Бабурин
Умер Володя Бабурин.
Жалко до слёз.
Мы дружили 25 лет. Так, когда даже неважно, насколько часто встречаешься - все равно все подхватывается на полуслоге. Я ему обязан массой всего, в том числе - первой работой в моей предыдущей профессии (которой отдал все ж таки 15 лет). Массой того, чему я у него научился. И тем, как он не скрывал, что учится у других (иногда даже и у младших). "Свобода" про него достойно написала, с некоторым (вполне заслуженным) светлым пафосом. А у меня другие, непафосные картинки перед глазами.
Вот, к примеру, году в 87 на слете КСП догорает - дотлевает по периметру - польская капроновая палатка. Вокруг бегает всклокоченный Бабурин в кальсонах с большой прорезью, из которой при каждом шаге все вываливается, он это все обратно на каждом шаге заправляет и кричит "Мудаки! Мудаки!" За картинкой - такая история: упали мы с ним в эту палатку спать, сильно выпивши. Он, по обыкновению, поставил свечку не В кружку, а НА кружку. И перед сном мы ее не задули. Не смогли уже, видимо. Только дышали на нее горючими парами алкоголя. В результате это Бабурин выдернул из вспыхнувшей палатки коврик со мною сверху и всеми моими вещами под головой. Из его шмотья мы спасли спальник, штаны и полтельняшки. Ушли досыпать в палатку Супера, обломав ему поиск романтических приключений. На следующий день дядя в электричке пошутил: "Подкоптились, ребята. Вы девочек не сожгли?" Бабурин, мрачно: "Мы мальчиков сожгли!"
Или вот, сидим на ночном вокзале в Кельне и пишем на коленке текст часовой программы для "Немецкой волны" - а полицейские пытаются нас из этого вокзала выгнать. За картинкой - такая история: 1990-й год, для обоих нас - первый раз на Западе. ГДР еще существует формально. При первом же выезде из нее - на станции Берлин Цоо - при покупке двух банок пива на рынке у станции у меня бессердечно вытянули бумажник с нашими валютными резервами (марок 200, что ли, тогда можно было вывозить?). Денег нету, адресов и телефонных номеров - ровно 2 на всю Германию, гитара, палатка, билеты обратно на через две недели. За две недели было проехано, зависая, по маршруту Берлин-Ганновер-Кельн-Бонн-Мюнхен и назад (и Франкфурт? Или Франкфурт был следующим летом?), пето на улицах за деньги, найдено забавных и достойных новых знакомых (и приюта), сделано программ на "Немецкой волне" и договорено про сотрудничество, познакомлено с и проинтервьюировано несколько легендарных людей, включая Копелева и Корнелию Герстенмайер. Про то, как нам в последнюю ночь на вечеринке в Кройцберге (как мы на нее попали вообще??!) подарили кусок гашиша к поезду в 6 утра, и что с этим куском стало - я вообще молчу. И - вот, собственно, про что картина - мы с ним чувствуем, как нас принимает большой мир. Не то, что он типа свободу нам приносит, а то, что он резонирует с той свободой, которая внутри - которая нас и водила там эти две недели. (Про это, собственно, и делали часовую программу).В общем-то, что стопом в Питер или Ебург, что стопом в Мюнхен - дело-то в том, что внутри, а не в том, что вокруг.
Кстати, про то же самое - еще картинка, уже Франкфурт (да, точно, это следующее лето): я сижу на досках и размышляю вслух, не пойти ли к еще одному новому знакомому, через которого можно сдаться в азюльамт в Дюссельдорфе и остаться в Германии. Бабурин молчит, хмыкает только. Он хмыкает, я хмыкаю, ничего не говорим, берем рюкзаки, к знакомому про Дюссельдорф не идем, идем на трассу дальше ехать, в Мюнхен, потом домой...
Или еще - Красноярск, 98 год, выборы Лебедя. Жду Бабурина в коридоре гостиницы - пора вместе на интервью идти. Нету его и нету. Оказывается, за оставшиеся до выхода 30 секунд он вошел в дверь ванной - в острую кромку - очком очков и лицом головы. Теперь стоит, рассматривает подбитый глаз и процарапанную разбитой оправой кожу. Потом отыскивает в чемодане темные очки. "Ты чего, все равно пойдешь, с синяком? Я с интервью сам разберусь" - "Не-а, мне с ними поговорить интересно. Рассосется синяк, не бери в голову."
