пресня жёлтая и немного всё-таки красная
синий экран неба
курсор твоего боинга
если б тебя не было
я бы придумала Бога
...А дворник пел свою ночную арию.
Россия сокращала свою армию.
И только я один не сокращался
и о своем заветном сокрушался:
как совместить охотника свирепость
и зайца повседневную смиренность?
Я разный. Огородник я и плотник.
Я сам себе и заяц и охотник.
Я сам себя ловлю и убиваю.
Сам от себя бегу
и убегаю.
Но сколько я себя ни убиваю,
я все равно
никак не убываю
* * *
Или ещё такой сюжет:
я есть, но в то же время нет,
здоровья нет, и нет монет,
покоя нет, и воли нет,
нет сердца - есть неровный стук
да эти шалости пером,
Когда они накатят вдруг,
как на пустой квартал погром,
и, как еврейка казаку,
мозг отдаётся языку,
совокупленье этих двух
взвивает звуков лёгкий пух,
и бьются язычки огня
вокруг отсутствия меня.
То ли храм, то ли дворик заброшенный, то ли
время летних каникул в оставленной школе,
ночь, замки, коридоры, смотри не споткнись -
и нырнешь с чердака в безответную высь,
где по залам негостеприимной вселенной
бродит Гея в обнимку с безумной Селеной,
и любуются звездной пляской они
на правах небогатой родни...
Бормоча, бродит Гея по вечному кругу,
за собою ведет приживалку-подругу,
помолчи, говорит, ни о чем не жалей...
И несет холодком из небесных щелей.
Звезда ребёнок бык сердечко птичье -
Всё вздыблено и всё летит - люблю -
И на лету из хаоса леплю
Огонь цветок - всё - новые обличья
Моё существованье фантастично
Разматываясь космос шевелю
И самого себя хочу настичь я
Стремясь из бесконечности к нулю
Есть! пойман!.. Нет! Ещё ты дремлешь в стебле
Но как я одинок на самом деле
Ведь это я всё я - жасмин и моль и солнца свет
В башке поэта шалого от пьянства
Ни времени не знаю ни пространства
И изнутри трясу его сонет
Листья мети, человек,
листья мети, безъязыкий,
где-то ты мальчик и, ловок,
скачешь верхом за рекой,
на деревянном коне
скачешь, и вырастешь странно,
будешь мести в заоконье
золото дальней страны,
ты и в костюме жених
на фотографиях, ты и
с ветром за листья в сраженьях
дни коротаешь свои,
В Марьине тоже
расцветают вишни.
Бабочка села на мою собачку.
Как это случилось,
что я тут лишний?
Как это вышло,
что вот я сейчас заплачу?
Не в Палестине. Не в Риме.
И не в Египте -
В Марьине мне помирать придётся,
Тоже неплохо. В Небесном лифте
Место и для меня найдётся.
Я стою на балконе.
Одет не слишком.
Не снедаемый горечью и тоскою.
А вокруг пруда
бегут и бегут мальчишки.
А я им машу и машу рукою.
Кто тонет, тот не так уж говорлив,
ну, две-три фразы, ритор, ну и... глубже...
Ах, море, море, омут голубой,
плывущее!
А я - идущий, глядя:
из вод изваянные, как в окне,
на дне у моря фараоны спят, а
на них валун лежит, на валуне
стоит по чайке, их двунога стойка.
И био-чайка Бельта ест и ест,
и с клювом рыбку рубит, как с кинжалом,
и если это души тех, Египт, -
"Прожорливые, - люди, - души",- скажут.
Отвечу: саркофаг на дне найди
и ляг в него, взгрустнется вдруг -
"еду б мне!" -
не ешь, иди шаг в шаг и в две ноги,
как пес у стоп - лежи, не лги и думай.
Будь фараоном, я бы тут же лег,
чтоб надо мною ножки-двойни...
Уж в глаз
бьют голубую чайку в лоб и влет
два ворона, тяжелые, как ужас.
