(no subject)
В Сеул мы вылетали в день, когда в Европе бушевал ураган. Из-за этого задерживались многие совмещённые рейсы, задержали и наш - на четыре с половиной часа. За время ожидания мы с сыном успели многое: излазить терминал «D» Шереметьевского аэропорта вдоль и поперёк, поужинать в одном месте, выпить кофе - в другом, поглазеть на все витрины, но ничего так и не купить - зачем что-то брать, когда впереди загадочная и прекрасная Южная Корея! Угомонившись, мы даже успели поработать: я редактировала рассказ, Эмиль корпел над курсовой. Рядом на надувных матрасах дремали утомлённые ожиданием иностранцы. Вдруг у одного из них зазвонил телефон. «Раветы арден ынди дэм лил»! - спросонья пробормотал он, а потом, спохватившись, перешёл на английский. Услышав родной бердский диалект, я невольно рассмеялась.
- Что такое? - вытащил наушник сын.
- Ничего, обычный американский бердец.
- Где бы ты ни оказалась, обязательно встречаешь земляка. Магнитом вас друг к другу притягивает?
Конечно магнитом. Бердским, непрошибаемым.
Сеул встретил нас молочным непроглядным туманом. Он тонул в нём по самые пороги храмов - буддийских и христианских. Половина верующего населения Южной Кореи - католики и протестанты. Потому, выглядывая в окно пагоды, обязательно натыкаешься взглядом на увенчанный сдержанными крестом остроконечный шпиль церкви. Вспомнив «Молчание» Скорсезе, интересуюсь у нашего гида Шинар, признаёт ли католическая церковь христиан-корейцев своей паствой. «Признаёт», - успокаивает меня она. На обочине дороги переливается огнями огромная растяжка: «Jesus loves You».
- Всего восемь часов полёта - и ты в мультикультурном толерантном будущем, - констатирует сын.
Южная Корея - страна будущего.
Южная Корея - рай для туристов. Здесь всё, буквально всё радует глаз: стеклянные многоэтажки, старенькие каменные дома - прошлого и позапрошлого столетия, приземистые деревенские постройки, покатые холмы, сплошь поросшие лесом, туманное небо с отражающимся в нём безбрежным океаном. Лето в самом разгаре, везде, даже в городских парках и скверах, слышен настойчивый стрёкот цикад.
- Надо же, обычно они поют в августе, а в этом году проснулись в начале июля, - удивляется Шинар.
Жарко и влажно, воздух туг и бездвижен, и наполнен мелкой дождевой капелью до того состояния, что погружаешься в него, словно в вязкое закатное море. После не по-летнему холодной Москвы мы рады и жаре, и бесконечному дождю. Люди ходят по городу с лёгкими весёлыми зонтами. Летний Сеул - город весёлых дождей и зонтов.
Выбираемся в крепость Хвасон. Первое, что я вижу, выходя из машины - огромная, величиной чуть ли не с гору, статуя Будды. Дыхание перехватывает от такой красоты. Вообразите: густой дождь, заповедный лес, огромное бескрайнее небо и золотистая статуя, нависающая над миром, словно оберег. Единственно возможное в такой ситуации поведение - благоговейное созерцание. Но я, переборов робость, снимаю статую на телефон, ругая себя за бестактность. Утешаюсь тем, что не для себя, а чтобы людям показать.
Вечером, перекидывая фотографии в ноутбук, не обнаруживаю снимка Будды. Перепроверяю несколько раз - все на месте, но именно той фотографии нет. Расстраиваюсь ужасно. Значит, Будда не простил мне моей бесцеремонности.
Рассказываю на следующий день сыну. На мои стенания он пожимает плечом - мама, не нагнетай и не ищи подвоха тем, где его нет.
- Легко сказать не ищи! - завожу волынку я. - Ты ведь помнишь, какая там была красота! Кругом непроходимый влажный лес, дождь и облака отражаются в лужах. А над ними парит Будда. Огромный, золотистый.
Эмиль морщит лоб.
- Честно? Не помню.
- Шинар! - призываю на помощь я гида.
- Здесь много статуй Бадды, - дипломатично отвечает она.