С Володей постоянно что-то случалось. Мы шутили: "У Бабурина не зря мобильный номер заканчивается на 03!" Есть поговорка - "Упал, отряхнулся, пошел дальше". Она предполагает не только мужество, но и еще - в общем - несерьезный характер неудач и трудностей. Володя же как упадет, так приложится по полной программе. Ему еще тридцати не было, а он попал в больницу с сердцем - рабочий стресс. На Ключевской сопке он оставил отмороженную подушечку большого пальца ноги. Уж упал так упал, короче. А все равно - встал, отряхнулся, пошел дальше. Ну да, пожаловался чуток (иногда), но дальше пошел все равно - и так, что всем на зависть.
И песни, да. У меня даже записей нет, никогда в голову не могло прийти - раскрутить Бабурина на концерт песен, сесть и записать все эти часа 3 (а может, больше их?) Вон юзер sokolovmikhail, молодец, делал записи. А я только наизусть помню. Некоторые - кусками, как неприличную про ежей и советских лидеров. Другие целиком, как про Лейпциг, про "в этом городе сны да праздники".
И вот эта еще была, называется "Березина":
Все кончено, и сожжены мосты.
Пехота отступает постепенно.
Сняты последние уланские посты,
И вьется киверов последних пена.
Уже сыграл задумчивый трубач
Мелодию сорвавшейся печали,
И можно плакать - будет этот плач
Безумен, вечен, вздернут, напечатан.
Мюрат задумчив, хоть все так же лих,
Хоть не уверен в правильности мнений,
А де Кювье сегодня некрасив -
Что сделало с виконтом отступленье!
И будущее видится вдали -
Пехота отступает постепенно,
И остров Эльба, словно край земли,
А далее - утес Святой Елены.
Мне кажется, ему уже открыли Ворота, без расспросов. Для долгого собеседования на Входе там нет предмета, все и так понятно.
Жалко до слёз.
Мы дружили 25 лет. Так, когда даже неважно, насколько часто встречаешься - все равно все подхватывается на полуслоге. Я ему обязан массой всего, в том числе - первой работой в моей предыдущей профессии (которой отдал все ж таки 15 лет). Массой того, чему я у него научился. И тем, как он не скрывал, что учится у других (иногда даже и у младших). "Свобода" про него достойно написала, с некоторым (вполне заслуженным) светлым пафосом. А у меня другие, непафосные картинки перед глазами.
Вот, к примеру, году в 87 на слете КСП догорает - дотлевает по периметру - польская капроновая палатка. Вокруг бегает всклокоченный Бабурин в кальсонах с большой прорезью, из которой при каждом шаге все вываливается, он это все обратно на каждом шаге заправляет и кричит "Мудаки! Мудаки!" За картинкой - такая история: упали мы с ним в эту палатку спать, сильно выпивши. Он, по обыкновению, поставил свечку не В кружку, а НА кружку. И перед сном мы ее не задули. Не смогли уже, видимо. Только дышали на нее горючими парами алкоголя. В результате это Бабурин выдернул из вспыхнувшей палатки коврик со мною сверху и всеми моими вещами под головой. Из его шмотья мы спасли спальник, штаны и полтельняшки. Ушли досыпать в палатку Супера, обломав ему поиск романтических приключений. На следующий день дядя в электричке пошутил: "Подкоптились, ребята. Вы девочек не сожгли?" Бабурин, мрачно: "Мы мальчиков сожгли!"
