Слава Владимировна Щирина
Как известно Платон не пускал в свою Академию поэтов поскольку считал, что поэзия и философия это несовместимые вещи. Из этого убеждения Платона следует, что преподавание философии в Литературном институте есть одна из самых абсурдных профессий. И вот мне в процессе работы над сайтом о Марии Андреевой попалась С. В. Щирина - составитель и комментатор большой монографии об М. Ф. Андреевой, которая именно там и преподавала.
Ее фотки я пока не нашел, но зато сразу находятся много фрагментов из воспоминаний учеников о ней.
Сарнов Бенедикт Михайлович «Феномен Солженицына», 2012г.
А у нас в Литинституте, где я учился, была преподавательница марксизма-ленинизма - Слава Владимировна Щирина. Тоже - не Святослава и не Бронислава, а просто - Слава. И однажды я у неё спросил, откуда у неё такое имя. И она ответила: «Самое обыкновенное православное имя, есть в святцах», - о чем я тут же сообщил своей жене.
На самом деле Слава Владимировна Щирина, - как это позже выяснилось, - была еврейка, о чем я тогда не подозревал. Я и сейчас-то не всегда могу отличить еврея от нееврея или еврейку от нееврейки (если, конечно, еврей - не Михаил Аркадьевич Светлов, а еврейка - не Алла Гербер), а уж в те, юные мои годы, и вовсе не обладал этим нехитрым умением.
В общем, мы с женой поверили тогда Славе Владимировне, что имя Слава - самое обыкновенное православное, и что оно есть в святцах. Я, правда, с тех пор давным-давно уже про это забыл, но у жены в голове эта фраза, как видно, застряла крепко. И вот в ответ на вопрос Александра Исаевича она из неё вдруг и выскочила.
Но выскочила она из неё не случайно, потому что весь этот быстрый, короткий диалог, конечно же, имел весьма определенный подтекст.
- Слава? Что за странное имя? - спросил он.
«Еврейка, наверно?» - услышала она в этом его вопросе. И быстро отреагировала:
- Самое обыкновенное православное имя, есть в святцах.
Подтекст же, легко различимый в самом тоне её ответа, был такой: «А вот и нет! Ошиблись, Александр Исаевич!»
Тогда я, признаться, был сильно зол на жену, поскольку эта её выходка казалась мне ни в малой степени им не спровоцированной. Тогда - в отличие от жены - я был уверен, что никакого намека на её национальную принадлежность, а уж тем более с антисемитскимпривкусом, в вопросе Александра Исаевича не было.
Сейчас, увы, я думаю иначе.
Ольга БЫСТРОВА, Аннета КУТЕЙНИКОВА. «А.Н. Макаров и Литературный институт им. А.М. Горького», 2013г.
Писать поздравления я не умею, но Славе Щириной отказать не могу. Мы познакомились в 1933 году. Райком комсомола послал меня на I Олимпиаду колхозной самодеятельности в Москву. В редакции газеты «За коллективизацию» нас, деревенских комсомольцев, съехавшихся со всей области, встретила Слава Щирина, - она была сотрудником этой газеты. Если мне не изменяет память, Слава первой поздравила меня с несколько необычной и неожиданной для меня премией - учебой в литературном институте. В газете «За коллективизацию» тогда появилась статья «Избач - комсомолец - поэт» (первая и последняя статья обо мне). Сам я тогда не напечатал еще ни строчки. Тринадцать, да нет, почти все четырнадцать лет прошло… Я уже не избач, а член редколлегии «Литературной газеты», и уже не комсомолец, а член партии, и давно уже не поэт, а (увы!) критик. Но Слава Щирина, как и раньше для меня старший товарищ (которого я немного побаиваюсь) и хороший друг. Помню, я уже был на третьем курсе. Когда она поступила в наш же институт на первый. Я был старшекурсником, но еще комсомольцем, а она членом партии, по-прежнему старшим товарищем, которому можно было без утайки рассказать обо всем, что встревожило душу…
Аркадий Белинков, Наталия Белинкова. «Распря с веком. В два голоса»., 2008г.
Моя преступная политическая деятельность началась в 1940 году на втором курсе Литературного института. Это произошло на семинаре по марксизму-ленинизму. Этим семинаром руководила Слава Владимировна Щирина.
Преступление заключалось в следующем.
- Белинков, - сказала Слава Владимировна Щирина, - почему Маркс считал материализм Фейербаха стихийным?
- Я должен ответить, Слава Владимировна, так, как об этом написано у Маркса, или так, как я сам об этом думаю?
- Что? Что вы сказали?! Повтори!!
Я повторил, чувствуя, что попал в какую-то очень нехорошую историю, но еще не понимая, за что и какая грозит мне беда.
- То есть ты хочешь сказать, что ты думаешь не так, как Маркс?!
Тогда я понял, что произошло нечто непоправимое, и ответил, что я думаю иначе, чем Маркс, но не настаиваю на том, что прав именно я. Может быть, я даже уверен, что Маркс, как человек более опытный в вопросах философии, более прав. В конце концов я только хочу, чтобы меня опровергли.
