Cornflower acid
Бабушка-Россия ползет в подъезд,
Хлебушек в холщовой несет суме.
Бабушка-Россия почти не ест,
На пальтишке старом свалялся мех.
На пальтишке старом свалялся мех,
Вместо глаз - кислотные васильки;
Было время - грех превращала в смех,
Заплетала струи дождя в венки.
Нынче на душе поселилась грусть,
Протекла бороздками вдоль лица -
А была когда-то девчонка-Русь
Сильная, шальная язычница.
А была ведь первой из атаманш,
Ночевала ночь у костра в степи.
Кто же нам устроил такой демарш,
Что боимся собственного пути?
Многим сильным чудилась власть над ней -
Разносила всякого в прах да пух:
"Воля - говорила, - всего важней,
И дворцов, и денег, и побрякух."
То меха дарили ей, то шелка,
То запястья - на руки кандалы,
Но манило вечное свысока,
И шелка казались ей не милы.
И казались ей не милы шелка,
И стальные путы - не так крепки;
И сбегала - к травам да облакам,
Где цвели кислотные васильки.
Нынче ей остался - кухонный рай,
На балконе садик на старость лет.
Телевизор, шепчущий: "Умирай! "
Да советский, траченый молью плед.
На стене ковер, у стены - диван ,
Образа картонные на дверях,
Да привычный, ставший родным сервант,
Где стекло бокалов пылится в ряд.
Говорит: как страшно, кругом враги -
Запугали бедную, не могу.
Здравый смысл подзуживает: "Беги!"
Только где же от себя сбегу?
Не изжить кислотные васильки -
Все себе цветут на изнанках душ,
И куда ты тело твое ни кинь -
Все равно настигнет родная глушь.
И в бреду настигнет родной подъезд,
И с авоськой бабушка у перил -
Что, согнувшись, (будто бы тащит крест)
Вверх ползет по лестнице до двери.
И никто не вызовется помочь -
Дети все - по тюрьмам да кабакам,
А кого-то просто умчало прочь -
Головой в кислотные облака.
А кого-то выгнала бабка - мол,
Не живешь по-моему, так вали...
И никто, никто не пришел домой -
Так и затерялись в чужой дали.
Так и затерялись в дали чужой,
Унося кислотные васильки,
Чтоб втравился в сущее, как ожог
Этот цвет безумия и тоски.
Чтоб втравился в сущее этот цвет -
Радости, не надобной никому...
Чтобы из-под тонких, прозрачных век
Два огромных глаза смотрели вверх, -
И вбирали свет, отражая тьму.
Хлебушек в холщовой несет суме.
Бабушка-Россия почти не ест,
На пальтишке старом свалялся мех.
На пальтишке старом свалялся мех,
Вместо глаз - кислотные васильки;
Было время - грех превращала в смех,
Заплетала струи дождя в венки.
Нынче на душе поселилась грусть,
Протекла бороздками вдоль лица -
А была когда-то девчонка-Русь
Сильная, шальная язычница.
А была ведь первой из атаманш,
Ночевала ночь у костра в степи.
Кто же нам устроил такой демарш,
Что боимся собственного пути?
Многим сильным чудилась власть над ней -
Разносила всякого в прах да пух:
"Воля - говорила, - всего важней,
И дворцов, и денег, и побрякух."
То меха дарили ей, то шелка,
То запястья - на руки кандалы,
Но манило вечное свысока,
И шелка казались ей не милы.
И казались ей не милы шелка,
И стальные путы - не так крепки;
И сбегала - к травам да облакам,
Где цвели кислотные васильки.
Нынче ей остался - кухонный рай,
На балконе садик на старость лет.
Телевизор, шепчущий: "Умирай! "
Да советский, траченый молью плед.
На стене ковер, у стены - диван ,
Образа картонные на дверях,
Да привычный, ставший родным сервант,
Где стекло бокалов пылится в ряд.
Говорит: как страшно, кругом враги -
Запугали бедную, не могу.
Здравый смысл подзуживает: "Беги!"
Только где же от себя сбегу?
Не изжить кислотные васильки -
Все себе цветут на изнанках душ,
И куда ты тело твое ни кинь -
Все равно настигнет родная глушь.
И в бреду настигнет родной подъезд,
И с авоськой бабушка у перил -
Что, согнувшись, (будто бы тащит крест)
Вверх ползет по лестнице до двери.
И никто не вызовется помочь -
Дети все - по тюрьмам да кабакам,
А кого-то просто умчало прочь -
Головой в кислотные облака.
А кого-то выгнала бабка - мол,
Не живешь по-моему, так вали...
И никто, никто не пришел домой -
Так и затерялись в чужой дали.
Так и затерялись в дали чужой,
Унося кислотные васильки,
Чтоб втравился в сущее, как ожог
Этот цвет безумия и тоски.
Чтоб втравился в сущее этот цвет -
Радости, не надобной никому...
Чтобы из-под тонких, прозрачных век
Два огромных глаза смотрели вверх, -
И вбирали свет, отражая тьму.