Убили и упала, как в вине
лежит в волне и смеркнул синий уж глаз...
И вот идут, как нотные, ко мне
два ворона, тяжелые, как ужас.
Они идут по берегу волны,
как с копьями, как пьяные, как в шрамах,
как орды, воды пьющие волы,
как воры книг изданья Рима - в шлемах.
Они идут в виду, как бы века
со временем, со жизнью, со любовью...
Два ворона летят, как два венка,
железные, терновые - на лоб мне!
По телефону обещаю
знакомым дамам дирижабли
По вечерам обогащаю
поэзию родной державы
Потом придёт моя Марина
мы выпьем медное вино
из простоквашного кувшина
и выкинем кувшин в окно
Ку-ку, кувшин, плыви по клумбам
сугробов, ангел и пилот!
В моём отечестве подлунном
что не порхает - то плывёт
Время действия - осень. Москва.
Незапамятная синева
Так и плещется, льется, бледнеет.
Место действия - родина, где
Жизнь кругами бежит по воде
И приплыть никуда не умеет.
Содержание действия - ты.
Покупаешь в киоске цветы,
Хризантемы, а может быть, астры -
Я не вижу, мне трудно дышать.
И погода, России под стать,
Холодна, холодна и прекрасна
пытаться петь и верить вечно
считать что существует нечто
пищит и вертится в руках
жаль что не выглядит никак
в холодном погребе сознанья
где сердце вредный истопник
предметов глупые названья
пустые формы из-под них
волокна времени бездушны
камней рекорден урожай
ты этих сущностей без нужды
не умножай не умножай
поди вернись в верховья мира
в забытой азбуки года
где только мила ела мыло
а мы не ели никогда
мертва премудрости царица
мать умозрительной хуйни
пора в мобильнике порыться
взять и жениться по любви
«Здесь только оболочка. Слёзы вытри», -
сказал отец Димитрий
Продуто солнцем - всё в огромных дырах
И время водопадом - сквозь меня
Но стыну гипсом видимость храня
В метро в такси на улицах в квартирах
Меня легко представить как коня:
Храп трепет плоть. Но вообще я сыро:
Вспотевший кус черствеющего сыра
В рогоже скользких мускулов возня
Чудовищный костюм - мильоны клеток
Дворец из тканей радужных расцветок
Пожалуй скиньте если надоест
Я многим тесно... А иным просторно...
Но вчуже видеть просто смехотворно
Как это решето спит! любит! ест!
Кьеркегор говорит: - Бога нет!
Это очень обидело Бога.
- Ну, пошло, надоело, привет!
Это как это так - меня нет?
Докажи! Но, пожалуйста, строго.
Кьеркегор говорит: - Посмотрю,
Для начала задачку подкину.
Ты верни-ка мне Ольсен Регину,
Молодую невесту мою.
А вокруг все народы стоят,
Возле Господа и Кьеркегора,
И следят за течением спора,
Затаивши дыханье следят.
Напрягает все силы Господь,
Тьму проблем на ходу разрешает
И без времени падшую плоть
Поднимает со дна, воскрешает.
Рукоплещут насельники кущ,
Нет у свиты небесной вопросов:
- Видишь, наш Господин всемогущ!
Значит, Бог он, ты видишь, философ.
Смотрят люди с деревьев и с гор,
С перекрёстка и с крыши вокзала...
- Но ещё, - говорит Кьеркегор, -
Нам Регина своё не сказала.
Тут Регина, восстав среди дня,
Потянулась, в томленье ли, в неге ль:
- Если вы воскресили меня,
Где же муж мой, где добрый мой Шлегель?
- Так-так-так, ты меня обманул, -
Кьеркегор констатирует сухо. -
Ты не Бог. Это всё показуха.
Воскресив, ты её не вернул!
Бог опять поднапрягся в тиши.
Он на лбу собирает морщины
И у женщины той из души
Изымает он облик мужчины.
- Где была я, мой друг, до сих пор?
Как жила без тебя - неизвестно.
