(no subject)
Какое это счастье - дожить до того дня, когда можно обсуждать со своим ребёнком всё, совсем всё - не кривя душой и не боясь признаваться в своих ошибках.
Одно время я ему говорила - сыночек, я всегда пойму и поддержу тебя. Теперь он мне это говорит.
Перекличка лета:
- Я у тебя есть.
- И я у тебя есть.
Наблюдаем за стрижами, которые, сбившись в плотную стаю, кружат над остановкой. Рассказываю, как дед переживал, что длиннокрылые ласточки улетели раньше, чем положено.
- Обычно они собираются на юг во вторую неделю августа, а в этом году в конце июля улетели.
- Почему?
- Кто бы знал.
Помолчали.
- Грустно, сынок. Лето уходит.
- Помнишь, как в «Молодости» Соррентино отёчный, задыхающийся, подключённый к кислородному баллону мужчина на вопрос «о чём ты думаешь» отвечает - о будущем.
- Помню.
- Ну вот. А ты грустишь.
- Не буду.
Гуляли по Старому Арбату. Зашли к Маринке, напугали её своими габаритами. На прощание она назвала Эмиля маленьким, привстала на цыпочки и погладила его по бородатой щеке.
У меня лучшие в мире подруги.
Часто принимают его за моего мужа. Что поделаешь, мужчины в нашем роду всегда выглядели старше своего возраста. Эмиль отшучивается:
- Мам, всё дело в залысинах. Вот если бы у тебя они тоже были, люди сразу бы понимали, что ты - моя мать!
Сходили на новый фильм Серебренникова. Ушли счастливые.
«Лето» - лучший фильм лета.
Смешно оговорились - наветы Ильича.
Оттаскивали друг друга от ларёчков с книгами.
- Там Фриш!
- Зачем тебе Фриш, если ты мимо Соловьёва прошла!
Так и не купили. Да и зачем нам Фриш и Соловьев, когда они у нас уже есть!
- Какие девушки тебе нравятся?
- Легче сказать какие не нравятся!
- Какие не нравятся?
- Глупые.
- Тогда ладно.
- Угадай кто будет Ба в спектакле играть!
- Сталин?
Рассказываю о Москве 90-х. Как на лавочке у многоквартирного дома на Кировоградской сидели две благообразные старушки. Одна другой с апломбом, вздрагивая нарисованными бровями, рассказывала:
- К «Фейри» у меня претензий нет. А вот «Комет» разочаровал.
- Жируешь, Матвеевна, - поджала губы вторая.
Первая оскорбилась и ушла, демонстративно громко хлопнув дверью.
- «Комет» её, бл.дь, разочаровал, - крикнула ей вдогонку вторая.
Эмиль подытоживает:
- Прямо диалог Карякина с Некрасовым!
- Знаешь как бы звали твою подругу Сильвию в Берде?
- Сильвестр?
- В канадских библиотеках можно взять не только книгу или фильм, но и, например, дрель.
- Взяла?
- Нет.
- Жаль. С дрелью ты бы весила как нормальный человек!
- Москве август к лицу.
- Какой ты молодец, умеешь в три слова красоту передать.
- Я и в одно могу, но ты вряд ли это одобришь!
Изучаем меню. Интересуюсь у хорошенькой официантки:
- Извините, а что такое «LV»?
- Латте, ванильный.
- Надо же, никогда бы не подумала!
- Ну не Луи же Вюиттон!
Девушка давится смехом.
- Это мой сын, - на всякий случай уточняю я.
- А я подумала - муж! - утирает слёзы она.
- Всё дело в залысинах, - начинает Эмиль.
- Если бы они у мамы были! - подхватывает девушка.
Надоумила обменяться телефонами. Дураки, говорю, молодые, не понимаете какое это счастье - совпасть с человеком в чувстве юмора.
- Всё имеет смысл, пока ты живой, - повторяю запавшую в душу фразу, услышанную в Корее.
Эмиль вздыхает.
Их было четыре друга. Прошлое лето забрало одного. Внезапная остановка сердца, не успели спасти. Прошёл год, но мы так и не научились снова выговаривать его имя.
- А помнишь, какие он стихи писал…
- А помнишь, как он улыбался - одними глазами…
- А помнишь…
- А помнишь…
Милый мальчик, чудесный друг. Пусть там, где ты сейчас, тебе будет легко и светло. Мы тебя любим, мы тебя помним.
Бабушка Тата, обнимая внуков и целуя их в солнечные макушки, шептала: Аствац джан, не посчитай мое счастье чрезмерным!
Не посчитай и моё счастье чрезмерным, Аствац джан.
