(no subject)
В Кливленде клёны, блеклые, перецелованные первыми морозами розы, рогатые олени, гуси, пауки, молчаливые рыбы, обитавшие в воде.
Осень, птицы, отпев своё, безмолвствуют о зиме.
- Уезжали с одним чемоданом - больше при себе иметь не полагалось. Знаешь что самое унизительное? Не душные многодневные очереди, не лихорадочный сбор документов, не ожидание визы. И даже не девятьсот рублей с человека, которые нужно было заплатить за «отказ от советского гражданства и сдачу паспорта». Нас было трое, денег таких мы никогда не видели и в руках не держали, занимали у всех, отдавали уже здесь - родственникам и знакомым тех, у кого одолжили. Год на это ушёл. Так вот, о самом унизительном. В Советском Союзе квартиры были государственными, а государство строго следило, чтобы уезжающие евреи перед тем, как сдать жильё, отремонтировали его. К нам пришла комиссия проверки сдачи квартиры государству в лице двух человек из ЖЭКа - строгой тётки в красной помаде и подвыпившего слесаря, обычного бытового антисемита, который осматривал стены, потолки и приговаривал: «Катитесь, катитесь, на канализационных люках спать будете». Углядев трещину на унитазе, они потребовали его заменить. Мысль о том, что мы не сможем достать новый унитаз и поэтому не уедем буравила мне мозг, и две недели, пока шли поиски, я чуть ли не каждую ночь просыпалась в холодном поту. Пожалуй, самым унизительным было именно это. Ну и таможенники, проверяющие багаж. Они требовали открыть наши несчастные довлатовские чемоданчики и забирали оттуда всё, что им нравилось. Ты бы видела, как они, отлично понимая наше состояние и получая от этого огромное удовольствие, тянули время, перебирая вещи, ценность которых - наше прошлое.
- И у тебя что-то взяли? - я сразу же сожалею о вопросе, но уже поздно.
Пауза тянется бесконечность.
- Да.
У Жанны чудесный муж Володя, трое детей и собака Филя. Сначала Филя был доверчивым жизнерадостным щенком, только воду не пил, а ел - вот прямо хватал зубами и жевал. И в свой первый приезд я очень веселилась - надо же какой удивительный пёс!
- Он сам нас выбрал, - рассказывал с гордостью Володя. - У заводчика было штук пять щенков. Но Филя как увидел нас, растолкал всех лапами и полез на руки. Так мы его и взяли.
В следующий приезд узнаю, что у Фили тяжёлое аутоиммунное заболевание. Сегодня он весёлый и ласковый пёс, а ночью у него судороги и чудовищный приступ, который умеет снимать только специальный врач. Потом Филя долго отходит. А потом у него случается новый приступ.
- Кто же мог подумать, что ты окажешься до того еврейской собакой! - вздыхаю я.
Филя слабо шевелит хвостом и улыбается уголком рта. Самые воспитанные и преданные собаки живут в Кливленде.
И самые драчливые попугаи, кстати, тоже.
- Ты влёт полюбишь Бурджаловых, - говорит Жанна. - Во-первых, они наши близкие друзья. Во-вторых, - здесь она делает торжественную паузу, - Володька-то армянин по папе.
- А по маме?
- А по маме - наш.
- Уже люблю, - улыбаюсь я.
- Только учти, у них попугай, - предупреждает Жанна.
- Нашла кем пугать! - отмахиваюсь я.
- Ну-ну!
У Володи Бурджалова чудесная жена Юля и трое детей. И попугай Кеша, идейный женоненавистник, хитрый и продуманный, словно неуловимый мститель. Единственная женщина, которую он приемлет в ареале своего обитания - это Юля. Остальных он воспринимает как объект угрозы и делает всё возможное, чтоб эту угрозу устранить. Потому когда приходят гости, Кешу запирают в клетке. От заточения он становится скучен лицом. Ходит из угла в угол, безвольно свесив крылья, вздыхает, бормочет невнятное под нос - и демонстративно страдает. Когда мука становится невыносимой, арестант принимается биться телом об прутья клетки. Успокаивается, застряв там клювом или какой-нибудь другой не менее важной частью экстерьера. Тогда Кешу с охами извлекают из плена и отсыпают ему немного попкорна. Воздушная кукуруза - единственное лакомство, которое в состоянии хоть ненадолго, но отвлечь его от борьбы с непрошеными гостьями.
