Два Царства: Странствующее и Заветное
Интересен взгляд, согласно которому у восточных славян доминантен общеславянский архетип "Рай-Сад-Царство", этакого солнечного "Заветного царства" примордиальной (изначальной) Традиции (по нашему мнению, украинская писанка, "яйцо-райцо" есть символом, иконой этого "потеряного райского царства" славян, сконденсированого пространства и сконденсированого богатства, разновидность "мандалы", которая, как известно, не только диск, но любая икона с центральным образом, Луной и Солнцем).
Но Россия его реализовала в дальнейшем в форме политического "Странствующего Царства": Русь вед катиться, её царство - даль и ширь, горизонталь [Гачев Г.Д. Европейские образы Пространства и Времени // Культура, человек, картина мира / Отв.ред. А.И. Арнольдов, Б.А. Кругликов. - М.: Наука, 1987. - С.226; заг. - С.198-227], пространство, одновременно, как дорога, соединяя восток с западом, мир живых и мир мёртвых с помощью "хозяина на дороге" (жреца-царя) [Бердяев Н. Судьба России: Опыты по психологии войны и национальности. - М.: Мысль, 1990. - С.59, 65, 67]. "… История России отличается от истории других европейских стран: она - не поезд, плавно катящийся к месту назначения, а, скорее, странница, бредущая от перекрестка к перекрестку и всякий раз выбирающая путь заново" [Лотман Ю.М. Карамзин. - М., 1997. - С.635]. На каждом новом этапе политической истории Россия "отрекалась от старого мира" и "опустошает национальные пантеоны" [Василенко Н.А. “Очарованный странник” против “экономического человека” // Русский узел: Идеи и прогнозы журнала “Москва” / Сост. С.Селиванова. - М.: Москва, 1999. - С.77; заг. - С.76-82], "преображается" (по мнению С. Франка, В. Эрна, Б. Вышеславцева), "богоборствует" (именно для русского модернизму, по Л. Сталюергу, руководящим стал солярно-космический миф о борьбе культурного героя с Солнцем, что символизирует победу над временем).
Радикально эту ментальную позицию определил В. Фролов (Яроврат), идеолог «хтонического хаосизм-евразийства»: «…русский человек - это извечный враг Традиции, хтонический попиратель "вечных ценностей", агент нижних вод, чудовище со дна Мирового Яйца. В этом заключается ещё одно неразрешимое противоречие между ордынским дискурсом истинной Евразии и так называемым "евразийством". Их дискурс - это дискурс Добра, наш дискурс - это дискурс Зла» [Первый Лорд-маршал. Евразийство солярное и хтоническое // http://lord-marshal.livejournal.com/175596.html].
Одним из выразителей этой традиции стала "слободизация" России: "слободское" неприменно обозначает временное, в любой момент готовое к изгнанию, снесению и перемещению, то, что обустраивается кое-как, чтоб день прожить, принципиально чуждое укоренению [Глазычев В. Слободизация страны Гардарики // Иное: Хрестоматия нового российского самосознания (Москва). - 1995. - №1. - С.87; Ахиезер А.С. Диалектика урбанизации и миграции в России // Общественные науки и современность (Москва). - 2000. - №1. - С.86; заг. - С.78-89]. "... крестьянские поселки, - пишет В. Ключевский, - по Волге и во многих других местах Европейской России доселе своей примитивностью, отсутствием простейших житейских удобств производят, особенно на путешественника с Запада, впечатление временных, случайных стоянок кочевников, не нынче-завтра собирающихся бросить свои едва насиженные места, чтобы передвинуться на новые. В этом сказалась продолжительная переселенческая бродячесть прежних времен и хронические пожары - обстоятельства, которые из поколения в поколение воспитывали пренебрежительное равнодушие к домашнему благоустройству, к удобствам в житейской обстановке" [Ключевский В.О. Соч. в 8 т. - М.: Госполитиздат, 1956. - Т.1. - С.69-72].