Ну не приснился же он мне!
К разнице во времени так и не привыкаем, потому спим урывками, где накроет. Шутим по этому поводу неустанно.
На третьем часу прогулки по Сеулу:
- Эмиль, о чём задумался?
- С чего ты взяла, что задумался?
- Молчишь.
- Может я сплю!
Коротаю ночную бессонницу чудесным чтением - сборником рассказов Лоры Белоиван «Южнорусское Овчарово». Ахаю от восторга, умиляюсь, грущу, смеюсь. Когда становится совсем невмоготу - отправляю сыну на мессинджер цитаты: «У деда Наиля уши мягкие и удивительно длинные. Их всё время при встрече с дедом хочется потрогать». «Потрогала?» «Балбес!» На третий день книга перекочёвывает в его комнату. Теперь он мне строчит цитаты: «Если подойти к морю поближе, встать лицом к лицу, закрыть глаза - и - вдох, и - вдох, - можно почувствовать на своём затылке небесную длань. Заметили. Погладили по голове. Можно жить дальше».
Хорошо быть неспящим в Сеуле и читать Лору Белоиван.
Нам очень повезло с гидом. Шинар переехала в Южную Корею из Казахстана, живёт в стране уже девять лет, получила здесь второе высшее образование. Вежливая, тактичная, знающая девушка. На любые вопросы отвечает охотно и исчерпывающе. Спрашиваем об отношении корейцев к реинкарнации. «Дзен-буддисты, - рассказывает Шинар, - верят в бессмертие души, но считают, что она может переходить от человека только к человеку. Каждая новая жизнь - исправление ошибок предыдущей. Если в этой жизни человек беден, значит в прошлой он был алчным. Если он болеет, значит в прошлой жизни кому-то сильно навредил».
- Что же такое натворил в прошлой жизни писатель? - шёпотом спрашиваю у Эмиля.
- Спалил Александрийскую библиотеку! - следует молниеносный ответ.
В Музее Искусства восторгаемся красотой корейских колоколов. Ушко колокола - недовольный дракон, застывший в странной позе.
- Знаете почему он такой взъерошенный? - спрашивает Шинар. - Низ колокола символизирует дно мира - воду. А драконы, будучи огненными существами, боятся её. Потому он и одёргивает лапы. Отсюда его недовольный вид и необычная, «вывернутая» поза. И кстати, драконов вы встретите только на корейских колоколах.
Музей войны подкупает своей сдержанностью и достоинством: ничего такого, что давило бы на жалость и вышибало слезу. Корейцы умеют радоваться как дети, но в скорби они молчаливы и неприступны. Уходим из музея задумчивые, каждый в своих мыслях.
- Заметил, как мало на улицах японских машин? - понаблюдав за городским движением, спрашиваю у сына. - Может причиной тому горькая историческая память?
- Лично я не заметил ни одной российской. Ни шестёрок, ни Нив, ни даже Лады Калины. Затрудняюсь объяснить сей горький казус!
Застаём чудесный праздник: фестиваль лотоса. Во дворах пагод, в специальных высоких кадках, распускаются лиловые, розовые, белые, жёлтые лотосы. Любоваться ими можно бесконечно. Угощаемся лотосовым чаем - у него ярко выраженный травяной вкус, чуть терпкий и горчащий. Женщина, которая разливает чай, просит оставить отзыв в специальной книге. Пока я пишу, Эмиль доводит до порога храма древнюю старушку - та идёт, еле ковыляя, цепляясь руками за прохожих.
- Хороший у неё сын, добрый, - говорит женщина.
Шинар передаёт мне её слова.
- Почти буддист, - шучу я.
- Почему почти? - улыбается Шинар.
Действительно, почему? Южная Корея - первая страна, где у моего сына-астматика не случилось аллергического обострения. Обычно он остро реагирует на смену климата, а в Сеуле мы об антигистаминниках и не вспоминаем.
- Эмиль, ты, наверное, в прошлой жизни был корейцем, - объявляю я сыну.
- А в этой ростом не вышел, потому армянин!
