Марабу - как я читал стихи
А ещё я в Марабу встретился с волшебником. Совершенно нереально описать собственные ощущения, но у мне в какой-то момент правда показалось, что я умею летать!
У меня со стихами с детства как-то не сложилось. Я искренне пытался читать - и ничего не понимал. Я искренне пытался писать (вместе с сестрой) стихи - и мне казалось это достаточно механическим занятием, вроде как пазл собирать. Чем больший у тебя словарь, и чем дольше ты его листаешь - тем качественнее у тебя получатся стихи. Примерно как у Бендера в «Золотом телёнке» - собственно, под конец школы я попал на сочинение по Блоку, несколько раз перечитал предлагаемое для анализа произведение, вздохнул и поставил эпиграфом «...а средь арыков и полей идёт гулять ишак». И написал пару страниц о том, как я смотрю в книгу - и какую фигу вижу я там. И после школы долго не сдавался - всем Бродский нравится, а чем я хуже? Покупал, читал, перечитывал - либо только смысл видишь (тогда непонятно, зачем так выпендриваться, почему нельзя «просто» написать), либо только рифму (тогда вообще тарабарщина). Одним словом, не сложилось.
Так вот, приезжаю я в Марабу. Дети на математике, в коридорах тишина, я никого не знаю. подсаживаюсь к молодому человеку - привет! Тебя как зовут? Меня тоже Саша. А ты тут что преподаёшь? Стихи? А мне расскажешь? Ну, хотя бы в двух словах.
Я так просто не отлипаю, поэтому agavr пришлось в двух словах рассказать мне - смотри, говорит, вот взяли мы Лермонтова, «Ангел»:
По небу полуночи ангел летел
И тихую песню он пел;
И месяц, и звезды, и тучи толпой
Внимали той песне святой.
Он пел о блаженстве безгрешных духов
Под кущами райских садов;
О боге великом он пел, и хвала
Его непритворна была.
Он душу младую в объятиях нес
Для мира печали и слез,
И звук его песни в душе молодой
Остался - без слов, но живой
И долго на свете томилась она,
Желанием чудным полна;
И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли.
Те, кому уже понятно, о чём это стихотворение, можете дальше не читать, я завидую вам. Лично мне - как обычно, набор слов. А agavr не объясняет, он начинает задавать вопросы. Что я понял? Ничего. Какие слова знакомые, о чём вообще стихотворение? Ангел какой-то. Куда он летит? По небу. А конкретнее, вверх или вниз? Или вот эта душа - он её нёс? А куда? Так что это за ангел? Ну и так далее. То есть не просто сидит напротив тебя человек и нудным голосом рассказывает «что этим стихотворением хотел сказать автор», а он задаёт тебе вопросы, подталкивает тебя к тому, чтобы ты сам проговорил «правильный ответ». То есть да, конечно же он сам говорит, но говорит он твоими устами, и у тебя складывается ощущение, что это сказал ты, ты это понял. Ты летал.
После этого, очевидно, я не пропустил ни одной лекции (курс назывался «Как писатели врут»). Они там с детьми рассматривали Записки сумасшедшего Гоголя. Тоже очень интересно - что там «правда» (то есть выдумка автора, но как бы по-настоящему происходящие события в «реальном мире»), что - бред сумасшедшего героя (события вымышленного героем мира), как мы отличаем одно от другого? И что можно сказать о реальном мире по тому, что придумывает герой? То есть, очевидно, что собака писать дневники не может. Но при этом так же понятно, что она пишет не просто так, текст её дневника находится в мире воображения героя (например, когда собака описывает героя - очевидно, что это сам герой так себя подсознательно видит, даже если сознательно описывает себя совсем по-другому - по этому поводу тоже долго говорили: а видит ли вообще герой самого себя, кроме как себя-функцию? То есть, когда ты видишь себя генералом - ты видишь лишь должность, статус, а не человека). Разобрали даты - очевидно, что если в начале они более-менее правдоподобные, то в конце (86 мартобря) уже явный бред. Можно ли понять, в какой момент настоящие даты уступают ненастоящим? Что в этот момент происходит внутри дневника? Или концовка - Матушка, спаси твоего бедного сына! урони слезинку на его больную головушку! - сразу после того, как санитары льют ему на голову холодную воду. Бред, очень плотно завязанный на реальности.