Т. Шевченко эту слободизацию" так определил: "... В великороссийском человеке есть врожденная антипатия к зелени, к этой живой блестящей ризе улыбающейся матери природы. Великороссийская деревня - это, как выразился Гоголь, наваленные кучи серых бревен с черными отверстиями вместо окон, вечная грязь, вечная зима! Нигде прутика зеленого не увидишь, а по сторонам непроходимые леса зеленеют. А деревня, как будто нарочно, вырубилась на большую дорогу из-под тени этого непроходимого сада, растянулась в два ряда около большой дороги, выстроила постоялые дворы, а на отлете часовню и кабачок, и ей больше ничего не нужно. Непонятная антипатия к прелестям природы" (Т. Шевченко, Дневник, 1857).
Без сомнения, правы утверждающие, что именно историческая логика защиты от Степи диктовала условия такой "слободизации" [Ахиезер А., Клямкин И., Яковенко И. История России: Конец или новое начало? - М., 2006]. Но такого не произошло на Украине, более близкой половецким и монголо-татарским набегам. Национальной южнорусской ментальностью не овладела "временность бытия".
Другим выразителем этого российского архетипа "Странствующего Царства" есть "юродство и кликушество": "... в России народ не только чтит, но почему-то любит своих духовных уродов. Будто чует, что бессмысленные вопли не совсем так уже ни на что не нужны и жалкое существование бездомного бродяги не так уже отвратительно. И в самом деле - придет час, и ... каждый из нас бросит накопленные сокровища и пойдет, как идут босые странники или как, по словам апостола, пошел Авраам, сам не зная, куда идет" [Шестов Л. Афины и Иерусалим. - М.: Фолио, 2001. - C.350-351].
"Антиномичное лицо" России, дискретность (раздвоенность) российского исторического подсознания, базирующиеся на негативных культурных оппозициях, отрицании одних смыслов и ценностей другими, И. Средзевский и Н. Хренов пытаются рационально объяснить доминантой … "верности традиции": несмотря на резкие разрывы в восприятии прощлого, однако, полного отрицания и уничтожения традиции не происходит, так как разрушение преемственности компенсируется более глубокими (семиотическими) механизмами сохранения порядка в культуре [Следзевский И.В. Образ России как смысловой конструкт (Семантическая составляющая "главного русского спора") // Общественные науки и современность. - М., 2007. - № 4. - С.94], "… вместо … уходящего на дно образца актуализируется другой, извлекаемый из той же коллективной памяти и время от времени всплывающий на поверхность общественного сознания образец. Оба этих сменяющих друг друга образца к истории не имеют отношения" [Хренов Н.А. Культура в эпоху социального хаоса. - М., 2002. - С. 23, 24].
С точки зрения Ю. Лотмана и Б. Успенского, так проявляется характерный для "мифо-архаического времени" перманентно воспроизводимый дуальный тип (мужское-женское, европейское-евразийское) культурной системы [Лотман Ю., Успенский Б. Роль индивидуальных моделей в динамике русской культуры (до конца XVIII века) // Успенский Б. Избранные труды: В 3-х тт. - 1994. Т. 1. Семиотика истории. Семиотика культуры. - С. 235-242], исключающий Россию из исторического времени. Правда, в свое время, пытаясь вскрыть семиотическую подоплёку даного русского архетипа, Ю.М. Лотман пришел к выводу, что только коренное изменение в отношениях Восточной и Западной Европы, происходящее на наших глазах, даст, якобы, возможность перейти на общеевропейскую "тернарную систему" (сохраняются определенные ценности предшествующего периода, перемещая их из периферии в центр системы, и осуществляется попытка приспособить идеал к реальности) и отказаться от идеала "разрушать старый мир до основания, а затем" на его развалинах строить новый (т.е. осуществить на практике неосуществимый идеал) [Лотман Ю.М. Культура и взрыв. - М.: Гнозис; ИГ "Прогресс", 1992. - С. 257-270].
