Основы аэродинамики дней недели
Гадалка в переулке Трех Слепых Звонарей, между таверной "Черничный Лев" и лавкой торговца черепами голубей по гнилым четвергам не зря ела свой хлеб. Мастер Герхард, придворный астрохимик при дворе свецкого короля, автор труда по гидромантии междометий, пяти томов схоластики укрощения срамных снов и первой книги Свеции с треугольными словами, приходил к Гадалке (так звали свейскую цыганку), чтобы про запас услышать свершившееся будущее. Цыганское будущее свершалось не более чем на неделю вперед, редко на две. Да и только когда дети цыганские были либо в большинстве своем мертвы или в меньшинстве своем сыты. Вся столица с осторожной тоской ходила к гадалке, не часто, впрочем, получая что-то человеческое.
Но по гнилым четвергам переулок Трех Слепых Звонарей становился в два раза глубже, по сточным канавам вперемешку с лошадиной мочой медленно тек ковыльный шнапс, а из "Черничного Льва" в темноту выходили только не видящие разницы и редко, поэтому, возвращающиеся. По гнилым четвергам будущее вываливалось из гадалки балканскими сквернословиями вместе с кровавой туберкулезной пеной на добрые десять лет вперед. И редко когда эти десять лет не заканчивалось насильственной смертию.
В мрачный мартовский вечер с неба сыпал снег как свадебный рис, праздничным треском ударяя в запертые двери. Говорят (хотя доподлинно неизвестно), будто давясь богохульствами и ломая черные ногти, гадалка набросилась на старого кузнеца, и, испугав его до смерти (насколько можно было испугать старого кузнеца с железною скобою, соединяющую правый угол беззубого рта с правым надбровием), захлебываясь прошипела, что, мол, мастер Герхард, придворный астрохимик, проживет лишь еще пять книг, две брошюры и три записки, последняя из которых будет причиной его смерти, предпоследняя - способом, а та, что до предпоследней - будет про любовь. Немного помедлив, она затем воткнула себе в глазницу три грязных пальца и, вынув свой глаз будто желток из яйца, выкинула вместе с улыбкой его в канаву.
В те годы в Свеции не было еще принято размышлять над будущим и тем более ему противиться. Поэтому к утру, когда уже вся столица облегченно обсуждала предсказание, мастер Герхард просто выглянул во двор и велел слугам позвать лекаря. Лекаря немедленно позвали и, по традции, велели немедленно сделать мастеру Герхарду медленное пускание. Слив к обеду примерно бъерк с четвертью надежды и прочего гноя, лекарь удалился удивившись щедрой оплате, а мастер Герхард, отписав все имущество и должность брату своему Лейфирингу, чтобы не навлечь беду на близких и чуму на остальных, стал собираться в путь. До Варгерхдта, где не страшно было встретить ни веревку, ни костер, ни прагматическую логику, куда мысленно стремился каждый астрохимик, подозревая, что только мысленно можно оттуда вернуться, до Города Вечной Войны, как называли его еще прарыцари-свеи, лежал путь мастера Герхарда. Собрав самое основное - предпоследние силы, запас копоти на пять лет и перья, велел мастер Герхард закрыть себя в железной повозке, запряженной ползучим горошком и сорным вьюном и медленно двинулся, хотя многие считают, что в дорогу.
Перемещаясь в основном весной, замерзая сосновым летом, задыхаясь от гнилых яблок осенью и примешиваясь в фиолетовые бессонные зимы, к совершенству своих лет, четырьмя малозначимыми эклектичными книгами позже предсказания, мастер Герхард достиг края земель. Дальше лежали только камни, покрытые скользкой ливонскою глиной. Пятую книгу мастер Герхард прошел пешком, рисуя ее по одному слову сведенными от голода пальцами на тощих стволах мертвых берез болотной грязью. Потом наступила темнота. Такая темная, что само дыхание в ней было самим светом. И темнота эта длилась может быть бесконечно, а может быть пять минут - невозможно было мастеру Герхарду определить, как невозможно тонущему определить, то ли он еще только дышит, то ли уже пьет. Темнота эта отняла у мастера Герхарда мастерство и стал он с тех пор просто Герхардом, а темнота стала с тех пор мастером. После темноты Герхарду двигаться было не с зачем, кончились предпоследние силы, даже чувство близости Варгерхдта не давало не больше неволи. Написал тогда Герхард две брошюры про ходьбу пешком. В одной доказал, что любой и каждый свеец (включая отдельно и особенно короля) может-де только и делать, что размазывать животом собственные нечистоты. А в другой сам себя опроверг, без труда путая слова и их смыслы, что свейцам свойственно весить от рождения два карата и летать в четырех футах от земли пульсирующим рубиновым сгустком. Как только опроверг, обе брошюры исчезли, а сам он, встав одной ногой на колено, а другой на ступню, так и пошел дальше, оставляя за собой странный след.
