Летопись разбитого поколения или Дорога - это жизнь.
Читаю Керуака, "В дороге".
Прочла примерно 3/4, но книга настолько зацепила, что не могу дождаться последней страницы, так хочется поделиться.
Если вы любите забористый сюжет, интригу, много действия - пройдите мимо.
Если хотите глубин мудрости, объяснения всего на свете, философских диспутов о смысле жизни, не читайте.
Эта книга - особенная. Она как дорога - то монотонная, то петляющая, взбирающаяся на пригорок и сползающая вниз.
В ней тоска. В ней поиск себя и своего места в жизни. Не протест. Потому что протестуют против того, что задевает, что мешает жить. В ней бег от себя и к себе, одиночество, тоска. Любовь к своей земле. И музыка. И поэзия.
Нужно только попасть в такт, настроиться.
Критики отмечали, что роман пропитан джазом. Может быть. Наверное. Наверняка.
Но то ли я слишком плохо разбираюсь в джазе, либо просто слышу ее иначе.
Для меня это блюз. Блюз Большой Дороги.
Когда мы уходили из дома...
Пересказывать сюжет не буду (как всегда)
Под катом - несколько цитат и то, что мне кажется неплохим музыкальным сопровождением к книге.
***
Что у тебя за дорога, чувак? - дорога святого, дорога безумца, дорога радуги, дорога рыбки в аквариуме, она может быть любой. Это дорога куда угодно для кого угодно как угодно. Куда кого как?
***
Что это за чувство, когда уезжаешь от людей, а они становятся всё меньше и меньше, пока их пылинки не рассеиваются у тебя на глазах? - это слишком огромный мир высится своим сводом над нами, и это прощание. Но мы склоняемся вперёд, навстречу новому безумству под небесами.
***
Дорога - это жизнь.
***
…нет ему нигде пристанища, нет такого места, которое бы ему не надоело, и ещё потому, что некуда ехать, кроме как куда угодно, лишь бы катить вперед под звёздами...
***
И в это совершенно особое, самое удивительное мгновение моей жизни я вдруг забыл, кто я такой. Я находился далеко от дома, в дешевом гостиничном номере, каких никогда не видывал, был возбужден и утомлен путешествием, слышал шипение пара снаружи, скрип старого дерева гостиницы, шаги наверху и прочие печальные звуки, я смотрел на высокий потрескавшийся потолок и в течение нескольких необыкновенных секунд никак не мог вспомнить, кто я такой. Я не был напуган. Просто я был кем-то другим, неким незнакомцем, и вся моя жизнь была жизнью неприкаянной, жизнью призрака. Я проехал пол-Америки, добрался до пограничной линии, отделявшей Восток моей юности от Запада моего будущего, и потому-то, быть может, и произошло такое именно там и именно тогда, в тот странный багровый предвечерний час.
***
Поэтому в Америке, когда заходит солнце, а я сижу на старом, поломанным речном пирсе и смотрю на долгие, долгие небеса над Нью-Джерси, и ощущаю всю эту грубую землю, что перекатывается одним невероятно громадным горбом до самого Западного Побережья, и всю ту дорогу, что уводит туда, всех людей, которые видят сны в ее невообразимой огромности, и знаю, что в Айове теперь, должно быть, плачут детишки, в той земле, где детям позволяют плакать, и сегодня ночью на небе высыпят звезды... вечерняя звезда наверняка уже клонится книзу и льет свою мерцающую дымку на прерии, что как раз ждут прихода полной ночи, которая благословляет землю, затемняет все реки, венчает вершины и обертывает последний берег, и никто, никто не знает, что со всеми случится, если не считать позабытого тряпья старости, я думаю о Дине Мориарти, я даже думаю о Старом Дине Мориарти, об отце, которого мы так никогда и не нашли, я думаю о Дине Мориарти.
Click to viewКажется, я что-то засиделась дома, на одном месте. Пора двигаться.