Кьеркегор, это ты, Кьеркегор? -
Говорит Кьеркегору невеста.
И притихли народы вокруг.
Человечество пот отирает.
Овладел им ужасный испуг:
Неужели мудрец проиграет?
Кьеркегор говорит:
- Болтовня.
Это снова не хлеб, а мякина.
Если любит Регина меня -
То какая же это Регина?
И вздохнули народы. В свой срок
Их война или труд призывает.
И печально задумался Бог:
«Да, пожалуй, меня не бывает».
Лист жёлтый на небе не жёлтом,
но и не синем.
Иголочки с блеском у елей, а паутина -
как пена.
Воздух воздушен, и где-то там плачут
пчёлы.
Вот ветерок и листья ещё
пролетели.
(помни полёт стрекозы и её кружевца -
крылья).
Солнце всё засевает солнечным
цветом.
Вот и уйду я во время луны
в небе.
Запах звериный, но из зверей
лишь я
не вою.
В этом лесу я как с тобой, но ты -
где ты?
Хоть бы оставила боль, но и боль -
былая.
И, запрокидывая лицо своё
к небу,
я говорю: ничего без тебя
мне нету.
Когда пронзительный и пёстрый
горит октябрь в оконной раме
бокастым яблоком с погоста,
простудой, слякотью, кострами -
ещё потрескивает хворост,
страница влажная дымится,
но эрос сдерживает голос,
и сердцу горестное снится.
А где-то царствует иная
речь - только я её не знаю,
заворожен своей страною,
то ледяной, то лубяною.
Так описать осенние отлёты,
Последних птиц высокую печаль,
Чтоб все стихи - тетради и блокноты -
За ними следом улетели вдаль.
Так описать людей, сожжённых жаждой
Там, где пустыни жёлтая беда,
Чтоб все дожди, сверкая каплей каждой,
Дрожа от боли, кинулись туда.
Так описать несчастье и разлуку,
Утрату, холод, вечную тоску,
Чтоб чёрный револьвер, сжимая руку,
Сам потянулся к белому виску.
а бога нет сказал геннадий
я подожду ответил глеб
Вон там убили человека,
Вон там убили человека,
Вон там убили человека,
Внизу - убили человека.
Пойдём, посмотрим на него.
Пойдём, посмотрим на него.
Пойдём, посмотрим на него.
Пойдём. Посмотрим на него.
Мертвец - и вид, как есть мертвецкий.
Да он же спит, он пьян мертвецки!
Да, не мертвец, а вид мертвецкий...
Какой мертвец, он пьян мертвецки -
............................
Что он - кричит или молчит?
Что он - кричит или молчит?
Что он - кричит или молчит?
Что он? - кричит или молчит?..
О, вечереет, чернеет, звереет река,
рвёт свои когти отсюда, болят берега,
осень за горло берёт и сжимает рука,
пуст гардероб, ни единого в нём номерка.
О, вечереет, сыреет платформа, сорит
урнами праха, короткие смерчи творит,
курит кассир, с пассажиркою поздней острит,
улица имя теряет, становится стрит.
Я на другом полушарии шарю, ища
центы, в обширных, как скука, провалах плаща,
эта страна мне не впору, с другого плеча,
впрочем, без разницы, если сказать сгоряча.
Разве поверхность почище, но тот же подбой,
та же истерика поезда, я не слепой,
лучше не быть совершенно, чем быть не с тобой.
Жизнь - это крах философии. Самой. Любой.
То ли в окне, как в прорехе осеннего дня,
дремлет старик, прохудившийся корпус креня,
то ли ребёнка замучила скрипкой родня,
то ли захлопнулась дверь и не стало меня.
# # #
ОСТАВАЙТЕСЬ С НАМИ И ВПРЕДЬ, ДОРОГИЕ
Татьяна Костарева
Александр Аронов
Зоя Эзрохи
Владимир Гандельсман
Виктор Соснора
Лев Лосев
Юрий Левитанский
Генрих Сапгир
Вера Павлова
Бахыт Кенжеев
Алексей Цветков
...