Володя Бурджалов - один из лучших неонатологов Кливленда. На его счету - сотни спасённых младенцев. Рассказывает о первых годах жизни в Америке.
- В Нью Йорке я торговал моющими пылесосами. Ходил по домам, демонстрировал функции чудо-агрегата, предлагал выгодные скидки. Говорил всем, что медик. Людям это льстило, они звонили знакомым, и, пока я пылесосил, рассказывали, что полы им протирает дипломированный врач, кандидат медицинских наук.
Однажды меня впустили в какой-то богатый особняк. Хозяйке, видно, было скучно, и она решила таким образом развлечься. Я приступил к презентации. Но случилось ужасное: вместо того, чтобы протереть до блеска пол, пылесос испачкал его чёрной краской. Хозяйка тут же закатила истерику и потребовала немедленно всё очистить, потому что пол очень дорогой. Я извинился и принялся оттирать краску, но она, казалось, въелась в паркет намертво. И тут пришёл хозяин дома, маленький пузатый колумбиец с закатанными по локоть рукавами, из которых торчали густо нанизанные золотыми кольцами и браслетами волосатые руки. Не размениваясь на слова, он ткнул большим пальцем в пятно на полу, а потом выразительно провёл им по своей шее. Я, перепуганный нерадостной перспективой быть зарезанным, принялся оттирать пятно с удвоенным старанием. Увы, оно не оттиралось. Хозяйка продолжала истерить, колумбиец ходил кругами и норовил перейти от жестов к действию. Отчаявшись, я набрал менеджера и свистящим шёпотом сообщил, что если он сию же минуту не приедет, колумбиец перережет горло не только мне, но и всему трудовому коллективу далласской фирмы, производящей чудо-пылесосы. Менеджер примчался с бутылью какой-то ядерной жидкости, которая оттёрла пол без ущерба для паркета и моей жизни. Когда мы покинули опасный дом, менеджер объявил, что я уволен и могу идти на все четыре стороны. На следующий день, сжалившись, он позвал меня обратно. И я безуспешно торговал пылесосами ещё два месяца. Хоть бы один продал!
Володя улыбается и смотрит большими, слегка навыкате, до боли родными армянскими глазами. И в моей душе распускается сиреневыми лепестками горный цветок лалазар.
Юля пододвигает блюдо с пирогом - попробуй, вкусно. Грибы сами собирали, в лесу.
Я ем нежный пирог с грибами. Прислушиваюсь к покою в сердце. За окном шумит дождь, в клетке шуршит попкорном Кеша. Вспомнив о нас, ругается на попугаячьем, уставившись одним глазом на меня, другим - на Жанну.
Вечерами в Кливленде пахнет липами, чаем из баночки со слонами, медовым закатным солнцем, освещающим пыльное дачное крыльцо. Если закрыть глаза, можно услышать, как за забором-рабицей соседка тёть Зоя отчитывает мужа, притащившего с реки целое ведро рыбьей мелочи - сам будешь чистить!
- Сам так сам! - миролюбиво соглашается дядь Толя, кидая обглоданную кость собаке Филимону. В клетке, презрительно скривив клюв, сидит нахохленный попугай Иннокентий, в миру - Чингачгук.
Ничего у моих кливлендцев не отобрали. Всё самое дорогое они увезли с собой. Шелестят-облетают листвой тополи на Плющихе, цепляется за купола и башни Белого города северное небо, скачет на одной ножке по меловым квадратикам девочка, седьмой класс - нельзя смеяться, главное продержаться, главное - продержаться.