То есть, можно читать книгу «интуитивно», и если попал в струю, то действительно чувствуешь такие детали. А можно «индустриализировать» этот процесс, научиться обращать внимание на какие-то элементы, чтобы получать такое же удовольствие от большего количества текстов.
Потом - аналогично Звёздный каталог Тарковского (несколько дней уже у меня крутится в голове песня на эти слова, а музыка - из «Осенью в дождливый серый день / Проскакал по городу Олень...», простите, если к кому приклеится):
До сих пор мне было невдомек -
Для чего мне звездный каталог?
В каталоге десять миллионов
Номеров небесных телефонов,
Десять миллионов номеров
Телефонов марев и миров,
Полный свод свеченья и мерцанья,
Список абонентов мирозданья.
Я-то знаю, как зовут звезду,
Я и телефон ее найду,
Пережду я очередь земную,
Поверну я азбуку стальную:
- А-13-40-25.
Я не знаю, где тебя искать.
Запоет мембрана телефона:
- Отвечает альфа Ориона.
Я в дороге, я теперь звезда,
Я тебя забыла навсегда.
Я звезда - денницына сестрица,
Я тебе не захочу присниться,
До тебя мне дела больше нет.
Позвони мне через триста лет.
Что там происходит на самом деле? Современным детям было совершенно непонятно, зачем герою нужно выходить на улицу, чтобы позвонить. Что это за очередь земная, и какая азбука стальная? В то время как современнику было чётко понятно, что тот, у кого нет домашнего телефона звонит из автомата тому, у кого дома телефон уже есть - а значит уже многое понятно и из их отношений.
Потом Мандельштам:
На бледно-голубой эмали,
Какая мыслима в апреле,
Берёзы ветви поднимали
И незаметно вечерели.
Узор отточенный и мелкий,
Застыла тоненькая сетка,
Как на фарфоровой тарелке
Рисунок, вычерченный метко, -
Когда его художник милый
Выводит на стеклянной тверди,
В сознании минутной силы,
В забвении печальной смерти.
И тоже - что здесь происходит? Сколько здесь художников, сколько рисунков - взрослому, наверное, проще, а дети сидели, дымились, доходили.
Потом пришла пора мне уезжать. В лагере как раз наступал выходной, и Саша с Аней решили покататься на выходных по окрестностям - и я предложил подвезти их до Регенсбурга. Отлично, говорит agavr, тогда вот тебе парочка стихотворений, прочитай их до отъезда, а по пути мы будем про них разговаривать. Если, конечно, я не против - боже мой, как я могу быть против? Да на таких условиях я бы их до Москвы довёз!
«Кат в сапогах» Олега Чухонцева:
По Малой Никитской в отечных снегах
мурлыча расхаживал кат в сапогах.
Пенсне на носу и на пальце рубин,
и двое в папахах как тени за ним.
От черных застолий краснели белки,
он шел и катал за щекой желваки.
Он шел, а в решетах шумела весна,
и песню жевал: - На-ни-на, на-ни-на
И улица пахла как свежий чанах,
и каждая ветка чирикала: - вах!
И каждая шубка на рыбьем меху
шуршала в ушах, отдаваясь в паху.
Ай, рыжая челка! Духами «Манон»
пахнёт комсомолка - и вроде влюблен.
Актерки, танцорки, строптивый народ,
хотите - на выход, хотите - в расход.
Как зябко, однако, в безлюдной Москве!
Но горный мотивчик журчит в голове.
