода в Ереване, да?»
Но она сделала ход конём и тоном профессора Хачикяна (это потому что у вас не умеют делать толма) поставила мне мат:
- Зато у нас горгонзола!
Крыть было нечем.
.
Ещё немного итальянских страстей. Знакомая рассказывает. Вышла, говорит, на вечернюю прогулку по Кальяри. Узкая улочка, темень, отчаянный женский крик на втором этаже. Такое ощущение, будто убивают. Муж, сука, бьёт, думаю я. Вытаскиваю трясущимися руками телефон, кричу ей:
- Держитесь, я сейчас карабинеров вызову!
Визг обрывается, в окне появляется растрёпанная женщина.
- Никого вызывать не нужно. Не волнуйтесь (снисходительный кивок вглубь комнаты), он выживет.
.
Та же знакомая смешно рассказывает о своём муже. У итальянца, говорит, два страха - не ответить на звонок мамочки и переварить пасту. Так вот каждый раз, кинув в кипяток макароны, мой муж впадает в натуральную истерику: бегает по кухонному потолку, заламывая руки, и в панике ищет на упаковке время варки: «Мамма миа, сколько минут варить? Не могу найти! Почему нельзя указать время большим жирным шрифтом на самом видном месте?»
- Он не пробовал уточнить время до того, как кинуть макароны в воду?
- По-моему не догадывается, что можно и так.
- Подскажи.
- Ну уж нет! Пусть страдает!
Не знаю ничего иррациональнее женской любви.
.
Московская осень навевает мысли о вечном и конечном, заставляет перечитывать книги и пересматривать фильмы.
Пересмотрела «Любовь и смерть» Вуди Аллена. Пересмотрите и вы, вам будет хорошо. Главное не прозевать разговор про Раскольникова, где они перечисляют все произведения Достоевского.
Любимая цитата: «На прошлой неделе он уже пытался себя убить: сел рядом с армянином и стал дышать одним с ним воздухом!»
И самая прекрасная: «Главное не думать, что смерть - это конец. Лучше считать, что это эффективный способ сократить свои расходы».
- Две недели она делала всё, чтобы имплантаты не прижились! Но они прижились!
Получилось как у Довлатова: «Обратите внимание! Живот выпирает, шея неразвитая, плавает, как утюг, а человека спас!»
Ушла от него взволнованная, в бахилах. Спасибо добрым людям, остановили, уговорили снять.
.
Из переписки с подругой:
- Тебе чего привести, трюфельного масла или цветочный крем для тела?
- Привези масло, зачем мне крем для тела, его не сожрать.
И не возразишь.
.
Другая подруга, отдыхающая в Подмосковье, долго рассказывала о русской берёзе, невероятно хрупкой и красивой, но стойкой. Очень женский, мол, очень русский символ. И очень гендерный.
Пришлось тоже прихвастнуть:
- Ты просто не видела армянскую берёзу. Это такой, знаешь, крепко пьющий, битый жизнью коренастый и куцый мужик, широкий в кости, с кривыми ногами, короткой шеей и буйной кудлатой головой. Поди легко трепетную и тоненькую берёзу любить! А представь как мы со своим берёзом уживаемся!
Представила. Впечатлилась. Вас, говорит, ничем не взять.
Одна из моих преподавательниц любила повторять: «После атомной войны выживут только армяне и тараканы».
Приходится соответствовать.
.
Из подслушанного:
- Да какой там климакс! Климакс у моего мужа врождённый! Тут что-то другое.
- Что тогда? Может биполярка?
- Тогда уж многополярка!
.
Приезжала переводчик Клаудия, привезла сыр и лепёшки.
- Это что такое? - не поверила своим глазам я.
- Местный хлеб, пьядина.
- На смальце небось.
- На смальце, да, - не считала моей иронии Клаудия. И уточнила, - в смысле на топлёном свином жире.
- Хорошо что тебя мои бердцы не видят. Потому что то, что ты называешь национальной итальянской пьядиной, у нас называют национальным армянским сали. И пекут на каждой жестяной печи и на каждой сковороде.
- Тесто на смальце? - недоверчиво прищурилась Клаудия.
- На смальце. Но можно и на сливочном масле. Обычном или топлёном.
Клаудия уставилась на меня взглядом Валико Мизандари. Сейчас спросит: «А первая в мире вода в Ереване, да?»
Но она сделала ход конём и тоном профессора Хачикяна (это потому что у вас не умеют делать толма) поставила мне мат:
- Зато у нас горгонзола!
Крыть было нечем.
.
Ещё немного итальянских страстей. Знакомая рассказывает. Вышла, говорит, на вечернюю прогулку по Кальяри. Узкая улочка, темень, отчаянный женский крик на втором этаже. Такое ощущение, будто убивают. Муж, сука, бьёт, думаю я. Вытаскиваю трясущимися руками телефон, кричу ей:
- Держитесь, я сейчас карабинеров вызову!
Визг обрывается, в окне появляется растрёпанная женщина.
- Никого вызывать не нужно. Не волнуйтесь (снисходительный кивок вглубь комнаты), он выживет.
.
Та же знакомая смешно рассказывает о своём муже. У итальянца, говорит, два страха - не ответить на звонок мамочки и переварить пасту. Так вот каждый раз, кинув в кипяток макароны, мой муж впадает в натуральную истерику: бегает по кухонному потолку, заламывая руки, и в панике ищет на упаковке время варки: «Мамма миа, сколько минут варить? Не могу найти! Почему нельзя указать время большим жирным шрифтом на самом видном месте?»
- Он не пробовал уточнить время до того, как кинуть макароны в воду?
- По-моему не догадывается, что можно и так.
- Подскажи.
- Ну уж нет! Пусть страдает!
Не знаю ничего иррациональнее женской любви.
.
Московская осень навевает мысли о вечном и конечном, заставляет перечитывать книги и пересматривать фильмы.
Пересмотрела «Любовь и смерть» Вуди Аллена. Пересмотрите и вы, вам будет хорошо. Главное не прозевать разговор про Раскольникова, где они перечисляют все произведения Достоевского.
Любимая цитата: «На прошлой неделе он уже пытался себя убить: сел рядом с армянином и стал дышать одним с ним воздухом!»
И самая прекрасная: «Главное не думать, что смерть - это конец. Лучше считать, что это эффективный способ сократить свои расходы».