курсор твоего боинга
если б тебя не было
я бы придумала Бога
...А дворник пел свою ночную арию.
Россия сокращала свою армию.
И только я один не сокращался
и о своем заветном сокрушался:
как совместить охотника свирепость
и зайца повседневную смиренность?
Я разный. Огородник я и плотник.
Я сам себе и заяц и охотник.
Я сам себя ловлю и убиваю.
Сам от себя бегу
и убегаю.
Но сколько я себя ни убиваю,
я все равно
никак не убываю
* * *
Или ещё такой сюжет:
я есть, но в то же время нет,
здоровья нет, и нет монет,
покоя нет, и воли нет,
нет сердца - есть неровный стук
да эти шалости пером,
Когда они накатят вдруг,
как на пустой квартал погром,
и, как еврейка казаку,
мозг отдаётся языку,
совокупленье этих двух
взвивает звуков лёгкий пух,
и бьются язычки огня
вокруг отсутствия меня.
То ли храм, то ли дворик заброшенный, то ли
время летних каникул в оставленной школе,
ночь, замки, коридоры, смотри не споткнись -
и нырнешь с чердака в безответную высь,
где по залам негостеприимной вселенной
бродит Гея в обнимку с безумной Селеной,
и любуются звездной пляской они
на правах небогатой родни...
Бормоча, бродит Гея по вечному кругу,
за собою ведет приживалку-подругу,
помолчи, говорит, ни о чем не жалей...
И несет холодком из небесных щелей.
Звезда ребёнок бык сердечко птичье -
Всё вздыблено и всё летит - люблю -
И на лету из хаоса леплю
Огонь цветок - всё - новые обличья
Моё существованье фантастично
Разматываясь космос шевелю
И самого себя хочу настичь я
Стремясь из бесконечности к нулю
Есть! пойман!.. Нет! Ещё ты дремлешь в стебле
Но как я одинок на самом деле
Ведь это я всё я - жасмин и моль и солнца свет
В башке поэта шалого от пьянства
Ни времени не знаю ни пространства
И изнутри трясу его сонет
Листья мети, человек,
листья мети, безъязыкий,
где-то ты мальчик и, ловок,
скачешь верхом за рекой,
на деревянном коне
скачешь, и вырастешь странно,
будешь мести в заоконье
золото дальней страны,
ты и в костюме жених
на фотографиях, ты и
с ветром за листья в сраженьях
дни коротаешь свои,
В Марьине тоже
расцветают вишни.
Бабочка села на мою собачку.
Как это случилось,
что я тут лишний?
Как это вышло,
что вот я сейчас заплачу?
Не в Палестине. Не в Риме.
И не в Египте -
В Марьине мне помирать придётся,
Тоже неплохо. В Небесном лифте
Место и для меня найдётся.
Я стою на балконе.
Одет не слишком.
Не снедаемый горечью и тоскою.
А вокруг пруда
бегут и бегут мальчишки.
А я им машу и машу рукою.
Кто тонет, тот не так уж говорлив,
ну, две-три фразы, ритор, ну и... глубже...
Ах, море, море, омут голубой,
плывущее!
А я - идущий, глядя:
из вод изваянные, как в окне,
на дне у моря фараоны спят, а
на них валун лежит, на валуне
стоит по чайке, их двунога стойка.
И био-чайка Бельта ест и ест,
и с клювом рыбку рубит, как с кинжалом,
и если это души тех, Египт, -
"Прожорливые, - люди, - души",- скажут.
Отвечу: саркофаг на дне найди
и ляг в него, взгрустнется вдруг -
"еду б мне!" -
не ешь, иди шаг в шаг и в две ноги,
как пес у стоп - лежи, не лги и думай.
Будь фараоном, я бы тут же лег,
чтоб надо мною ножки-двойни...
Уж в глаз
бьют голубую чайку в лоб и влет
два ворона, тяжелые, как ужас.
Убили и упала, как в вине
лежит в волне и смеркнул синий уж глаз...