Какая эпоха! Какая страна!
И сердце поет: - На-ни-на, на-ни-на...
Мне уже сложно представить, что я когда-то мог читать эти строки и видеть перед собой ту самую фигу. Поэтому, конечно же, «диалог» наш пересказать не смогу даже самому себе - чуда не будет, будет только конспект того, что я понял / узнал / запомнил. Во-первых, название - слово кат означает «палач», а в сочетании с сапогами говорит о том, что здесь нужно обращать внимание не только на смысл, но и на фонетику, на то, как произносятся эти слова. Герой - очевидно, Лаврентий Палыч Берия, и первое же «на-ни-на, на-ни-на» подталкивает читателя на грузинский акцент. А уж после следующей строки - вах, чанах - невозможно от этого акцента отделаться. Такой концентрации шипящих - «х», «ч», «ш» в нормальном русском языке не встретить. А концовка просто шикарная!
Или вот ещё одно стихотворение того же автора:
Эти тюркские пристани-имена Агидель, Изикюль, Дюртюли,
рядом бывшее ваше имение где-то за угорами, под Сарапулом,
разве можно забыть? Агидель, Дюртюли, раза три про себя повтори,
Изикюль - и бюль-бюль запоет, засвистит, душу всю исцарапает.
И само наше странствие на теплоходе по Каме, Белой, по Чусовой,
то ли позднее свадебное путешествие, то ли прощание
с этим раем поверженным, над которым недавно парил часовой,
а теперь только обморок территории, словно взяли вместе с вещами ее
и со всем наличным составом, включая плеши вырубок и персонал,
да желонки как маятники на холмах нефтяные, а ниже - мережи и
топляки в песке, да на курьих ножках стожки, a потом - провал:
то ли Чертово Городище с Елабугой, то ли Челны Бережные.
Где-то здесь Цветаева задохнулась и письма слал Пастернак
с просьбой отправить его на фронт, и дроздами не мог не заслушаться,
всю-то рябину ему исклевали, поди, не знаю, так ли, не так,
дело не выгорело, слава Богу, ибо пуля, она не жужелица.
А закат, что закат? и в проточной воде он как кровь багров,
а виденья безлюдности и потом едят поедом они,
как в зеленых плавнях, к примеру, сомы сосали коров,
запрудивших вечернюю реку выменами недойными.
А до Флора и Лавра всего-то рукой подать, и уже
ко вторым осенинам сбиваются в стаи ласточки,
то-то кружат они кругами, и в воздушном их чертеже
больше навыка, чем азарта, с которым гоняют в салочки.
Вот и мы, ты и я, мы не знаем по счастью своих путей,
но посудина наша двухпалубная твердо держится расписания,
зная в точности, как на смену Рыбам движется Водолей,
так и сроки нашего пребывания здесь и конечного расставания.
И тоже - я хорошо помню это ощущение, когда первый раз взял в руки листок со стихотворением... Вроде по-русски написано, но боже мой, я же тут половину слов не понимаю! А и те, что понимаю, они же ничего не обозначают, такое ощущение, что их просто накидали в кучу. Минут 5 нужно только для того, чтобы понять структуру третьего предложения (оно занимает второе и третье четверостишия). А часок проехали - и всё на своих местах, и я уже с трудом вспоминаю, как можно здесь чего-то не понимать.
Попытался было описать - но нет, не описывается. Это ведь не о смысле, это о впечатлении. А впечатление - как его опишешь? Разве только стихами, ага. Мы ходим по кругу, чёрт, мы ходим по кругу, чёрт, мы хо...
И последнее стихотворение того же Чухонцева:
Седой учитель начальных классов в пиджаке с заложенным рукавом
рассказывает о княгине Ольге и ее хитроумной мести древлянам,
а я гляжу за окно, где крыши косым отсвечивают огнем
и голуби уличные, кружась, над городом носятся деревянным.
