(no subject)
а сегодня никуда не пойдем, останемся дома,
на крылечке с тобой посидим - или что там у нас, диванчик?
и на стульчике посидим, табуреточку не обидим
очень много посадочных мест расплодилось нынче
очень много посадочных мест - а покоя нету.
сколько жили себе во тьме, жили себе тужили,
падали и ползли, животы стирали
вот такая дыра росла у меня в брюшине -
можно было засунуть палец,
можно было засунуть руку, руку по локоть,
человека засунуть в бездонную эту язву -
только ей, ненасытной, хотелось еще полопать,
недостаточно было ей герметично, красно.
а в твоей голове, как на клумбе, росли цветочки,
пробивали бутонами нежными кость и кожу
и на воле уже цвели, на ветру дрожали,
запускали все глубже корни в склизкий комочек
так и мы, одноклассники, в тридцать сердец дрожали,
когда наша Наталья Дмитривна нам читала
очень страшный рассказ о чем-то примерно том же:
как в пробитый мальчишеский череп сползались черви
и кишели в его мозгу - копошились, жрали
Оля, Стасик, Илюша, зачем вы такими стали?
вы зачем, одноклассники, в снах меня навещали,
свои ручки тянули, чужим языком кричали?
ты ходил переростком, огромным цветочным горшком,
постепенно тупея, лыбился шире-шире
это наша квартира? разве мы в этой жили?
я не помню мне страшно страшное все кругом
человек-палисадник и человек-дыра -
что за рука нас тепленькими брала,
рыла, пахала, мучала, как в аду?
нету такой ни в морге, ни в ботсаду.
силушки покидали,
души мельчали -
но мы практически не кричали.
мы тихонько сидели, не делая ничего,
в сущности, воздух легкими перегоняя,
и вдруг какое-то счастье - огромное, неродное -
на нас спустилось или же поднялось -
я не знаю
так бывает в лифте:
задумались о своем, не туда нажали,
двери открылись, мы на девятый вышли
(вообще-то нам на седьмой - мы облажались)
но по случайности в жизни своей оказались -
в той, настоящей, жизни своей оказались.
и все лилось, бурлило и кипело,
пружинило, и пенилось, и пело
а тут такое крохотное тело -
ну как оно уместится внутри
да мы хотя бы капельку просили,
канючили, молили, голосили -
и вот, когда уже почти остыли,
оно вдруг появилось у двери
и сколько хочешь - да хоть все бери
и та рука, что била и кромсала,
месила, мяла, мучала, рвала -
нет-нет да одеяльце подтыкала,
и пальцем каждый шрамик узнавала,
а после (уж и без драк и тумаков)
лепила новых нежных дураков.
на крылечке с тобой посидим - или что там у нас, диванчик?
и на стульчике посидим, табуреточку не обидим
очень много посадочных мест расплодилось нынче
очень много посадочных мест - а покоя нету.
сколько жили себе во тьме, жили себе тужили,
падали и ползли, животы стирали
вот такая дыра росла у меня в брюшине -
можно было засунуть палец,
можно было засунуть руку, руку по локоть,
человека засунуть в бездонную эту язву -
только ей, ненасытной, хотелось еще полопать,
недостаточно было ей герметично, красно.
а в твоей голове, как на клумбе, росли цветочки,
пробивали бутонами нежными кость и кожу
и на воле уже цвели, на ветру дрожали,
запускали все глубже корни в склизкий комочек
так и мы, одноклассники, в тридцать сердец дрожали,
когда наша Наталья Дмитривна нам читала
очень страшный рассказ о чем-то примерно том же:
как в пробитый мальчишеский череп сползались черви
и кишели в его мозгу - копошились, жрали
Оля, Стасик, Илюша, зачем вы такими стали?
вы зачем, одноклассники, в снах меня навещали,
свои ручки тянули, чужим языком кричали?
ты ходил переростком, огромным цветочным горшком,
постепенно тупея, лыбился шире-шире
это наша квартира? разве мы в этой жили?
я не помню мне страшно страшное все кругом
человек-палисадник и человек-дыра -
что за рука нас тепленькими брала,
рыла, пахала, мучала, как в аду?
нету такой ни в морге, ни в ботсаду.
силушки покидали,
души мельчали -
но мы практически не кричали.
мы тихонько сидели, не делая ничего,
в сущности, воздух легкими перегоняя,
и вдруг какое-то счастье - огромное, неродное -
на нас спустилось или же поднялось -
я не знаю
так бывает в лифте:
задумались о своем, не туда нажали,
двери открылись, мы на девятый вышли
(вообще-то нам на седьмой - мы облажались)
но по случайности в жизни своей оказались -
в той, настоящей, жизни своей оказались.
и все лилось, бурлило и кипело,
пружинило, и пенилось, и пело
а тут такое крохотное тело -
ну как оно уместится внутри
да мы хотя бы капельку просили,
канючили, молили, голосили -
и вот, когда уже почти остыли,
оно вдруг появилось у двери
и сколько хочешь - да хоть все бери
и та рука, что била и кромсала,
месила, мяла, мучала, рвала -
нет-нет да одеяльце подтыкала,
и пальцем каждый шрамик узнавала,
а после (уж и без драк и тумаков)
лепила новых нежных дураков.