Послушаться Сашу Цыпкина, однажды сломать четвертую стену и вернуться в тот август, где мне сорок семь, сыну - двадцать два. И остаться там навсегда.
Одно время я ему говорила - сыночек, я всегда пойму и поддержу тебя. Теперь он мне это говорит.
Перекличка лета:
- Я у тебя есть.
- И я у тебя есть.
Наблюдаем за стрижами, которые, сбившись в плотную стаю, кружат над остановкой. Рассказываю, как дед переживал, что длиннокрылые ласточки улетели раньше, чем положено.
- Обычно они собираются на юг во вторую неделю августа, а в этом году в конце июля улетели.
- Почему?
- Кто бы знал.
Помолчали.
- Грустно, сынок. Лето уходит.
- Помнишь, как в «Молодости» Соррентино отёчный, задыхающийся, подключённый к кислородному баллону мужчина на вопрос «о чём ты думаешь» отвечает - о будущем.
- Помню.
- Ну вот. А ты грустишь.
- Не буду.
Гуляли по Старому Арбату. Зашли к Маринке, напугали её своими габаритами. На прощание она назвала Эмиля маленьким, привстала на цыпочки и погладила его по бородатой щеке.
У меня лучшие в мире подруги.
Часто принимают его за моего мужа. Что поделаешь, мужчины в нашем роду всегда выглядели старше своего возраста. Эмиль отшучивается:
- Мам, всё дело в залысинах. Вот если бы у тебя они тоже были, люди сразу бы понимали, что ты - моя мать!
Сходили на новый фильм Серебренникова. Ушли счастливые.
«Лето» - лучший фильм лета.
Смешно оговорились - наветы Ильича.
Оттаскивали друг друга от ларёчков с книгами.
- Там Фриш!
- Зачем тебе Фриш, если ты мимо Соловьёва прошла!
Так и не купили. Да и зачем нам Фриш и Соловьев, когда они у нас уже есть!
- Какие девушки тебе нравятся?
- Легче сказать какие не нравятся!
- Какие не нравятся?
- Глупые.
- Тогда ладно.
- Угадай кто будет Ба в спектакле играть!
- Сталин?
Рассказываю о Москве 90-х. Как на лавочке у многоквартирного дома на Кировоградской сидели две благообразные старушки. Одна другой с апломбом, вздрагивая нарисованными бровями, рассказывала:
- К «Фейри» у меня претензий нет. А вот «Комет» разочаровал.
- Жируешь, Матвеевна, - поджала губы вторая.
Первая оскорбилась и ушла, демонстративно громко хлопнув дверью.
- «Комет» её, бл.дь, разочаровал, - крикнула ей вдогонку вторая.
Эмиль подытоживает:
- Прямо диалог Карякина с Некрасовым!
- Знаешь как бы звали твою подругу Сильвию в Берде?
- Сильвестр?
- В канадских библиотеках можно взять не только книгу или фильм, но и, например, дрель.
- Взяла?
- Нет.
- Жаль. С дрелью ты бы весила как нормальный человек!
- Москве август к лицу.
- Какой ты молодец, умеешь в три слова красоту передать.
- Я и в одно могу, но ты вряд ли это одобришь!
Изучаем меню. Интересуюсь у хорошенькой официантки:
- Извините, а что такое «LV»?
- Латте, ванильный.
- Надо же, никогда бы не подумала!
- Ну не Луи же Вюиттон!
Девушка давится смехом.
- Это мой сын, - на всякий случай уточняю я.
- А я подумала - муж! - утирает слёзы она.
- Всё дело в залысинах, - начинает Эмиль.
- Если бы они у мамы были! - подхватывает девушка.
Надоумила обменяться телефонами. Дураки, говорю, молодые, не понимаете какое это счастье - совпасть с человеком в чувстве юмора.
- Всё имеет смысл, пока ты живой, - повторяю запавшую в душу фразу, услышанную в Корее.
Эмиль вздыхает.
Их было четыре друга. Прошлое лето забрало одного. Внезапная остановка сердца, не успели спасти. Прошёл год, но мы так и не научились снова выговаривать его имя.
- А помнишь, какие он стихи писал…
- А помнишь, как он улыбался - одними глазами…
- А помнишь…
- А помнишь…
Милый мальчик, чудесный друг. Пусть там, где ты сейчас, тебе будет легко и светло. Мы тебя любим, мы тебя помним.
Бабушка Тата, обнимая внуков и целуя их в солнечные макушки, шептала: Аствац джан, не посчитай мое счастье чрезмерным!
Не посчитай и моё счастье чрезмерным, Аствац джан.
Послушаться Сашу Цыпкина, однажды сломать четвертую стену и вернуться в тот август, где мне сорок семь, сыну - двадцать два. И остаться там навсегда.