И вот идут, как нотные, ко мне
два ворона, тяжелые, как ужас.
Они идут по берегу волны,
как с копьями, как пьяные, как в шрамах,
как орды, воды пьющие волы,
как воры книг изданья Рима - в шлемах.
Они идут в виду, как бы века
со временем, со жизнью, со любовью...
Два ворона летят, как два венка,
железные, терновые - на лоб мне!
По телефону обещаю
знакомым дамам дирижабли
По вечерам обогащаю
поэзию родной державы
Потом придёт моя Марина
мы выпьем медное вино
из простоквашного кувшина
и выкинем кувшин в окно
Ку-ку, кувшин, плыви по клумбам
сугробов, ангел и пилот!
В моём отечестве подлунном
что не порхает - то плывёт
Время действия - осень. Москва.
Незапамятная синева
Так и плещется, льется, бледнеет.
Место действия - родина, где
Жизнь кругами бежит по воде
И приплыть никуда не умеет.
Содержание действия - ты.
Покупаешь в киоске цветы,
Хризантемы, а может быть, астры -
Я не вижу, мне трудно дышать.
И погода, России под стать,
Холодна, холодна и прекрасна
пытаться петь и верить вечно
считать что существует нечто
пищит и вертится в руках
жаль что не выглядит никак
в холодном погребе сознанья
где сердце вредный истопник
предметов глупые названья
пустые формы из-под них
волокна времени бездушны
камней рекорден урожай
ты этих сущностей без нужды
не умножай не умножай
поди вернись в верховья мира
в забытой азбуки года
где только мила ела мыло
а мы не ели никогда
мертва премудрости царица
мать умозрительной хуйни
пора в мобильнике порыться
взять и жениться по любви
«Здесь только оболочка. Слёзы вытри», -
сказал отец Димитрий
Продуто солнцем - всё в огромных дырах
И время водопадом - сквозь меня
Но стыну гипсом видимость храня
В метро в такси на улицах в квартирах
Меня легко представить как коня:
Храп трепет плоть. Но вообще я сыро:
Вспотевший кус черствеющего сыра
В рогоже скользких мускулов возня
Чудовищный костюм - мильоны клеток
Дворец из тканей радужных расцветок
Пожалуй скиньте если надоест
Я многим тесно... А иным просторно...
Но вчуже видеть просто смехотворно
Как это решето спит! любит! ест!
Кьеркегор говорит: - Бога нет!
Это очень обидело Бога.
- Ну, пошло, надоело, привет!
Это как это так - меня нет?
Докажи! Но, пожалуйста, строго.
Кьеркегор говорит: - Посмотрю,
Для начала задачку подкину.
Ты верни-ка мне Ольсен Регину,
Молодую невесту мою.
А вокруг все народы стоят,
Возле Господа и Кьеркегора,
И следят за течением спора,
Затаивши дыханье следят.
Напрягает все силы Господь,
Тьму проблем на ходу разрешает
И без времени падшую плоть
Поднимает со дна, воскрешает.
Рукоплещут насельники кущ,
Нет у свиты небесной вопросов:
- Видишь, наш Господин всемогущ!
Значит, Бог он, ты видишь, философ.
Смотрят люди с деревьев и с гор,
С перекрёстка и с крыши вокзала...
- Но ещё, - говорит Кьеркегор, -
Нам Регина своё не сказала.
Тут Регина, восстав среди дня,
Потянулась, в томленье ли, в неге ль:
- Если вы воскресили меня,
Где же муж мой, где добрый мой Шлегель?
- Так-так-так, ты меня обманул, -
Кьеркегор констатирует сухо. -
Ты не Бог. Это всё показуха.
Воскресив, ты её не вернул!
Бог опять поднапрягся в тиши.
Он на лбу собирает морщины
И у женщины той из души
Изымает он облик мужчины.
- Где была я, мой друг, до сих пор?
Как жила без тебя - неизвестно.
Кьеркегор, это ты, Кьеркегор? -
Говорит Кьеркегору невеста.
