Сленг
Обычно на работе нельзя стоять просто так. Даже если нет посетителей, нужно придумать себе работу. Кажется маразмом, но со временем просекаешь фишку и даже иногда припасаешь какую-нибудь работенку на такой вот момент: порезать зелень, помыть микроволновку -- что-то несущественное, что можно в любой момент отложить или прервать, когда вдруг придет работа. Если свои руки ничем не занимать, босс, жирная тварь, или просто Жирная, заставляет делать что-то глобальное. Поэтому всегда проще создать видимость кипучей деятельности.
Стоять и бездельничать можно только в одном случае, когда Жирной хочется поболтать. Она припирается на кухню и точит лясы. Ничего умного от нее нельзя услышать, поэтому приучаешь себя поддерживать тупой разговор и изображать заинтересованность, цель у которой -- постоять отдохнуть с умильной улыбкой внимания к речи босса.
Босс -- эмигрант примерно с 20-летним стажем. Если я еще привезла и храню разные сленговые словечки, то разговорный язык Жирной умер, не успев родиться.
Стоим, разговариваем о чем-то, поддерживая разговор с боссом. Иногда нужно вставлять умные реплики, показывающие, что ты босса все-таки слушаешь, чем тешишь ее тщеславие и непомерное само-любование. Разговор пошел о какой-то ТВ-передаче, и я говорю примерно следующее:
-- По ящику в Совке показывали...
После начала предложения уже никому не было интересно, что же по ящику показывали. Пошел разбор сказанного. "Ящик" у народа стойко ассоциировался с гробом, а "совок" -- понятно, что с совком, в который собирают мусор. Как соединить гроб с совком, никто не знал.
В эмиграции язык как бы замораживается. Сленг либо забывается, либо тоже замораживается на том моменте, когда покинул свою страну.
Недавно разговаривала с сестрой по телефону. На какой-то ее вопрос отвечаю:
-- Типа того.
Она как засмеется... Говорит:
-- Откуда ты откопала это?? Мы давным-давно так уже не говорим!
Но мы же активно использовали эту фразочку, причем я от сестры и заразилась. ТАМ говорят уже как-то по-другому, а я до сих пор "типа того".
Еще до революции в Москву наведывался какой-то коммерсант из Америки, подолгу снимал квартиру по соседству с тетей бабушки моего бывшего мужа. В то время, конечно же, тетя Соня была молодой. Коммерсант влюбился в Соню и звал ее замуж в Америку. Та ни в какую не хотела, потому что не хотела уезжать из России и не хотела оставлять своих родителей и сестер. Коммерсант добивался руки красавицы Сони несколько лет.
Грянула революция. Люди еще надеялись, что жизнь наладится, но жизнь становилась все труднее и тяжелее.
Наконец, крепость тети Сони дрогнула, и та поставила коммерсанту условие, что вместе с ней эмигрируют ее родители и все ее сестры. Коммерсант так любил тетю Соню, что согласился купить для родни отдельную квартиру в Америке.
Таким образом, тетя Соня эмигрировала в Америку в 1924-ом году. Там родились дети, родители умерли -- в общем, жизнь шла своим чередом.
Примерно в 50-е годы бабушка бывшего мужа разыскала тетю Соню в Америке, и они долгие годы переписывались. Бабушка бывшего бережно хранила всю переписку, и я держала в руках и разглядывала цветные фотографии "Полароид", датированные 62-м годом, и на обратной стороне фотографий были сделаны надписи рукой тети Сони, и слова написаны с Ерами и Ятями -- тем языком, который тетя Соня увезла с собой из после-революционной Москвы.
В Австралии несколько "волн" русской эмиграции. Одна из них -- так называемая харбинская. Спасаясь от красного террора, в Китай бежало много "белых". Они обосновались в Харбине, подняли город, но в 50-е годы, когда в Китае произошла революция, им пришлось бежать и оттуда. Многие поехали в Австралию. Молодые поколения "харбинцев" рождались и в Харбине, и уже в Австралии. Не смотря на жизнь на чужбине, они все прекрасно говорят по-русски, и их речь настолько красива, что они могли бы дать фору любому жителю России. Но вот, например, они слабо представляют себе, что такое "пионер".