Когда ж это было? Страшно представить: тысячелетье тому назад,
а любовь, разорванная войной, верна все так же и вероломна,
и голуби, бедные мировестники, все так же в гнезда свои летят,
и все еще Искоростень горит, и зарево буднично и огромно.
И пол-Европы лежит в руинах, но, хоть все зарева погаси,
неугасимое что-то брезжит, и синевою исходят лица,
и та княгиня: - Си первое вниде в Царство Небесное от Руси, -
и однорукий, и мы со всеми - в одном походе, и он все длится.
А палец выбрал уже цитату, но указующему персту
так мало, видимо, было карты, а зримый образ так исковеркан,
что длань, продолженная указкой, пронзила пикою пустоту:
- Не в мести правда, а в искупленье! - и вышла где-то под Кенигсбергом.
И было тихо, но где нам было постичь всю долгую скорбь его?
Для всякой правды свой час, и ныне в ту даль я всматриваюсь из этой.
И он свидетель, и я свидетель - мы все свидетели, но чего?
Чего-то высшего мы коснулись своей бедой и своей Победой.
Ведь даже тот, кто звездой отмечен, помечен свыше еще крестом,
и кровь, пролитая в правой битве, все кровь - и ждет своего ответа,
но где последнее воздаянье - не в рукаве ли его пустом? -
где память сердцу и утешенье - не эта орденская ли мета?
И я, поживший на этом свете и тоже тронутый сединой,
я вижу сердцем десятилетним тот класс и строгие наши лица,
и как молчали мы потрясенно, виной настигнутые одной,
и друг на друга взглянуть не смели, боясь увидеть в них те зарницы.
Тоже, наверное, кому-то сразу (как мне сейчас) понятное стихотворение, но, как говорится по-французски, je suis parti de loin. Мне сначала нужно было рассказать, кто такая княгиня Ольга, и что там у неё там было с древлянами и голубями.
А потом бац - Регенсбург. 4 часа пути - как не было. Мне завтра весь день пилить до Парижа - а я заснуть не могу, голову распирает!
У меня со стихами с детства как-то не сложилось. Я искренне пытался читать - и ничего не понимал. Я искренне пытался писать (вместе с сестрой) стихи - и мне казалось это достаточно механическим занятием, вроде как пазл собирать. Чем больший у тебя словарь, и чем дольше ты его листаешь - тем качественнее у тебя получатся стихи. Примерно как у Бендера в «Золотом телёнке» - собственно, под конец школы я попал на сочинение по Блоку, несколько раз перечитал предлагаемое для анализа произведение, вздохнул и поставил эпиграфом «...а средь арыков и полей идёт гулять ишак». И написал пару страниц о том, как я смотрю в книгу - и какую фигу вижу я там. И после школы долго не сдавался - всем Бродский нравится, а чем я хуже? Покупал, читал, перечитывал - либо только смысл видишь (тогда непонятно, зачем так выпендриваться, почему нельзя «просто» написать), либо только рифму (тогда вообще тарабарщина). Одним словом, не сложилось.
Так вот, приезжаю я в Марабу. Дети на математике, в коридорах тишина, я никого не знаю. подсаживаюсь к молодому человеку - привет! Тебя как зовут? Меня тоже Саша. А ты тут что преподаёшь? Стихи? А мне расскажешь? Ну, хотя бы в двух словах.
Я так просто не отлипаю, поэтому agavr пришлось в двух словах рассказать мне - смотри, говорит, вот взяли мы Лермонтова, «Ангел»:
По небу полуночи ангел летел
И тихую песню он пел;
И месяц, и звезды, и тучи толпой
Внимали той песне святой.
Он пел о блаженстве безгрешных духов
Под кущами райских садов;
О боге великом он пел, и хвала
Его непритворна была.
Он душу младую в объятиях нес
Для мира печали и слез,
И звук его песни в душе молодой
Остался - без слов, но живой
И долго на свете томилась она,
Желанием чудным полна;
И звуков небес заменить не могли
Ей скучные песни земли.
