Сто лекций с Дмитрием Быковым - 1963 и 1965
Лекция 1963 года о сборнике «Лирика» Вероники Тушновой. Я ничего не слышал об этом авторе, но стихи, как выяснилось, слышал в песнях Пугачёвой: «А знаешь, всё ещё будет», «Не отрекаются, любя» и «Сто часов счастья».
Сборник я прочитал - простые и понятные стихи, вполне могли бы быть в моём вкусе, но не трогают совершенно, не моё. Что-то по-отдельности может цеплять (как следующее стихотворение), но не больше:
Не боюсь, что ты меня оставишь
для какой-то женщины другой,
а боюсь я, что однажды станешь
ты таким же, как любой другой.
И пойму я, что одна в пустыне, -
в городе, огнями залитом,
и пойму, что нет тебя отныне
ни на этом свете, ни на том.
Лекция 1965 года о поэме «Братская ГЭС» Евгения Евтушенко. И вот эти стихи существенно мне ближе. Начало просто прекрасное - и не столько из-за мега-известной первой строчки, сколько из-за продолжения, играющего на самолюбии читателя (у меня с удовольствием играется), узнающего и стиль, и рифмы популярных поэтов:
Поэт в России - больше чем поэт.
В ней суждено поэтами рождаться
лишь тем, в ком бродит гордый дух гражданства,
кому уюта нет, покоя нет.
Поэт в ней - образ века своего
и будущего призрачный прообраз.
Поэт подводит, не впадая в робость,
итог всему, что было до него.
Сумею ли? Культуры не хватает...
Нахватанность пророчеств не сулит...
Но дух России надо мной витает
и дерзновенно пробовать велит.
И, на колени тихо становясь,
готовый и для смерти и победы,
прошу смиренно помощи у вас,
великие российские поэты...
Дай, Пушкин, мне свою певучесть,
свою раскованную речь,
свою пленительную участь -
как бы шаля, глаголом жечь.
Дай, Лермонтов, свой желчный взгляд,
своей презрительности яд
и келью замкнутой души,
где дышит, скрытая в тиши,
недоброты твоей сестра -
лампада тайного добра.
Дай, Некрасов, уняв мою резвость,
боль иссеченной музы твоей -
у парадных подъездов, у рельсов
и в просторах лесов и полей.
Дай твоей неизящности силу.
Дай мне подвиг мучительный твой,
чтоб идти, волоча всю Россию,
как бурлаки идут бечевой.
О, дай мне, Блок, туманность вещую
и два кренящихся крыла,
чтобы, тая загадку вечную,
сквозь тело музыка текла.
Дай, Пастернак, смещенье дней,
смущенье веток,
сращенье запахов, теней
с мученьем века,
чтоб слово, садом бормоча,
цвело и зрело,
чтобы вовек твоя свеча
во мне горела.
Есенин, дай на счастье нежность мне
к березкам и лугам, к зверью и людям
и ко всему другому на земле,
что мы с тобой так беззащитно любим
Дай, Маяковский, мне
глыбастость,
буйство,
бас,
непримиримость грозную к подонкам,
чтоб смог и я,
сквозь время прорубаясь,
сказать о нем
товарищам потомкам.
Цитаты из Пушкина, Некрасова, Пастернака и Маяковского то ли более прямые, то ли я их лучше знаю. А вот Лермонтова, Блока и Есенина я узнаю только стилем, конкретные стихотворения в голову не приходят (кто узнал?).
Вторая глава тоже прекрасная, за рассуждения о поверхностности. Мне эта тема в последнее время очень интересна, наверное из-за недостатка «нормальных» (серьёзных, интересных) разговоров, потому что люди всё больше предпочитают ограничиваться стандартными «дети / погода / отпуск». Немного дальше в эту же тему - я уже цитировал здесь Бродского: «Недостаток разговоров об очевидном в том, что они развращают сознание своей легкостью, своим легко обретаемым ощущением правоты» - а хочется сомнения, дающего работу мозгу.
Быков в основном ругает поэму, причём именно за то, что мне в ней нравится - повествование. Мне всё ещё очень сложно понимать стихи, если в них нет «простой и понятной истории», а здесь она как раз есть.
Всё в том же «прологе» автор рассказывает о поездке через всю страну:
И снова я вбирал, припав к баранке,
в глаза неутолимые мои
Дворцы культуры.
Чайные.
Бараки.
Райкомы.
Церкви.
И посты ГАИ.
Заводы.
Избы.
Лозунги.
Березки.
Треск реактивный в небе.
Тряск возков.
Глушилки.
Статуэтки-переростки
доярок, пионеров, горняков.
Глаза старух, глядящие иконно.
Задастость баб.
Детишек ералаш.
Протезы.
Нефтевышки.