Или вот, сидим на ночном вокзале в Кельне и пишем на коленке текст часовой программы для "Немецкой волны" - а полицейские пытаются нас из этого вокзала выгнать. За картинкой - такая история: 1990-й год, для обоих нас - первый раз на Западе. ГДР еще существует формально. При первом же выезде из нее - на станции Берлин Цоо - при покупке двух банок пива на рынке у станции у меня бессердечно вытянули бумажник с нашими валютными резервами (марок 200, что ли, тогда можно было вывозить?). Денег нету, адресов и телефонных номеров - ровно 2 на всю Германию, гитара, палатка, билеты обратно на через две недели. За две недели было проехано, зависая, по маршруту Берлин-Ганновер-Кельн-Бонн-Мюнхен и назад (и Франкфурт? Или Франкфурт был следующим летом?), пето на улицах за деньги, найдено забавных и достойных новых знакомых (и приюта), сделано программ на "Немецкой волне" и договорено про сотрудничество, познакомлено с и проинтервьюировано несколько легендарных людей, включая Копелева и Корнелию Герстенмайер. Про то, как нам в последнюю ночь на вечеринке в Кройцберге (как мы на нее попали вообще??!) подарили кусок гашиша к поезду в 6 утра, и что с этим куском стало - я вообще молчу. И - вот, собственно, про что картина - мы с ним чувствуем, как нас принимает большой мир. Не то, что он типа свободу нам приносит, а то, что он резонирует с той свободой, которая внутри - которая нас и водила там эти две недели. (Про это, собственно, и делали часовую программу).В общем-то, что стопом в Питер или Ебург, что стопом в Мюнхен - дело-то в том, что внутри, а не в том, что вокруг.
Кстати, про то же самое - еще картинка, уже Франкфурт (да, точно, это следующее лето): я сижу на досках и размышляю вслух, не пойти ли к еще одному новому знакомому, через которого можно сдаться в азюльамт в Дюссельдорфе и остаться в Германии. Бабурин молчит, хмыкает только. Он хмыкает, я хмыкаю, ничего не говорим, берем рюкзаки, к знакомому про Дюссельдорф не идем, идем на трассу дальше ехать, в Мюнхен, потом домой...
Или еще - Красноярск, 98 год, выборы Лебедя. Жду Бабурина в коридоре гостиницы - пора вместе на интервью идти. Нету его и нету. Оказывается, за оставшиеся до выхода 30 секунд он вошел в дверь ванной - в острую кромку - очком очков и лицом головы. Теперь стоит, рассматривает подбитый глаз и процарапанную разбитой оправой кожу. Потом отыскивает в чемодане темные очки. "Ты чего, все равно пойдешь, с синяком? Я с интервью сам разберусь" - "Не-а, мне с ними поговорить интересно. Рассосется синяк, не бери в голову."
С Володей постоянно что-то случалось. Мы шутили: "У Бабурина не зря мобильный номер заканчивается на 03!" Есть поговорка - "Упал, отряхнулся, пошел дальше". Она предполагает не только мужество, но и еще - в общем - несерьезный характер неудач и трудностей. Володя же как упадет, так приложится по полной программе. Ему еще тридцати не было, а он попал в больницу с сердцем - рабочий стресс. На Ключевской сопке он оставил отмороженную подушечку большого пальца ноги. Уж упал так упал, короче. А все равно - встал, отряхнулся, пошел дальше. Ну да, пожаловался чуток (иногда), но дальше пошел все равно - и так, что всем на зависть.
И песни, да. У меня даже записей нет, никогда в голову не могло прийти - раскрутить Бабурина на концерт песен, сесть и записать все эти часа 3 (а может, больше их?) Вон юзер sokolovmikhail, молодец, делал записи. А я только наизусть помню. Некоторые - кусками, как неприличную про ежей и советских лидеров. Другие целиком, как про Лейпциг, про "в этом городе сны да праздники".
И вот эта еще была, называется "Березина":
Все кончено, и сожжены мосты.
Пехота отступает постепенно.
Сняты последние уланские посты,
И вьется киверов последних пена.
Уже сыграл задумчивый трубач
Мелодию сорвавшейся печали,
И можно плакать - будет этот плач
Безумен, вечен, вздернут, напечатан.
Мюрат задумчив, хоть все так же лих,
Хоть не уверен в правильности мнений,
А де Кювье сегодня некрасив -
Что сделало с виконтом отступленье!
И будущее видится вдали -
Пехота отступает постепенно,
И остров Эльба, словно край земли,
А далее - утес Святой Елены.
Мне кажется, ему уже открыли Ворота, без расспросов. Для долгого собеседования на Входе там нет предмета, все и так понятно.