И пускай в подреберье звенит пустотой тоска
Увлекшись погоней за счастьем, я упустила главное.
Может быть, все мы его упустили, но это уже и неважно.
Я не знаю, что будет дальше.
Свобода далась наконец, в руки легла, как птица, но горькой ценой досталась эта свобода -
Ценой полета.
А теперь и крылья уже не нужны, и, отбросив свои крыла,
Ты идешь по земле пешком,
Напролом.
Так, наверное, лучше даже.
До Ородруина
Не долететь на спине орла.
Все, что можешь - присесть под кустом орлом.
Ой, орлом ли, Горлумом стать, да какая твоя забота?
Этой песне нужна свобода -
От надуманного. От того, что сами себе напели
Очарованные пением птиц, перестуком капели,
И мечтой, маячащей там, вдали.
Мы держались так долго, как только могли
И теперь скользим, не касаясь земли.
Так как выдержать - не сумели.
А мечта не ушла.
Она просто устала быть маяком, и теперь мы не знаем, куда идти.
Я, точнее, не знаю, остальные, может, и да.
Не на то потратила лучшие я года,
Думая, что вытаскиваю людей.
Оказалась - грешу сама.
И не заметила, как стала частью дерьма.
Только снится, что все мы однажды найдемся и будем вместе.
Я и ты, и БГ, и авторы разной печальной смешной чепухи.
Я все еще верю в весну, где капелью звенят стихи,
Где твой печальный и вечно бухой сосед
Слушает Радиохэд
Я могла бы его осудить за это.
Но откуда судить? Из своего кювета?
Это все неважно.
Иди напролом. Напролом иди.
Пусть кажется, что не бьется уже, не горит в груди -
Это только кажется.
Где-то есть еще те, кто верит в царствие, а не в княжество.
Где-то были они, а теперь поди-ка найди.
Это были мы? Это правда ведь были мы?
Каждый, увлеченный своим путем,
Каждый, мечтающий выплыть из всей этой кутерьмы -
А теперь кутерьмы и нет, и путь у каждого свой.
Но в погоне за счастьем мы упустили главное.
А теперь не найдешь, и хочется крикнуть - мы все просрали.
Отпустить свое прошлое не пора ли?
Но без прошлого - я всего лишь царек своей маленькой пасторали. Как и ты.
Я правда верю, что однажды мы все придем
В свой собственный дом,
В нору под холм,
В ту Россию, которую мы потеряли, -
Не сейчас.
Я вообще сомневаюсь, что это случится здесь.
Все, что могу - это петь.
Больше ничего не умею.
Только верю - однажды проснусь в Японии или в Корее
И стану ветром, несущим вишневые лепестки
Над серебряной лентой печальной светлой реки.
Я не отпущу руки
Своего вечно бухого соседа.
Его песня еще не спета,
Как и твоя.
Я верю в то, что мы сбудемся.
С кем-то,
Где-то
И будет все хорошо всерьез, без вранья.
То, что теперь есть у нас - это наша свобода.
Мы наконец-то свободны от наших смешных ролей.
Мы стали похожи на смертных, а не на троллей,
И никакой герр Маннелиг больше не нужен.
У него в башке играет Радиохэд и фастфуд на ужин.
Но я не хочу его покидать. Я сама - обитатель лужи
Наблюдающий звезды с покрытых рисом полей.
Вот за это, прошу, налей.
Выпьем.
Завтра в путь, и пускай в подреберье звенит пустотой тоска.
Я вернусь однажды в тот город, где все мы квиты.
Я однажды вернусь. Не смей меня отпускать.
Может быть, все мы его упустили, но это уже и неважно.
Я не знаю, что будет дальше.
Свобода далась наконец, в руки легла, как птица, но горькой ценой досталась эта свобода -
Ценой полета.
А теперь и крылья уже не нужны, и, отбросив свои крыла,
Ты идешь по земле пешком,
Напролом.
Так, наверное, лучше даже.
До Ородруина
Не долететь на спине орла.
Все, что можешь - присесть под кустом орлом.
Ой, орлом ли, Горлумом стать, да какая твоя забота?
Этой песне нужна свобода -
От надуманного. От того, что сами себе напели
Очарованные пением птиц, перестуком капели,
И мечтой, маячащей там, вдали.
Мы держались так долго, как только могли
И теперь скользим, не касаясь земли.
Так как выдержать - не сумели.
А мечта не ушла.
Она просто устала быть маяком, и теперь мы не знаем, куда идти.
Я, точнее, не знаю, остальные, может, и да.
Не на то потратила лучшие я года,
Думая, что вытаскиваю людей.
Оказалась - грешу сама.
И не заметила, как стала частью дерьма.
Только снится, что все мы однажды найдемся и будем вместе.
Я и ты, и БГ, и авторы разной печальной смешной чепухи.
Я все еще верю в весну, где капелью звенят стихи,
Где твой печальный и вечно бухой сосед
Слушает Радиохэд
Я могла бы его осудить за это.
Но откуда судить? Из своего кювета?
Это все неважно.
Иди напролом. Напролом иди.
Пусть кажется, что не бьется уже, не горит в груди -
Это только кажется.
Где-то есть еще те, кто верит в царствие, а не в княжество.
Где-то были они, а теперь поди-ка найди.
Это были мы? Это правда ведь были мы?
Каждый, увлеченный своим путем,
Каждый, мечтающий выплыть из всей этой кутерьмы -
А теперь кутерьмы и нет, и путь у каждого свой.
Но в погоне за счастьем мы упустили главное.
А теперь не найдешь, и хочется крикнуть - мы все просрали.
Отпустить свое прошлое не пора ли?
Но без прошлого - я всего лишь царек своей маленькой пасторали. Как и ты.
Я правда верю, что однажды мы все придем
В свой собственный дом,
В нору под холм,
В ту Россию, которую мы потеряли, -
Не сейчас.
Я вообще сомневаюсь, что это случится здесь.
Все, что могу - это петь.
Больше ничего не умею.
Только верю - однажды проснусь в Японии или в Корее
И стану ветром, несущим вишневые лепестки
Над серебряной лентой печальной светлой реки.
Я не отпущу руки
Своего вечно бухого соседа.
Его песня еще не спета,
Как и твоя.
Я верю в то, что мы сбудемся.
С кем-то,
Где-то
И будет все хорошо всерьез, без вранья.
То, что теперь есть у нас - это наша свобода.
Мы наконец-то свободны от наших смешных ролей.
Мы стали похожи на смертных, а не на троллей,
И никакой герр Маннелиг больше не нужен.
У него в башке играет Радиохэд и фастфуд на ужин.
Но я не хочу его покидать. Я сама - обитатель лужи
Наблюдающий звезды с покрытых рисом полей.
Вот за это, прошу, налей.
Выпьем.
Завтра в путь, и пускай в подреберье звенит пустотой тоска.
Я вернусь однажды в тот город, где все мы квиты.
Я однажды вернусь. Не смей меня отпускать.