Ростом он скорее «перевышел», развевается над прохожими пожарной каланчой. Но я бы не сказала, что корейцы сильно от него отстают, особенно молодёжь. Наблюдаешь за ней с радостным умилением - изящные прехорошенькие девушки, симпатичные юноши. Корейцы - удивительно красивый народ.
В выставочном центре Самсунга впадаем в детство. Бегаем от экрана к экрану, проходим квесты, определяем свою профессию, конструируя идеальный на свой взгляд мир. Если верить результату, Эмиль должен был стать кардиологом. Моя профессия ввергает его в веселье: Earth planet pilot.
- Завидуешь поди, - защищаюсь я. - Смотри какую мне характеристику выдали: «You have a vision for the future and strong leadership of Earth»!
- Можно было просто написать «зануда»!
От Шинар мы узнаём много интересного. Например, что раньше корейцы справляли день рождения всего два раза в жизни: в год и в шестьдесят лет. Детская смертность была столь высока, что мало кто доживал до двенадцати месяцев (притом считали не со дня рождения, а со дня зачатия). Потому если ребёнку исполнялся год, родители закатывали большой праздник, на который приходила вся деревня. А когда кому-нибудь из родителей исполнялось шестьдесят лет, пышный праздник устраивали дети. Причина та же - мало кто доживал до столь почтенного по меркам тех времён возраста. Сейчас дань рождения родителей справляют и в 70, и в 80, и в 90 лет.
Или вот ещё: заборов вокруг деревенских домов не воздвигали, потому что воровства не было. Но перед входом во двор сооружали специальное ограждение, которое имело не охранное, а информирующее назначение. Представляло оно собой два невысоких каменных столба с продолбленными отверстиями, куда вдевали балки. Если на землю одним концом опускали верхнюю балку, это означало, что в доме только дети, взрослые куда-то ненадолго ушли, так что желающие зайти в гости могут заглянуть позже. Если были опущены две верхние балки, это означало, что дома все, можно смело заходить. Если же все три балки стояли в углублениях, люди знали, что хозяева надолго уехали из деревни, и в доме никого нет.
Ну и о корейской кухне. Сервис в Южной Корее молниеносный: не успел сделать заказ, а тебе уже накрыли стол. Едят корейцы железными палочками - ими значительно труднее, чем деревянными. Если посетитель имел оплошность не заказать суп, ему обязательно принесут в небольшой чашке бульон - овощной, мясной или грибной. В одном ресторанчике, куда мы с Эмилем заглянули пообедать, официантка, пожилая женщина, не просто принесла бульон, а проследила, чтобы мы его выпили. Мы его пили, воровато пинаясь под столом ногами.
В Южной Корее нам было вкусно. Нет, не так. Нам было безумно вкусно. На корейскую кухню подсаживаешься, как на иглу. В первый день, попробовав знаменитое корейское соленье кимчи, запиваешь его литром воды, чтобы загасить пожар в желудке, клятвенно обещая себе никогда больше к нему не возвращаться. На второй день в беспамятстве съедаешь всю порцию, на третий с нетерпением ждёшь, когда принесут добавки. На четвёртый день завтракаешь, обедаешь и ужинаешь кимчи. Вопреки распространённому мнению, в корейской кухне не всё огненно-острое, так что всегда можно найти что-то на свой вкус. Нам очень понравилось блюдо под названием «Самгепсаль» (барбекю из мяса чёрной свиньи). Тебе приносят множество разных маринадов и салатов, а мясо с чесноком и грибами на углях ты жаришь собственноручно. Потом заворачиваешь его вместе с соленьями в салатный или кунжутный лист и съедаешь.
- Толма на скорую руку, только вкусней, - резюмировал сын.
Хотела я брякнуть знаменитое «это потому что твоя мама не умеет готовить правильную толму», но вовремя прикусила язык.
Перед самим отъездом, в очередной раз перебирая фотографии, обнаруживаю ту, исчезнувшую, с Буддой. Рассматриваю её, не веря своим глазам: на снимке дорога, постройки, автомобильная стоянка, край холма и, в самой дали - крохотный, практически невидимый Будда. Как могло случиться, что я с такого большого расстояния увидела его огромным, возвышающимся над миром, словно воздетая к небу длань? Как и чем объяснить этот странный фокус зрения? Или скорее подсознания?