Те, кому уже понятно, о чём это стихотворение, можете дальше не читать, я завидую вам. Лично мне - как обычно, набор слов. А agavr не объясняет, он начинает задавать вопросы. Что я понял? Ничего. Какие слова знакомые, о чём вообще стихотворение? Ангел какой-то. Куда он летит? По небу. А конкретнее, вверх или вниз? Или вот эта душа - он её нёс? А куда? Так что это за ангел? Ну и так далее. То есть не просто сидит напротив тебя человек и нудным голосом рассказывает «что этим стихотворением хотел сказать автор», а он задаёт тебе вопросы, подталкивает тебя к тому, чтобы ты сам проговорил «правильный ответ». То есть да, конечно же он сам говорит, но говорит он твоими устами, и у тебя складывается ощущение, что это сказал ты, ты это понял. Ты летал.
После этого, очевидно, я не пропустил ни одной лекции (курс назывался «Как писатели врут»). Они там с детьми рассматривали Записки сумасшедшего Гоголя. Тоже очень интересно - что там «правда» (то есть выдумка автора, но как бы по-настоящему происходящие события в «реальном мире»), что - бред сумасшедшего героя (события вымышленного героем мира), как мы отличаем одно от другого? И что можно сказать о реальном мире по тому, что придумывает герой? То есть, очевидно, что собака писать дневники не может. Но при этом так же понятно, что она пишет не просто так, текст её дневника находится в мире воображения героя (например, когда собака описывает героя - очевидно, что это сам герой так себя подсознательно видит, даже если сознательно описывает себя совсем по-другому - по этому поводу тоже долго говорили: а видит ли вообще герой самого себя, кроме как себя-функцию? То есть, когда ты видишь себя генералом - ты видишь лишь должность, статус, а не человека). Разобрали даты - очевидно, что если в начале они более-менее правдоподобные, то в конце (86 мартобря) уже явный бред. Можно ли понять, в какой момент настоящие даты уступают ненастоящим? Что в этот момент происходит внутри дневника? Или концовка - Матушка, спаси твоего бедного сына! урони слезинку на его больную головушку! - сразу после того, как санитары льют ему на голову холодную воду. Бред, очень плотно завязанный на реальности.
То есть, можно читать книгу «интуитивно», и если попал в струю, то действительно чувствуешь такие детали. А можно «индустриализировать» этот процесс, научиться обращать внимание на какие-то элементы, чтобы получать такое же удовольствие от большего количества текстов.
Потом - аналогично Звёздный каталог Тарковского (несколько дней уже у меня крутится в голове песня на эти слова, а музыка - из «Осенью в дождливый серый день / Проскакал по городу Олень...», простите, если к кому приклеится):
До сих пор мне было невдомек -
Для чего мне звездный каталог?
В каталоге десять миллионов
Номеров небесных телефонов,
Десять миллионов номеров
Телефонов марев и миров,
Полный свод свеченья и мерцанья,
Список абонентов мирозданья.
Я-то знаю, как зовут звезду,
Я и телефон ее найду,
Пережду я очередь земную,
Поверну я азбуку стальную:
- А-13-40-25.
Я не знаю, где тебя искать.
Запоет мембрана телефона:
- Отвечает альфа Ориона.
Я в дороге, я теперь звезда,
Я тебя забыла навсегда.
Я звезда - денницына сестрица,
Я тебе не захочу присниться,
До тебя мне дела больше нет.
Позвони мне через триста лет.
Что там происходит на самом деле? Современным детям было совершенно непонятно, зачем герою нужно выходить на улицу, чтобы позвонить. Что это за очередь земная, и какая азбука стальная? В то время как современнику было чётко понятно, что тот, у кого нет домашнего телефона звонит из автомата тому, у кого дома телефон уже есть - а значит уже многое понятно и из их отношений.