Осень, птицы, отпев своё, безмолвствуют о зиме.
- Уезжали с одним чемоданом - больше при себе иметь не полагалось. Знаешь что самое унизительное? Не душные многодневные очереди, не лихорадочный сбор документов, не ожидание визы. И даже не девятьсот рублей с человека, которые нужно было заплатить за «отказ от советского гражданства и сдачу паспорта». Нас было трое, денег таких мы никогда не видели и в руках не держали, занимали у всех, отдавали уже здесь - родственникам и знакомым тех, у кого одолжили. Год на это ушёл. Так вот, о самом унизительном. В Советском Союзе квартиры были государственными, а государство строго следило, чтобы уезжающие евреи перед тем, как сдать жильё, отремонтировали его. К нам пришла комиссия проверки сдачи квартиры государству в лице двух человек из ЖЭКа - строгой тётки в красной помаде и подвыпившего слесаря, обычного бытового антисемита, который осматривал стены, потолки и приговаривал: «Катитесь, катитесь, на канализационных люках спать будете». Углядев трещину на унитазе, они потребовали его заменить. Мысль о том, что мы не сможем достать новый унитаз и поэтому не уедем буравила мне мозг, и две недели, пока шли поиски, я чуть ли не каждую ночь просыпалась в холодном поту. Пожалуй, самым унизительным было именно это. Ну и таможенники, проверяющие багаж. Они требовали открыть наши несчастные довлатовские чемоданчики и забирали оттуда всё, что им нравилось. Ты бы видела, как они, отлично понимая наше состояние и получая от этого огромное удовольствие, тянули время, перебирая вещи, ценность которых - наше прошлое.
- И у тебя что-то взяли? - я сразу же сожалею о вопросе, но уже поздно.
Пауза тянется бесконечность.
- Да.
У Жанны чудесный муж Володя, трое детей и собака Филя. Сначала Филя был доверчивым жизнерадостным щенком, только воду не пил, а ел - вот прямо хватал зубами и жевал. И в свой первый приезд я очень веселилась - надо же какой удивительный пёс!
- Он сам нас выбрал, - рассказывал с гордостью Володя. - У заводчика было штук пять щенков. Но Филя как увидел нас, растолкал всех лапами и полез на руки. Так мы его и взяли.
В следующий приезд узнаю, что у Фили тяжёлое аутоиммунное заболевание. Сегодня он весёлый и ласковый пёс, а ночью у него судороги и чудовищный приступ, который умеет снимать только специальный врач. Потом Филя долго отходит. А потом у него случается новый приступ.
- Кто же мог подумать, что ты окажешься до того еврейской собакой! - вздыхаю я.
Филя слабо шевелит хвостом и улыбается уголком рта. Самые воспитанные и преданные собаки живут в Кливленде.
И самые драчливые попугаи, кстати, тоже.
- Ты влёт полюбишь Бурджаловых, - говорит Жанна. - Во-первых, они наши близкие друзья. Во-вторых, - здесь она делает торжественную паузу, - Володька-то армянин по папе.
- А по маме?
- А по маме - наш.
- Уже люблю, - улыбаюсь я.
- Только учти, у них попугай, - предупреждает Жанна.
- Нашла кем пугать! - отмахиваюсь я.
- Ну-ну!
У Володи Бурджалова чудесная жена Юля и трое детей. И попугай Кеша, идейный женоненавистник, хитрый и продуманный, словно неуловимый мститель. Единственная женщина, которую он приемлет в ареале своего обитания - это Юля. Остальных он воспринимает как объект угрозы и делает всё возможное, чтоб эту угрозу устранить. Потому когда приходят гости, Кешу запирают в клетке. От заточения он становится скучен лицом. Ходит из угла в угол, безвольно свесив крылья, вздыхает, бормочет невнятное под нос - и демонстративно страдает. Когда мука становится невыносимой, арестант принимается биться телом об прутья клетки. Успокаивается, застряв там клювом или какой-нибудь другой не менее важной частью экстерьера. Тогда Кешу с охами извлекают из плена и отсыпают ему немного попкорна. Воздушная кукуруза - единственное лакомство, которое в состоянии хоть ненадолго, но отвлечь его от борьбы с непрошеными гостьями.