У Бергмана было, кажется, в «Лице»: Бог хранит молчание, а люди за него говорят. Воистину, всё именно так. Бог сидит на краю Вселенной, наблюдает дождь, удит рыбу, ест кимчи. А мы придумываем за него всю ту ахинею, в которую потом искренне верим.
- Когда же вы угомонитесь! - вздыхает Бог и наблюдает дождь.
- Что такое? - вытащил наушник сын.
- Ничего, обычный американский бердец.
- Где бы ты ни оказалась, обязательно встречаешь земляка. Магнитом вас друг к другу притягивает?
Конечно магнитом. Бердским, непрошибаемым.
Сеул встретил нас молочным непроглядным туманом. Он тонул в нём по самые пороги храмов - буддийских и христианских. Половина верующего населения Южной Кореи - католики и протестанты. Потому, выглядывая в окно пагоды, обязательно натыкаешься взглядом на увенчанный сдержанными крестом остроконечный шпиль церкви. Вспомнив «Молчание» Скорсезе, интересуюсь у нашего гида Шинар, признаёт ли католическая церковь христиан-корейцев своей паствой. «Признаёт», - успокаивает меня она. На обочине дороги переливается огнями огромная растяжка: «Jesus loves You».
- Всего восемь часов полёта - и ты в мультикультурном толерантном будущем, - констатирует сын.
Южная Корея - страна будущего.
Южная Корея - рай для туристов. Здесь всё, буквально всё радует глаз: стеклянные многоэтажки, старенькие каменные дома - прошлого и позапрошлого столетия, приземистые деревенские постройки, покатые холмы, сплошь поросшие лесом, туманное небо с отражающимся в нём безбрежным океаном. Лето в самом разгаре, везде, даже в городских парках и скверах, слышен настойчивый стрёкот цикад.
- Надо же, обычно они поют в августе, а в этом году проснулись в начале июля, - удивляется Шинар.
Жарко и влажно, воздух туг и бездвижен, и наполнен мелкой дождевой капелью до того состояния, что погружаешься в него, словно в вязкое закатное море. После не по-летнему холодной Москвы мы рады и жаре, и бесконечному дождю. Люди ходят по городу с лёгкими весёлыми зонтами. Летний Сеул - город весёлых дождей и зонтов.
Выбираемся в крепость Хвасон. Первое, что я вижу, выходя из машины - огромная, величиной чуть ли не с гору, статуя Будды. Дыхание перехватывает от такой красоты. Вообразите: густой дождь, заповедный лес, огромное бескрайнее небо и золотистая статуя, нависающая над миром, словно оберег. Единственно возможное в такой ситуации поведение - благоговейное созерцание. Но я, переборов робость, снимаю статую на телефон, ругая себя за бестактность. Утешаюсь тем, что не для себя, а чтобы людям показать.
Вечером, перекидывая фотографии в ноутбук, не обнаруживаю снимка Будды. Перепроверяю несколько раз - все на месте, но именно той фотографии нет. Расстраиваюсь ужасно. Значит, Будда не простил мне моей бесцеремонности.
Рассказываю на следующий день сыну. На мои стенания он пожимает плечом - мама, не нагнетай и не ищи подвоха тем, где его нет.
- Легко сказать не ищи! - завожу волынку я. - Ты ведь помнишь, какая там была красота! Кругом непроходимый влажный лес, дождь и облака отражаются в лужах. А над ними парит Будда. Огромный, золотистый.
Эмиль морщит лоб.
- Честно? Не помню.
- Шинар! - призываю на помощь я гида.
- Здесь много статуй Бадды, - дипломатично отвечает она.
Ну не приснился же он мне!
К разнице во времени так и не привыкаем, потому спим урывками, где накроет. Шутим по этому поводу неустанно.
На третьем часу прогулки по Сеулу:
- Эмиль, о чём задумался?
- С чего ты взяла, что задумался?
- Молчишь.
- Может я сплю!