Стоять и бездельничать можно только в одном случае, когда Жирной хочется поболтать. Она припирается на кухню и точит лясы. Ничего умного от нее нельзя услышать, поэтому приучаешь себя поддерживать тупой разговор и изображать заинтересованность, цель у которой -- постоять отдохнуть с умильной улыбкой внимания к речи босса.
Босс -- эмигрант примерно с 20-летним стажем. Если я еще привезла и храню разные сленговые словечки, то разговорный язык Жирной умер, не успев родиться.
Стоим, разговариваем о чем-то, поддерживая разговор с боссом. Иногда нужно вставлять умные реплики, показывающие, что ты босса все-таки слушаешь, чем тешишь ее тщеславие и непомерное само-любование. Разговор пошел о какой-то ТВ-передаче, и я говорю примерно следующее:
-- По ящику в Совке показывали...
После начала предложения уже никому не было интересно, что же по ящику показывали. Пошел разбор сказанного. "Ящик" у народа стойко ассоциировался с гробом, а "совок" -- понятно, что с совком, в который собирают мусор. Как соединить гроб с совком, никто не знал.
В эмиграции язык как бы замораживается. Сленг либо забывается, либо тоже замораживается на том моменте, когда покинул свою страну.
Недавно разговаривала с сестрой по телефону. На какой-то ее вопрос отвечаю:
-- Типа того.
Она как засмеется... Говорит:
-- Откуда ты откопала это?? Мы давным-давно так уже не говорим!
Но мы же активно использовали эту фразочку, причем я от сестры и заразилась. ТАМ говорят уже как-то по-другому, а я до сих пор "типа того".
Еще до революции в Москву наведывался какой-то коммерсант из Америки, подолгу снимал квартиру по соседству с тетей бабушки моего бывшего мужа. В то время, конечно же, тетя Соня была молодой. Коммерсант влюбился в Соню и звал ее замуж в Америку. Та ни в какую не хотела, потому что не хотела уезжать из России и не хотела оставлять своих родителей и сестер. Коммерсант добивался руки красавицы Сони несколько лет.
Грянула революция. Люди еще надеялись, что жизнь наладится, но жизнь становилась все труднее и тяжелее.
Наконец, крепость тети Сони дрогнула, и та поставила коммерсанту условие, что вместе с ней эмигрируют ее родители и все ее сестры. Коммерсант так любил тетю Соню, что согласился купить для родни отдельную квартиру в Америке.
Таким образом, тетя Соня эмигрировала в Америку в 1924-ом году. Там родились дети, родители умерли -- в общем, жизнь шла своим чередом.
Примерно в 50-е годы бабушка бывшего мужа разыскала тетю Соню в Америке, и они долгие годы переписывались. Бабушка бывшего бережно хранила всю переписку, и я держала в руках и разглядывала цветные фотографии "Полароид", датированные 62-м годом, и на обратной стороне фотографий были сделаны надписи рукой тети Сони, и слова написаны с Ерами и Ятями -- тем языком, который тетя Соня увезла с собой из после-революционной Москвы.
В Австралии несколько "волн" русской эмиграции. Одна из них -- так называемая харбинская. Спасаясь от красного террора, в Китай бежало много "белых". Они обосновались в Харбине, подняли город, но в 50-е годы, когда в Китае произошла революция, им пришлось бежать и оттуда. Многие поехали в Австралию. Молодые поколения "харбинцев" рождались и в Харбине, и уже в Австралии. Не смотря на жизнь на чужбине, они все прекрасно говорят по-русски, и их речь настолько красива, что они могли бы дать фору любому жителю России. Но вот, например, они слабо представляют себе, что такое "пионер".