Потом Мандельштам:
На бледно-голубой эмали,
Какая мыслима в апреле,
Берёзы ветви поднимали
И незаметно вечерели.
Узор отточенный и мелкий,
Застыла тоненькая сетка,
Как на фарфоровой тарелке
Рисунок, вычерченный метко, -
Когда его художник милый
Выводит на стеклянной тверди,
В сознании минутной силы,
В забвении печальной смерти.
И тоже - что здесь происходит? Сколько здесь художников, сколько рисунков - взрослому, наверное, проще, а дети сидели, дымились, доходили.
Потом пришла пора мне уезжать. В лагере как раз наступал выходной, и Саша с Аней решили покататься на выходных по окрестностям - и я предложил подвезти их до Регенсбурга. Отлично, говорит agavr, тогда вот тебе парочка стихотворений, прочитай их до отъезда, а по пути мы будем про них разговаривать. Если, конечно, я не против - боже мой, как я могу быть против? Да на таких условиях я бы их до Москвы довёз!
«Кат в сапогах» Олега Чухонцева:
По Малой Никитской в отечных снегах
мурлыча расхаживал кат в сапогах.
Пенсне на носу и на пальце рубин,
и двое в папахах как тени за ним.
От черных застолий краснели белки,
он шел и катал за щекой желваки.
Он шел, а в решетах шумела весна,
и песню жевал: - На-ни-на, на-ни-на
И улица пахла как свежий чанах,
и каждая ветка чирикала: - вах!
И каждая шубка на рыбьем меху
шуршала в ушах, отдаваясь в паху.
Ай, рыжая челка! Духами «Манон»
пахнёт комсомолка - и вроде влюблен.
Актерки, танцорки, строптивый народ,
хотите - на выход, хотите - в расход.
Как зябко, однако, в безлюдной Москве!
Но горный мотивчик журчит в голове.
Какая эпоха! Какая страна!
И сердце поет: - На-ни-на, на-ни-на...
Мне уже сложно представить, что я когда-то мог читать эти строки и видеть перед собой ту самую фигу. Поэтому, конечно же, «диалог» наш пересказать не смогу даже самому себе - чуда не будет, будет только конспект того, что я понял / узнал / запомнил. Во-первых, название - слово кат означает «палач», а в сочетании с сапогами говорит о том, что здесь нужно обращать внимание не только на смысл, но и на фонетику, на то, как произносятся эти слова. Герой - очевидно, Лаврентий Палыч Берия, и первое же «на-ни-на, на-ни-на» подталкивает читателя на грузинский акцент. А уж после следующей строки - вах, чанах - невозможно от этого акцента отделаться. Такой концентрации шипящих - «х», «ч», «ш» в нормальном русском языке не встретить. А концовка просто шикарная!
Или вот ещё одно стихотворение того же автора:
Эти тюркские пристани-имена Агидель, Изикюль, Дюртюли,
рядом бывшее ваше имение где-то за угорами, под Сарапулом,
разве можно забыть? Агидель, Дюртюли, раза три про себя повтори,
Изикюль - и бюль-бюль запоет, засвистит, душу всю исцарапает.
И само наше странствие на теплоходе по Каме, Белой, по Чусовой,
то ли позднее свадебное путешествие, то ли прощание
с этим раем поверженным, над которым недавно парил часовой,
а теперь только обморок территории, словно взяли вместе с вещами ее
и со всем наличным составом, включая плеши вырубок и персонал,
да желонки как маятники на холмах нефтяные, а ниже - мережи и
топляки в песке, да на курьих ножках стожки, a потом - провал:
то ли Чертово Городище с Елабугой, то ли Челны Бережные.
Где-то здесь Цветаева задохнулась и письма слал Пастернак
с просьбой отправить его на фронт, и дроздами не мог не заслушаться,
всю-то рябину ему исклевали, поди, не знаю, так ли, не так,
дело не выгорело, слава Богу, ибо пуля, она не жужелица.