Коротаю ночную бессонницу чудесным чтением - сборником рассказов Лоры Белоиван «Южнорусское Овчарово». Ахаю от восторга, умиляюсь, грущу, смеюсь. Когда становится совсем невмоготу - отправляю сыну на мессинджер цитаты: «У деда Наиля уши мягкие и удивительно длинные. Их всё время при встрече с дедом хочется потрогать». «Потрогала?» «Балбес!» На третий день книга перекочёвывает в его комнату. Теперь он мне строчит цитаты: «Если подойти к морю поближе, встать лицом к лицу, закрыть глаза - и - вдох, и - вдох, - можно почувствовать на своём затылке небесную длань. Заметили. Погладили по голове. Можно жить дальше».
Хорошо быть неспящим в Сеуле и читать Лору Белоиван.
Нам очень повезло с гидом. Шинар переехала в Южную Корею из Казахстана, живёт в стране уже девять лет, получила здесь второе высшее образование. Вежливая, тактичная, знающая девушка. На любые вопросы отвечает охотно и исчерпывающе. Спрашиваем об отношении корейцев к реинкарнации. «Дзен-буддисты, - рассказывает Шинар, - верят в бессмертие души, но считают, что она может переходить от человека только к человеку. Каждая новая жизнь - исправление ошибок предыдущей. Если в этой жизни человек беден, значит в прошлой он был алчным. Если он болеет, значит в прошлой жизни кому-то сильно навредил».
- Что же такое натворил в прошлой жизни писатель? - шёпотом спрашиваю у Эмиля.
- Спалил Александрийскую библиотеку! - следует молниеносный ответ.
В Музее Искусства восторгаемся красотой корейских колоколов. Ушко колокола - недовольный дракон, застывший в странной позе.
- Знаете почему он такой взъерошенный? - спрашивает Шинар. - Низ колокола символизирует дно мира - воду. А драконы, будучи огненными существами, боятся её. Потому он и одёргивает лапы. Отсюда его недовольный вид и необычная, «вывернутая» поза. И кстати, драконов вы встретите только на корейских колоколах.
Музей войны подкупает своей сдержанностью и достоинством: ничего такого, что давило бы на жалость и вышибало слезу. Корейцы умеют радоваться как дети, но в скорби они молчаливы и неприступны. Уходим из музея задумчивые, каждый в своих мыслях.
- Заметил, как мало на улицах японских машин? - понаблюдав за городским движением, спрашиваю у сына. - Может причиной тому горькая историческая память?
- Лично я не заметил ни одной российской. Ни шестёрок, ни Нив, ни даже Лады Калины. Затрудняюсь объяснить сей горький казус!
Застаём чудесный праздник: фестиваль лотоса. Во дворах пагод, в специальных высоких кадках, распускаются лиловые, розовые, белые, жёлтые лотосы. Любоваться ими можно бесконечно. Угощаемся лотосовым чаем - у него ярко выраженный травяной вкус, чуть терпкий и горчащий. Женщина, которая разливает чай, просит оставить отзыв в специальной книге. Пока я пишу, Эмиль доводит до порога храма древнюю старушку - та идёт, еле ковыляя, цепляясь руками за прохожих.
- Хороший у неё сын, добрый, - говорит женщина.
Шинар передаёт мне её слова.
- Почти буддист, - шучу я.
- Почему почти? - улыбается Шинар.
Действительно, почему? Южная Корея - первая страна, где у моего сына-астматика не случилось аллергического обострения. Обычно он остро реагирует на смену климата, а в Сеуле мы об антигистаминниках и не вспоминаем.
- Эмиль, ты, наверное, в прошлой жизни был корейцем, - объявляю я сыну.
- А в этой ростом не вышел, потому армянин!
Ростом он скорее «перевышел», развевается над прохожими пожарной каланчой. Но я бы не сказала, что корейцы сильно от него отстают, особенно молодёжь. Наблюдаешь за ней с радостным умилением - изящные прехорошенькие девушки, симпатичные юноши. Корейцы - удивительно красивый народ.
В выставочном центре Самсунга впадаем в детство. Бегаем от экрана к экрану, проходим квесты, определяем свою профессию, конструируя идеальный на свой взгляд мир. Если верить результату, Эмиль должен был стать кардиологом. Моя профессия ввергает его в веселье: Earth planet pilot.