Вопль и лай покрыли мои слова.
Так за мной началась слежка, и так я стал заклятым врагом советской власти.
Михаил Шевченко «Однокурсники» 2004г.
1950 год. После экзаменационной сессии и зимних каникул мы -первокурсники Литературного института им. А. М. Горького - снова приступили к занятиям.
В аудиторию вошла Слава Владимировна Щирина, преподаватель марксизма-ленинизма, и, едва поздоровавшись с нами, едва положив на стол журнал и сумку свою, начала читать нам нотацию.
- Знаете, я должна сделать вам замечание. Вот от вашего курса на институтской Доске почета - фотография Федора Сухова. На Доске почета. Понимаете?!. Я слышала, что он получил пятерку по введению в языкознание. Это хорошо. А у меня на зачете по марксизму он плавал. Да еще как плавал!.. И курсу надо было посоветоваться с преподавателями, прежде чем выдвигать кого-либо на Доску почета… Прошу вас учесть это на будущее…
И только после этого Слава Владимировна начала очередную учебную лекцию.
Федор Сухов сидел за первым столом, почти перед кафедрой. Сидел, не шевелясь, в своем темно-синем лыжном костюме. Сидел безмолвно. Когда же кончилась лекция, прозвенел звонок на перерыв, Федор встал, подошел к Щириной.
- Слава Владимировна, пойдемте со мной.
Они вышли из аудитории, прошли по коридору к простенку, на котором висели институтская стенгазета и Доска почета. Федор содрал свою фотографию с доски, изорвал ее и бросил в урну.
- Теперь вам легче, Слава Владимировна? - спросил оторопевшую преподавательницу и, не дождавшись ответа, пошел к лестнице, спустился к выходу во двор и закурил. Кстати сказать, курил он так, как курил когда-то в окопах. Он закрывал папиросу полусжатой ладонью, чтобы не обнажать огонек.
Слава Богу, у Щириной, которую студенты еще предвоенного времени, уходившие добровольцами на Великую Отечественную, вспоминали добрым словом, хватило ума и порядочности не раздувать из этого случая весьма опасное для Сухова дело. Ведь был еще 1950-й…
Виктор Федотов «Та первая осень войны», 2000г.
Пришедших на занятия студентов собрала секретарь институтской парторганизации, преподаватель основ марксизма-ленинизма Слава Владимировна Щирина.
- Занятия в институте прекращаются, - сказала она. - Союз писателей эвакуировался, нас не взял. Кто может - идите в армию, остальным предложено уходить из города по шоссе Энтузиастов...
Так мне стал ясен смысл звонка по телефону старшекурсника. Он-то уже знал о бегстве Союза писателей, на бюджете которого находился Литинститут. (Государственным он станет лишь в 1943 году.)
По дороге из института у Никитских ворот встретил Женю Ройтмана (поэта Евгения Ильина), прихрамывающего на своём протезе.
- Институт закрыт, - говорю ему, - можешь возвращаться домой.
- А я на трудфронт, - ответил он, не очень-то опечаленный закрытием института...
Я ждал из военкомата направления в военное училище. С упоением читал взятые в литинститутской библиотеке исторические романы Генриха Сенкевича. Вполуха слышал о разгромленных продуктовых магазинах, о паническом бегстве толстосумов. Из моего девятиквартирного дома покинула Москву лишь одна семья Сегельманов. Примерно через неделю получаю открытку из института о том, что он возобновляет свою работу. Вернулось в Дом Герцена довольно мало студентов - но как это было радостно!
- Слава Владимировна, - спрашивал я Щирину, которая потом всю войну будет переписываться с ушедшими на войну студентами, - чьё же было указание на бегство из Москвы?
- Не было этого, - ушла она от прямого ответа, чтобы не бросать тень на районное партруководство.
<…>
Слава Владимировна Щирина, участвовавшая в организации народного ополчения из студентов;
Воспоминания В. С. Розова
Военное время вспоминается как время раскованности и человеческого тепла. Не забуду, например, даже такого случая в один из первых дней посещения института в 1942 году. Преподаватель истории партии Слава Владимировна Ширина, поинтересовавшись, есть ли у меня продовольственные карточки и где я питаюсь (о, в то время это был самый первостепенный вопрос!), и узнав о моей неустроенности, тут же достала из служебного шкафа белый батон и отрезала половину. Вряд ли кто сейчас поймёт, особенно из молодых, какой это был поступок, какая щедрость, какая широта души. И хотя по истории партии я учился неважно, Слава Владимировна очень мне нравилась своей энергией, жизнерадостностью и приветливостью. Просто легче живётся, когда рядом такие душевные люди! И общая атмосфера тех лет - а ведь шла война! - в институте была счастливая, я бы даже сказал - вольная. В каждой аудитории после занятий до глубокой ночи - щебет и гам. Читали стихи и прозу, спорили об искусстве.