Хулио Кортасар, "Игра в Классики"
Я помню мы смотрели Total Eclipse. Ту сцену, где герой кричит, Рэмбо кричит: "Любовь нужно придумать заново!". И Рита останавливала бег дорожки проигрывателя и бешенно блестя глазами говорила: "Ты слышишь? Любовь нужно придумать заново!!", и еще что-то. Я слышала и понимала. А еще думала, что Дикаприо прочно войдет в число любимых ею. А потом я читала ее "Жажду" и это было так пронзительно страшно...
Но мы ведь не знали, подруга, слышишь, Чудовище, не знали, что эти слова уже были сказаны. Задолго до написания сценария, в этом же сраном странном Париже Орасио Оливейра "хотел заново придумать любовь единственно для того, чтобы когда-нибудь достичь наконец сообщества..." А ты читала "Игру в классики" Кортасара? Знаешь, он ведь уже все сказал. А мы такие дураки, такие...
Мне (и еще минимум 28 человекам) посоветовал эту книгу Г.А., Учитель. Даже не надеясь что кто-то ее прочитает, потому что «Надежда, эта толстая Пальмира»... А я читаю. Хочу увидеть Учителя и поклониться ему так низко, как делают только жители Востока, видеть его щиколотки, говорить насколько он ужасный человек, проклинать, материть, кричать и биться в истерике. А когда я все же увижу этого человека, мы будем говорить с ним как Ученик с Учителем: сидя на стульях, так чтобы глаза были на одном уровне, очень вежливо. И я только вскользь упомяну, что читала Кортасара, ту самую книгу. А до этого назову его Гудвином, возможно даже Гудвином Великим и Ужасным, и он все поймет. И улыбнется только так, как улыбается дзенский учитель давая ученику пощечину, как ответ на его вопрос.Он поймет, что не дал нам ни мозга, ни сердца, ни храбрости, а только намек на путь, в конце которого может исполниться все только потому, что у него нет конца. Он поймет, потому что знал это и раньше, как и я.
А я читаю. Сижу на холодном балконе, который неспособен обогреть "фен" (маленький обогреватель по принципу фена), напротив огромных окон из льда и золота листьев, курю. " И с Полой, как всегда, все началось с рук. Дело идет к вечеру..." - я выхожу с балкона, три знакомых мне человека в моих мыслях сливаются в одно лицо. Я не выдерживаю и швыряю книгу в стену, она падает, заминая страницы. Несколько минут мы с книгой не обращаем друг на друга внимания. Затем я беру ее, разглаживаю примятые страницы и снова принимаюсь за чтение...
P.S. А ведь ему уже за сорок, Орасио за 40, и это наверное страшнее всего.
Но мы ведь не знали, подруга, слышишь, Чудовище, не знали, что эти слова уже были сказаны. Задолго до написания сценария, в этом же сраном странном Париже Орасио Оливейра "хотел заново придумать любовь единственно для того, чтобы когда-нибудь достичь наконец сообщества..." А ты читала "Игру в классики" Кортасара? Знаешь, он ведь уже все сказал. А мы такие дураки, такие...
Мне (и еще минимум 28 человекам) посоветовал эту книгу Г.А., Учитель. Даже не надеясь что кто-то ее прочитает, потому что «Надежда, эта толстая Пальмира»... А я читаю. Хочу увидеть Учителя и поклониться ему так низко, как делают только жители Востока, видеть его щиколотки, говорить насколько он ужасный человек, проклинать, материть, кричать и биться в истерике. А когда я все же увижу этого человека, мы будем говорить с ним как Ученик с Учителем: сидя на стульях, так чтобы глаза были на одном уровне, очень вежливо. И я только вскользь упомяну, что читала Кортасара, ту самую книгу. А до этого назову его Гудвином, возможно даже Гудвином Великим и Ужасным, и он все поймет. И улыбнется только так, как улыбается дзенский учитель давая ученику пощечину, как ответ на его вопрос.Он поймет, что не дал нам ни мозга, ни сердца, ни храбрости, а только намек на путь, в конце которого может исполниться все только потому, что у него нет конца. Он поймет, потому что знал это и раньше, как и я.
А я читаю. Сижу на холодном балконе, который неспособен обогреть "фен" (маленький обогреватель по принципу фена), напротив огромных окон из льда и золота листьев, курю. " И с Полой, как всегда, все началось с рук. Дело идет к вечеру..." - я выхожу с балкона, три знакомых мне человека в моих мыслях сливаются в одно лицо. Я не выдерживаю и швыряю книгу в стену, она падает, заминая страницы. Несколько минут мы с книгой не обращаем друг на друга внимания. Затем я беру ее, разглаживаю примятые страницы и снова принимаюсь за чтение...
P.S. А ведь ему уже за сорок, Орасио за 40, и это наверное страшнее всего.