- Завидуешь поди, - защищаюсь я. - Смотри какую мне характеристику выдали: «You have a vision for the future and strong leadership of Earth»!
- Можно было просто написать «зануда»!
От Шинар мы узнаём много интересного. Например, что раньше корейцы справляли день рождения всего два раза в жизни: в год и в шестьдесят лет. Детская смертность была столь высока, что мало кто доживал до двенадцати месяцев (притом считали не со дня рождения, а со дня зачатия). Потому если ребёнку исполнялся год, родители закатывали большой праздник, на который приходила вся деревня. А когда кому-нибудь из родителей исполнялось шестьдесят лет, пышный праздник устраивали дети. Причина та же - мало кто доживал до столь почтенного по меркам тех времён возраста. Сейчас дань рождения родителей справляют и в 70, и в 80, и в 90 лет.
Или вот ещё: заборов вокруг деревенских домов не воздвигали, потому что воровства не было. Но перед входом во двор сооружали специальное ограждение, которое имело не охранное, а информирующее назначение. Представляло оно собой два невысоких каменных столба с продолбленными отверстиями, куда вдевали балки. Если на землю одним концом опускали верхнюю балку, это означало, что в доме только дети, взрослые куда-то ненадолго ушли, так что желающие зайти в гости могут заглянуть позже. Если были опущены две верхние балки, это означало, что дома все, можно смело заходить. Если же все три балки стояли в углублениях, люди знали, что хозяева надолго уехали из деревни, и в доме никого нет.
Ну и о корейской кухне. Сервис в Южной Корее молниеносный: не успел сделать заказ, а тебе уже накрыли стол. Едят корейцы железными палочками - ими значительно труднее, чем деревянными. Если посетитель имел оплошность не заказать суп, ему обязательно принесут в небольшой чашке бульон - овощной, мясной или грибной. В одном ресторанчике, куда мы с Эмилем заглянули пообедать, официантка, пожилая женщина, не просто принесла бульон, а проследила, чтобы мы его выпили. Мы его пили, воровато пинаясь под столом ногами.
В Южной Корее нам было вкусно. Нет, не так. Нам было безумно вкусно. На корейскую кухню подсаживаешься, как на иглу. В первый день, попробовав знаменитое корейское соленье кимчи, запиваешь его литром воды, чтобы загасить пожар в желудке, клятвенно обещая себе никогда больше к нему не возвращаться. На второй день в беспамятстве съедаешь всю порцию, на третий с нетерпением ждёшь, когда принесут добавки. На четвёртый день завтракаешь, обедаешь и ужинаешь кимчи. Вопреки распространённому мнению, в корейской кухне не всё огненно-острое, так что всегда можно найти что-то на свой вкус. Нам очень понравилось блюдо под названием «Самгепсаль» (барбекю из мяса чёрной свиньи). Тебе приносят множество разных маринадов и салатов, а мясо с чесноком и грибами на углях ты жаришь собственноручно. Потом заворачиваешь его вместе с соленьями в салатный или кунжутный лист и съедаешь.
- Толма на скорую руку, только вкусней, - резюмировал сын.
Хотела я брякнуть знаменитое «это потому что твоя мама не умеет готовить правильную толму», но вовремя прикусила язык.
Перед самим отъездом, в очередной раз перебирая фотографии, обнаруживаю ту, исчезнувшую, с Буддой. Рассматриваю её, не веря своим глазам: на снимке дорога, постройки, автомобильная стоянка, край холма и, в самой дали - крохотный, практически невидимый Будда. Как могло случиться, что я с такого большого расстояния увидела его огромным, возвышающимся над миром, словно воздетая к небу длань? Как и чем объяснить этот странный фокус зрения? Или скорее подсознания?
У Бергмана было, кажется, в «Лице»: Бог хранит молчание, а люди за него говорят. Воистину, всё именно так. Бог сидит на краю Вселенной, наблюдает дождь, удит рыбу, ест кимчи. А мы придумываем за него всю ту ахинею, в которую потом искренне верим.
- Когда же вы угомонитесь! - вздыхает Бог и наблюдает дождь.