Терриконы,
как груди возлежащих великанш.
Приятно радуют душу «терриконы» (как минимум красивой ассоциацией), но что за «глушилки»? Советский поэт упоминает в откровенно советской поэме советские глушилки? Он, конечно, упоминает и Пастернака (его ещё не реабилитировали, но стихотворения только что напечатали), и Колыму, в привычном нам смысле, и старые бараки ( Иван Денисович тоже уже опубликован), но глушилки мне до сих пор кажутся крайне экзотической темой!
В «Нюшке» упомянул Уэллса: «был писатель такой буржуазный, и не верил он в Братскую ГЭС». Я заинтересовался - и действительно, в «России во мгле» он очень скептически относится к «электрификации всей страны», но без критики режима. Он просто считает электрификацию утопией - страна со слабограмотным населением, да ещё и настолько мало плотная. Сначала, мол, Англия с Голландией электрифицируеются, а потом уже, когда-нибудь, и здесь можно будет помечтать.
В главе про Стеньку Разина упоминает Персию, я вспомнил про персидскую княжну, которую «и за борт её бросает», и задумался - какая связь Разина с Персией? Оказывается, в 1667-1669 годах Разин с казаками предпринял поход на нижнюю Волгу, Каспий и Персию. В Персии они брали города, громили местный флот, всё по-настоящему. И только в 1670 году Разин начал ту самую «крестьянскую войну», которую мы проходили в школе, в ходе которой его пленили и казнили.
Наткнулся на незнакомое слово «партмаксимум». До этого я знал «партминимум» - набор политических знаний, необходимых для сдачи экзамена на приём в КПСС. Партмаксимумом оказалось правило, по которому руководитель предприятия не мог получать больше полутора средних зарплат на руководимом им предприятии. Отменили партмаксимум в начале 1930-х, и неприятный персонаж-коммунист в поэме опасается, что оттепель дойдёт до восстановления этого партмаксимума. Уфф, не дошла.
А самое интересное в лекции Быкова - это его объяснение (до сих пор сохранившейся) привлекательности советской идеи. Он формулирует достаточно грубо: «если у тебя ничего не получается, как у человека (в личной жизни, в карьере, в любви, неважно), у тебя есть утешение - ты участвуешь в великом деле». И это действительно важно. Это неожиданно объясняет мне совершенно непонятную до сих пор ностальгию по СССР у российской молодёжи. А заодно и религиозный / политический радикализм, джихад и прочие проекты, позволяющие людям ощущать себя частью чего-то большего, чувствовать себя полезными. Интересная мысль.
Сборник я прочитал - простые и понятные стихи, вполне могли бы быть в моём вкусе, но не трогают совершенно, не моё. Что-то по-отдельности может цеплять (как следующее стихотворение), но не больше:
Не боюсь, что ты меня оставишь
для какой-то женщины другой,
а боюсь я, что однажды станешь
ты таким же, как любой другой.
И пойму я, что одна в пустыне, -
в городе, огнями залитом,
и пойму, что нет тебя отныне
ни на этом свете, ни на том.
Лекция 1965 года о поэме «Братская ГЭС» Евгения Евтушенко. И вот эти стихи существенно мне ближе. Начало просто прекрасное - и не столько из-за мега-известной первой строчки, сколько из-за продолжения, играющего на самолюбии читателя (у меня с удовольствием играется), узнающего и стиль, и рифмы популярных поэтов:
Поэт в России - больше чем поэт.
В ней суждено поэтами рождаться
лишь тем, в ком бродит гордый дух гражданства,
кому уюта нет, покоя нет.
Поэт в ней - образ века своего
и будущего призрачный прообраз.
Поэт подводит, не впадая в робость,
итог всему, что было до него.
Сумею ли? Культуры не хватает...
Нахватанность пророчеств не сулит...
Но дух России надо мной витает
и дерзновенно пробовать велит.
И, на колени тихо становясь,
готовый и для смерти и победы,
прошу смиренно помощи у вас,
великие российские поэты...
Дай, Пушкин, мне свою певучесть,
свою раскованную речь,
свою пленительную участь -
как бы шаля, глаголом жечь.
Дай, Лермонтов, свой желчный взгляд,
своей презрительности яд
и келью замкнутой души,
где дышит, скрытая в тиши,
недоброты твоей сестра -
лампада тайного добра.
Дай, Некрасов, уняв мою резвость,
боль иссеченной музы твоей -
у парадных подъездов, у рельсов
и в просторах лесов и полей.
Дай твоей неизящности силу.
Дай мне подвиг мучительный твой,
чтоб идти, волоча всю Россию,
как бурлаки идут бечевой.
О, дай мне, Блок, туманность вещую
и два кренящихся крыла,
чтобы, тая загадку вечную,
сквозь тело музыка текла.