И притихли народы вокруг.
Человечество пот отирает.
Овладел им ужасный испуг:
Неужели мудрец проиграет?
Кьеркегор говорит:
- Болтовня.
Это снова не хлеб, а мякина.
Если любит Регина меня -
То какая же это Регина?
И вздохнули народы. В свой срок
Их война или труд призывает.
И печально задумался Бог:
«Да, пожалуй, меня не бывает».
Лист жёлтый на небе не жёлтом,
но и не синем.
Иголочки с блеском у елей, а паутина -
как пена.
Воздух воздушен, и где-то там плачут
пчёлы.
Вот ветерок и листья ещё
пролетели.
(помни полёт стрекозы и её кружевца -
крылья).
Солнце всё засевает солнечным
цветом.
Вот и уйду я во время луны
в небе.
Запах звериный, но из зверей
лишь я
не вою.
В этом лесу я как с тобой, но ты -
где ты?
Хоть бы оставила боль, но и боль -
былая.
И, запрокидывая лицо своё
к небу,
я говорю: ничего без тебя
мне нету.
Когда пронзительный и пёстрый
горит октябрь в оконной раме
бокастым яблоком с погоста,
простудой, слякотью, кострами -
ещё потрескивает хворост,
страница влажная дымится,
но эрос сдерживает голос,
и сердцу горестное снится.
А где-то царствует иная
речь - только я её не знаю,
заворожен своей страною,
то ледяной, то лубяною.
Так описать осенние отлёты,
Последних птиц высокую печаль,
Чтоб все стихи - тетради и блокноты -
За ними следом улетели вдаль.
Так описать людей, сожжённых жаждой
Там, где пустыни жёлтая беда,
Чтоб все дожди, сверкая каплей каждой,
Дрожа от боли, кинулись туда.
Так описать несчастье и разлуку,
Утрату, холод, вечную тоску,
Чтоб чёрный револьвер, сжимая руку,
Сам потянулся к белому виску.
а бога нет сказал геннадий
я подожду ответил глеб
Вон там убили человека,
Вон там убили человека,
Вон там убили человека,
Внизу - убили человека.
Пойдём, посмотрим на него.
Пойдём, посмотрим на него.
Пойдём, посмотрим на него.
Пойдём. Посмотрим на него.
Мертвец - и вид, как есть мертвецкий.
Да он же спит, он пьян мертвецки!
Да, не мертвец, а вид мертвецкий...
Какой мертвец, он пьян мертвецки -
............................
Что он - кричит или молчит?
Что он - кричит или молчит?
Что он - кричит или молчит?
Что он? - кричит или молчит?..
О, вечереет, чернеет, звереет река,
рвёт свои когти отсюда, болят берега,
осень за горло берёт и сжимает рука,
пуст гардероб, ни единого в нём номерка.
О, вечереет, сыреет платформа, сорит
урнами праха, короткие смерчи творит,
курит кассир, с пассажиркою поздней острит,
улица имя теряет, становится стрит.
Я на другом полушарии шарю, ища
центы, в обширных, как скука, провалах плаща,
эта страна мне не впору, с другого плеча,
впрочем, без разницы, если сказать сгоряча.
Разве поверхность почище, но тот же подбой,
та же истерика поезда, я не слепой,
лучше не быть совершенно, чем быть не с тобой.
Жизнь - это крах философии. Самой. Любой.
То ли в окне, как в прорехе осеннего дня,
дремлет старик, прохудившийся корпус креня,
то ли ребёнка замучила скрипкой родня,
то ли захлопнулась дверь и не стало меня.
# # #
ОСТАВАЙТЕСЬ С НАМИ И ВПРЕДЬ, ДОРОГИЕ
Татьяна Костарева
Александр Аронов
Зоя Эзрохи
Владимир Гандельсман
Виктор Соснора
Лев Лосев
Юрий Левитанский
Генрих Сапгир
Вера Павлова
Бахыт Кенжеев
Алексей Цветков
...