***
И пришел Герхард в Варгерхдт
В Город Вечной Войны
И узрел он на открытых городких воротах
Знак закрытых городских ворот
И на флаге сторожевой башни узрел он крест
В поле из несобранной геральдической пшеницы
И вышел к Герхарду князь
И была у князя того одна рука в твороге
И была у князя того другая рука в крови
И взял князь Герхарда кровавою рукой за руку его
И закрыл князь рот Герхарда рукой в твороге
И увлек князь Герхарда с собой
И пожрали их улицы Варгерхдта
И провалились они в кишки Города Вечной Войны
И исчезли они в нем
Как вода исчезает в трещинах сухой грязи.
Но по гнилым четвергам переулок Трех Слепых Звонарей становился в два раза глубже, по сточным канавам вперемешку с лошадиной мочой медленно тек ковыльный шнапс, а из "Черничного Льва" в темноту выходили только не видящие разницы и редко, поэтому, возвращающиеся. По гнилым четвергам будущее вываливалось из гадалки балканскими сквернословиями вместе с кровавой туберкулезной пеной на добрые десять лет вперед. И редко когда эти десять лет не заканчивалось насильственной смертию.
В мрачный мартовский вечер с неба сыпал снег как свадебный рис, праздничным треском ударяя в запертые двери. Говорят (хотя доподлинно неизвестно), будто давясь богохульствами и ломая черные ногти, гадалка набросилась на старого кузнеца, и, испугав его до смерти (насколько можно было испугать старого кузнеца с железною скобою, соединяющую правый угол беззубого рта с правым надбровием), захлебываясь прошипела, что, мол, мастер Герхард, придворный астрохимик, проживет лишь еще пять книг, две брошюры и три записки, последняя из которых будет причиной его смерти, предпоследняя - способом, а та, что до предпоследней - будет про любовь. Немного помедлив, она затем воткнула себе в глазницу три грязных пальца и, вынув свой глаз будто желток из яйца, выкинула вместе с улыбкой его в канаву.
В те годы в Свеции не было еще принято размышлять над будущим и тем более ему противиться. Поэтому к утру, когда уже вся столица облегченно обсуждала предсказание, мастер Герхард просто выглянул во двор и велел слугам позвать лекаря. Лекаря немедленно позвали и, по традции, велели немедленно сделать мастеру Герхарду медленное пускание. Слив к обеду примерно бъерк с четвертью надежды и прочего гноя, лекарь удалился удивившись щедрой оплате, а мастер Герхард, отписав все имущество и должность брату своему Лейфирингу, чтобы не навлечь беду на близких и чуму на остальных, стал собираться в путь. До Варгерхдта, где не страшно было встретить ни веревку, ни костер, ни прагматическую логику, куда мысленно стремился каждый астрохимик, подозревая, что только мысленно можно оттуда вернуться, до Города Вечной Войны, как называли его еще прарыцари-свеи, лежал путь мастера Герхарда. Собрав самое основное - предпоследние силы, запас копоти на пять лет и перья, велел мастер Герхард закрыть себя в железной повозке, запряженной ползучим горошком и сорным вьюном и медленно двинулся, хотя многие считают, что в дорогу.
Перемещаясь в основном весной, замерзая сосновым летом, задыхаясь от гнилых яблок осенью и примешиваясь в фиолетовые бессонные зимы, к совершенству своих лет, четырьмя малозначимыми эклектичными книгами позже предсказания, мастер Герхард достиг края земель. Дальше лежали только камни, покрытые скользкой ливонскою глиной. Пятую книгу мастер Герхард прошел пешком, рисуя ее по одному слову сведенными от голода пальцами на тощих стволах мертвых берез болотной грязью. Потом наступила темнота. Такая темная, что само дыхание в ней было самим светом. И темнота эта длилась может быть бесконечно, а может быть пять минут - невозможно было мастеру Герхарду определить, как невозможно тонущему определить, то ли он еще только дышит, то ли уже пьет. Темнота эта отняла у мастера Герхарда мастерство и стал он с тех пор просто Герхардом, а темнота стала с тех пор мастером. После темноты Герхарду двигаться было не с зачем, кончились предпоследние силы, даже чувство близости Варгерхдта не давало не больше неволи. Написал тогда Герхард две брошюры про ходьбу пешком. В одной доказал, что любой и каждый свеец (включая отдельно и особенно короля) может-де только и делать, что размазывать животом собственные нечистоты. А в другой сам себя опроверг, без труда путая слова и их смыслы, что свейцам свойственно весить от рождения два карата и летать в четырех футах от земли пульсирующим рубиновым сгустком. Как только опроверг, обе брошюры исчезли, а сам он, встав одной ногой на колено, а другой на ступню, так и пошел дальше, оставляя за собой странный след.
***
И пришел Герхард в Варгерхдт
В Город Вечной Войны
И узрел он на открытых городких воротах
Знак закрытых городских ворот
И на флаге сторожевой башни узрел он крест
В поле из несобранной геральдической пшеницы
И вышел к Герхарду князь
И была у князя того одна рука в твороге
И была у князя того другая рука в крови
И взял князь Герхарда кровавою рукой за руку его
И закрыл князь рот Герхарда рукой в твороге
И увлек князь Герхарда с собой
И пожрали их улицы Варгерхдта
И провалились они в кишки Города Вечной Войны
И исчезли они в нем
Как вода исчезает в трещинах сухой грязи.