А закат, что закат? и в проточной воде он как кровь багров,
а виденья безлюдности и потом едят поедом они,
как в зеленых плавнях, к примеру, сомы сосали коров,
запрудивших вечернюю реку выменами недойными.
А до Флора и Лавра всего-то рукой подать, и уже
ко вторым осенинам сбиваются в стаи ласточки,
то-то кружат они кругами, и в воздушном их чертеже
больше навыка, чем азарта, с которым гоняют в салочки.
Вот и мы, ты и я, мы не знаем по счастью своих путей,
но посудина наша двухпалубная твердо держится расписания,
зная в точности, как на смену Рыбам движется Водолей,
так и сроки нашего пребывания здесь и конечного расставания.
И тоже - я хорошо помню это ощущение, когда первый раз взял в руки листок со стихотворением... Вроде по-русски написано, но боже мой, я же тут половину слов не понимаю! А и те, что понимаю, они же ничего не обозначают, такое ощущение, что их просто накидали в кучу. Минут 5 нужно только для того, чтобы понять структуру третьего предложения (оно занимает второе и третье четверостишия). А часок проехали - и всё на своих местах, и я уже с трудом вспоминаю, как можно здесь чего-то не понимать.
Попытался было описать - но нет, не описывается. Это ведь не о смысле, это о впечатлении. А впечатление - как его опишешь? Разве только стихами, ага. Мы ходим по кругу, чёрт, мы ходим по кругу, чёрт, мы хо...
И последнее стихотворение того же Чухонцева:
Седой учитель начальных классов в пиджаке с заложенным рукавом
рассказывает о княгине Ольге и ее хитроумной мести древлянам,
а я гляжу за окно, где крыши косым отсвечивают огнем
и голуби уличные, кружась, над городом носятся деревянным.
Когда ж это было? Страшно представить: тысячелетье тому назад,
а любовь, разорванная войной, верна все так же и вероломна,
и голуби, бедные мировестники, все так же в гнезда свои летят,
и все еще Искоростень горит, и зарево буднично и огромно.
И пол-Европы лежит в руинах, но, хоть все зарева погаси,
неугасимое что-то брезжит, и синевою исходят лица,
и та княгиня: - Си первое вниде в Царство Небесное от Руси, -
и однорукий, и мы со всеми - в одном походе, и он все длится.
А палец выбрал уже цитату, но указующему персту
так мало, видимо, было карты, а зримый образ так исковеркан,
что длань, продолженная указкой, пронзила пикою пустоту:
- Не в мести правда, а в искупленье! - и вышла где-то под Кенигсбергом.
И было тихо, но где нам было постичь всю долгую скорбь его?
Для всякой правды свой час, и ныне в ту даль я всматриваюсь из этой.
И он свидетель, и я свидетель - мы все свидетели, но чего?
Чего-то высшего мы коснулись своей бедой и своей Победой.
Ведь даже тот, кто звездой отмечен, помечен свыше еще крестом,
и кровь, пролитая в правой битве, все кровь - и ждет своего ответа,
но где последнее воздаянье - не в рукаве ли его пустом? -
где память сердцу и утешенье - не эта орденская ли мета?
И я, поживший на этом свете и тоже тронутый сединой,
я вижу сердцем десятилетним тот класс и строгие наши лица,
и как молчали мы потрясенно, виной настигнутые одной,
и друг на друга взглянуть не смели, боясь увидеть в них те зарницы.
Тоже, наверное, кому-то сразу (как мне сейчас) понятное стихотворение, но, как говорится по-французски, je suis parti de loin. Мне сначала нужно было рассказать, кто такая княгиня Ольга, и что там у неё там было с древлянами и голубями.
А потом бац - Регенсбург. 4 часа пути - как не было. Мне завтра весь день пилить до Парижа - а я заснуть не могу, голову распирает!