Дай, Пастернак, смещенье дней,
смущенье веток,
сращенье запахов, теней
с мученьем века,
чтоб слово, садом бормоча,
цвело и зрело,
чтобы вовек твоя свеча
во мне горела.
Есенин, дай на счастье нежность мне
к березкам и лугам, к зверью и людям
и ко всему другому на земле,
что мы с тобой так беззащитно любим
Дай, Маяковский, мне
глыбастость,
буйство,
бас,
непримиримость грозную к подонкам,
чтоб смог и я,
сквозь время прорубаясь,
сказать о нем
товарищам потомкам.
Цитаты из Пушкина, Некрасова, Пастернака и Маяковского то ли более прямые, то ли я их лучше знаю. А вот Лермонтова, Блока и Есенина я узнаю только стилем, конкретные стихотворения в голову не приходят (кто узнал?).
Вторая глава тоже прекрасная, за рассуждения о поверхностности. Мне эта тема в последнее время очень интересна, наверное из-за недостатка «нормальных» (серьёзных, интересных) разговоров, потому что люди всё больше предпочитают ограничиваться стандартными «дети / погода / отпуск». Немного дальше в эту же тему - я уже цитировал здесь Бродского: «Недостаток разговоров об очевидном в том, что они развращают сознание своей легкостью, своим легко обретаемым ощущением правоты» - а хочется сомнения, дающего работу мозгу.
Быков в основном ругает поэму, причём именно за то, что мне в ней нравится - повествование. Мне всё ещё очень сложно понимать стихи, если в них нет «простой и понятной истории», а здесь она как раз есть.
Всё в том же «прологе» автор рассказывает о поездке через всю страну:
И снова я вбирал, припав к баранке,
в глаза неутолимые мои
Дворцы культуры.
Чайные.
Бараки.
Райкомы.
Церкви.
И посты ГАИ.
Заводы.
Избы.
Лозунги.
Березки.
Треск реактивный в небе.
Тряск возков.
Глушилки.
Статуэтки-переростки
доярок, пионеров, горняков.
Глаза старух, глядящие иконно.
Задастость баб.
Детишек ералаш.
Протезы.
Нефтевышки.
Терриконы,
как груди возлежащих великанш.
Приятно радуют душу «терриконы» (как минимум красивой ассоциацией), но что за «глушилки»? Советский поэт упоминает в откровенно советской поэме советские глушилки? Он, конечно, упоминает и Пастернака (его ещё не реабилитировали, но стихотворения только что напечатали), и Колыму, в привычном нам смысле, и старые бараки ( Иван Денисович тоже уже опубликован), но глушилки мне до сих пор кажутся крайне экзотической темой!
В «Нюшке» упомянул Уэллса: «был писатель такой буржуазный, и не верил он в Братскую ГЭС». Я заинтересовался - и действительно, в «России во мгле» он очень скептически относится к «электрификации всей страны», но без критики режима. Он просто считает электрификацию утопией - страна со слабограмотным населением, да ещё и настолько мало плотная. Сначала, мол, Англия с Голландией электрифицируеются, а потом уже, когда-нибудь, и здесь можно будет помечтать.
В главе про Стеньку Разина упоминает Персию, я вспомнил про персидскую княжну, которую «и за борт её бросает», и задумался - какая связь Разина с Персией? Оказывается, в 1667-1669 годах Разин с казаками предпринял поход на нижнюю Волгу, Каспий и Персию. В Персии они брали города, громили местный флот, всё по-настоящему. И только в 1670 году Разин начал ту самую «крестьянскую войну», которую мы проходили в школе, в ходе которой его пленили и казнили.
Наткнулся на незнакомое слово «партмаксимум». До этого я знал «партминимум» - набор политических знаний, необходимых для сдачи экзамена на приём в КПСС. Партмаксимумом оказалось правило, по которому руководитель предприятия не мог получать больше полутора средних зарплат на руководимом им предприятии. Отменили партмаксимум в начале 1930-х, и неприятный персонаж-коммунист в поэме опасается, что оттепель дойдёт до восстановления этого партмаксимума. Уфф, не дошла.
А самое интересное в лекции Быкова - это его объяснение (до сих пор сохранившейся) привлекательности советской идеи. Он формулирует достаточно грубо: «если у тебя ничего не получается, как у человека (в личной жизни, в карьере, в любви, неважно), у тебя есть утешение - ты участвуешь в великом деле». И это действительно важно. Это неожиданно объясняет мне совершенно непонятную до сих пор ностальгию по СССР у российской молодёжи. А заодно и религиозный / политический радикализм, джихад и прочие проекты, позволяющие людям ощущать себя частью чего-то большего, чувствовать себя полезными. Интересная мысль.