Дочка
На пересечении Революционной и Маломосковской часто сидит эта бабулька. Играть на гармошке явно не умеет, поет что-то свое. Сегодня ее сфотографировал.
Жена сказала, "А вдруг это гармошка кого-то, кого больше нет" И вот навеяло.
"Все" - подумала Надежда Петровна - "И жилось плохо, а стало еще хуже". Ее муж, Алексей Афанасьевич, перестал задыхаться от кашля и спокойно лежал в постели, так и не разжав окровавленный платок.
Для соседей и многочисленных друзей, он был образцом мужчины. В молодости высокий и крепко сложенный, в старости он хоть и сгорбился, но надменного взгляда не потерял. Мужики во дворе обожали его за щедрость. Алексей Афанасьевич без бутылки хорошего коньяка за стол не садился, а их женам на 8 марта передавал солидные шоколадные наборы, заслужив таким образом авторитет и уважение всего двора. Все это стоило Надежде Петровне ее собственной пенсии и слишком долгих лет стыда, когда она уходила ранним утром, собирала бутылки в другом конце города и под вечер шла обратно, держась за стены домов, чтобы немного дать отдохнуть распухшим старым ногам. Каждый день она проходила мимо лавок, где ее муж распевал под гармошку для соседок. Эту гармошку Надежда ненавидела больше всего на свете. Вот так она однажды и попалась, заслушавшись песен молодого артиста, щедро поившего всю компанию и казавшегося таким непохожим на тех не промытых пропойц, которых она видела в родном селе.
Вернувшись с кладбища, где она отдала остатки своих, чудом скопленных "гробовых", Надежда Петровна оглядела квартиру. Кровать мужа, на которой он скончался, ее матрац на полу, голые стены с остатками обоев. За сияющими снаружи окнами, что она намывала каждую неделю, скрывалась конура для нищих. Ржавая газовая плита, бугры цемента на кухонных стенах, где когда-то, давным-давно была керамическая плитка. Кухонный стол, две табуретки. Одна для Алексея Афанасьевича, с мягкой обивкой и одна для его гармошки, единственной любимой вещи в жизни этого человека.
Надежда Петровна схватилась за инструмент и, невольно вздрогнув, поставила его на пол. Она делала так только один раз. Еще будучи молодой и воспринимавшей расточительность мужа, как временное увлечение, она устроила уборку в доме и положила гармонь на пол, чтобы переставить мебель. Тогда он избил ее. Жестоко, ногами в живот, будто поймав наконец момент, когда можно раз и навсегда уберечь себя от отцовства.
Рассохшийся инструмент жалобно проблеял и Надежда с ужасом оглянулась, не услышал ли? А затем на нее накатило. Она пинала гармошку, кричала на нее, попутно хватая многочисленные рюмки мужа из шкафчика над столом и швыряя их об стены. Наконец, она села на пол и заревела, почуяв столь желанную когда-то свободу, оказавшуюся теперь одиночеством. Изодранная гармошка валялась в углу. Надежда Петровна подняла ее и обняла.
"Пойдем, доченька" - Надежда бережно подняла гармонь, пробежав пальцами по заклеенным мехам - "Пора нам денюжку зарабатывать".
Она вышла на перекресток, поставила табуретку и достала из сумки гармонь. "Господи, я даже нот не знаю" - подумала Надежда. Нажав на какие-то клавиши, она раздвинула мехи и запела. Под странную, ей одну понятную мелодию, она пела про свою дочку, о соседях, о своей счастливой жизни и наступившем одиночестве, а проходящие мимо люди бросали в сумку городской сумасшедшей монеты.
Жена сказала, "А вдруг это гармошка кого-то, кого больше нет" И вот навеяло.
"Все" - подумала Надежда Петровна - "И жилось плохо, а стало еще хуже". Ее муж, Алексей Афанасьевич, перестал задыхаться от кашля и спокойно лежал в постели, так и не разжав окровавленный платок.
Для соседей и многочисленных друзей, он был образцом мужчины. В молодости высокий и крепко сложенный, в старости он хоть и сгорбился, но надменного взгляда не потерял. Мужики во дворе обожали его за щедрость. Алексей Афанасьевич без бутылки хорошего коньяка за стол не садился, а их женам на 8 марта передавал солидные шоколадные наборы, заслужив таким образом авторитет и уважение всего двора. Все это стоило Надежде Петровне ее собственной пенсии и слишком долгих лет стыда, когда она уходила ранним утром, собирала бутылки в другом конце города и под вечер шла обратно, держась за стены домов, чтобы немного дать отдохнуть распухшим старым ногам. Каждый день она проходила мимо лавок, где ее муж распевал под гармошку для соседок. Эту гармошку Надежда ненавидела больше всего на свете. Вот так она однажды и попалась, заслушавшись песен молодого артиста, щедро поившего всю компанию и казавшегося таким непохожим на тех не промытых пропойц, которых она видела в родном селе.
Вернувшись с кладбища, где она отдала остатки своих, чудом скопленных "гробовых", Надежда Петровна оглядела квартиру. Кровать мужа, на которой он скончался, ее матрац на полу, голые стены с остатками обоев. За сияющими снаружи окнами, что она намывала каждую неделю, скрывалась конура для нищих. Ржавая газовая плита, бугры цемента на кухонных стенах, где когда-то, давным-давно была керамическая плитка. Кухонный стол, две табуретки. Одна для Алексея Афанасьевича, с мягкой обивкой и одна для его гармошки, единственной любимой вещи в жизни этого человека.
Надежда Петровна схватилась за инструмент и, невольно вздрогнув, поставила его на пол. Она делала так только один раз. Еще будучи молодой и воспринимавшей расточительность мужа, как временное увлечение, она устроила уборку в доме и положила гармонь на пол, чтобы переставить мебель. Тогда он избил ее. Жестоко, ногами в живот, будто поймав наконец момент, когда можно раз и навсегда уберечь себя от отцовства.
Рассохшийся инструмент жалобно проблеял и Надежда с ужасом оглянулась, не услышал ли? А затем на нее накатило. Она пинала гармошку, кричала на нее, попутно хватая многочисленные рюмки мужа из шкафчика над столом и швыряя их об стены. Наконец, она села на пол и заревела, почуяв столь желанную когда-то свободу, оказавшуюся теперь одиночеством. Изодранная гармошка валялась в углу. Надежда Петровна подняла ее и обняла.
"Пойдем, доченька" - Надежда бережно подняла гармонь, пробежав пальцами по заклеенным мехам - "Пора нам денюжку зарабатывать".
Она вышла на перекресток, поставила табуретку и достала из сумки гармонь. "Господи, я даже нот не знаю" - подумала Надежда. Нажав на какие-то клавиши, она раздвинула мехи и запела. Под странную, ей одну понятную мелодию, она пела про свою дочку, о соседях, о своей счастливой жизни и наступившем одиночестве, а проходящие мимо люди бросали в сумку городской сумасшедшей монеты.