Володя Бурджалов - один из лучших неонатологов Кливленда. На его счету - сотни спасённых младенцев. Рассказывает о первых годах жизни в Америке.
- В Нью Йорке я торговал моющими пылесосами. Ходил по домам, демонстрировал функции чудо-агрегата, предлагал выгодные скидки. Говорил всем, что медик. Людям это льстило, они звонили знакомым, и, пока я пылесосил, рассказывали, что полы им протирает дипломированный врач, кандидат медицинских наук.
Однажды меня впустили в какой-то богатый особняк. Хозяйке, видно, было скучно, и она решила таким образом развлечься. Я приступил к презентации. Но случилось ужасное: вместо того, чтобы протереть до блеска пол, пылесос испачкал его чёрной краской. Хозяйка тут же закатила истерику и потребовала немедленно всё очистить, потому что пол очень дорогой. Я извинился и принялся оттирать краску, но она, казалось, въелась в паркет намертво. И тут пришёл хозяин дома, маленький пузатый колумбиец с закатанными по локоть рукавами, из которых торчали густо нанизанные золотыми кольцами и браслетами волосатые руки. Не размениваясь на слова, он ткнул большим пальцем в пятно на полу, а потом выразительно провёл им по своей шее. Я, перепуганный нерадостной перспективой быть зарезанным, принялся оттирать пятно с удвоенным старанием. Увы, оно не оттиралось. Хозяйка продолжала истерить, колумбиец ходил кругами и норовил перейти от жестов к действию. Отчаявшись, я набрал менеджера и свистящим шёпотом сообщил, что если он сию же минуту не приедет, колумбиец перережет горло не только мне, но и всему трудовому коллективу далласской фирмы, производящей чудо-пылесосы. Менеджер примчался с бутылью какой-то ядерной жидкости, которая оттёрла пол без ущерба для паркета и моей жизни. Когда мы покинули опасный дом, менеджер объявил, что я уволен и могу идти на все четыре стороны. На следующий день, сжалившись, он позвал меня обратно. И я безуспешно торговал пылесосами ещё два месяца. Хоть бы один продал!
Володя улыбается и смотрит большими, слегка навыкате, до боли родными армянскими глазами. И в моей душе распускается сиреневыми лепестками горный цветок лалазар.
Юля пододвигает блюдо с пирогом - попробуй, вкусно. Грибы сами собирали, в лесу.
Я ем нежный пирог с грибами. Прислушиваюсь к покою в сердце. За окном шумит дождь, в клетке шуршит попкорном Кеша. Вспомнив о нас, ругается на попугаячьем, уставившись одним глазом на меня, другим - на Жанну.
Вечерами в Кливленде пахнет липами, чаем из баночки со слонами, медовым закатным солнцем, освещающим пыльное дачное крыльцо. Если закрыть глаза, можно услышать, как за забором-рабицей соседка тёть Зоя отчитывает мужа, притащившего с реки целое ведро рыбьей мелочи - сам будешь чистить!
- Сам так сам! - миролюбиво соглашается дядь Толя, кидая обглоданную кость собаке Филимону. В клетке, презрительно скривив клюв, сидит нахохленный попугай Иннокентий, в миру - Чингачгук.
Ничего у моих кливлендцев не отобрали. Всё самое дорогое они увезли с собой. Шелестят-облетают листвой тополи на Плющихе, цепляется за купола и башни Белого города северное небо, скачет на одной ножке по меловым квадратикам девочка, седьмой класс - нельзя смеяться, главное продержаться, главное - продержаться.