То есть Россия до сих пор пребывает в плену той схемы мифологического универсума, который не столько создан, сколько перманентно создается: его бытие определяет постоянно действующая в граничной ситуации генетического контакта хаоса и ойкумены позиция крушения-творения, а приоритеты "... шокирующе совпадают с приведенными Э. Фроммом признаками некрофильной ориентации (подчеркивание наше, - О.Г.)" [Шоркін О.Д. Схеми універсумів: Методологічний проект зв'язності культур: Автореф.дис. … докт.філос.наук. - К.: Вид-во КДУ, 1999. - С.17; заг. -32 с.].
В украинцев наоборот, общеславянский архетип "Сада-Рая-Царства" реализован в форме "особого места" (locus amoenus, Heimat), "НАШЕГО периметра пространства" (Украина), в котором чувствуется в своей приватности единство целого (например, межэтническое "мы - казаки"), а в целом - своя приватность (неповторные "я" - сначала как русич, литвин, молдаван, лях, черкес, абазин, татарин, затем - как наделенный определенной характерной особенностью, закреплённой в смешном "прозвище-фамилии"). Интересным есть то, что в год гибели Запорожской Сечи (1775) на ином конце индоевропейского цивилизационного пространства рождается государство - США - на этой же идее сосуществования ("братолюбия", "филадельфии") эгоцентрических "я" в границах совершенного Закона (Конституции), уважающего эгоизм, но ограничивающего свободу только в крайних случаях угрозы эгоизмам равноправных "я" и эгоизму корпоративно-государственному.
Украина (ср. с санскр. ukhraiia "холм, курган") предстает как своеобразный медиум между человеком и универсумом ("вертикаль", по сравнению с Россией-"горизонталью"; уместно здесь вспомнить любимый тезис А. Дугина о вертикальной связи разных онтологических, иерархических пластов, присущих истинно-нордическому, и о горизонтальном уровне пародирования и имитации, присущего гондваническому).
Украина - это Пространство, где, следуя М. Элиаде, религиозный человек реализует свое желание "жить во священном", быть в объективной реальности, не дать парализовать себя нескончаемой относительностью субъективных опытов, в действительном, а не илюзорном мире [Элиаде М. Священное и мирское / Перев. с фр., предисл. и коммент. Н.К. Гарбовского. - М.: Изд-во МГУ, 1994. - С.26; заг. - 144с.]. "... Ибо мистика является приключением, приключением вертикальным: устремляясь ввысь, она овладевает иной формой пространства" [Сиоран Э.М. Искушение существованием / Пер. с фр. - М.:Республика, 2003. - С.224].
Человек в Украине реализует себя не просто как "Человек Пространства", сформированный и обусловленный специфическим качеством пространства - рельефом, ландшафтом, как это лишь видиться полу-украинцу А. Дугину-Онуфриенко [Дугин А.Г. Основы геополитики: Геополитическое будущее России. - М.: Арктогея, 1997. - С.13; заг. - 408 с.], а как человек "сакрального пространства", "священного круга", "центра мира", где встречаются Небо и Земля, где в человеке осуществляется эта встреча, через него проходит касание всех миров и всех связей - прошлого, нынешнего и будущего.
Вот как это описал Ф. Достоевский, внук волынского униатского священника Андрея Достоевского: «…Белые башни и золотые главы собора сверкали в яхонтовом небе… Тишина земная как бы сливалась с небесною, тайна земная соприкасалась со звездною… Какая-то как бы идея воцарялась в уме его - и уже на всю жизнь и на веки веков. Пал он на землю слабым юношей, а встал твердым на всю жизнь бойцом и сознал и почувствовал это вдруг, в ту же минуту своего восторга. И никогда, никогда не мог забыть Алеша во всю жизнь свою потом этой минуты. «Кто-то посетил мою душу в тот час», - говорил он потом с твердой верой в слова свои…» («Братья Карамазовы»); "... Невдалике была церковь, и вершина собора с позолоченной крышей сверкала на ярком солнце. Он помнил, что упорно смотрел на эту крышу и на лучи, от неё сверкавшие; оторваться не мог от лучей: ему казалось, что эти лучи его новая природа, что он через три минуты как-нибудь сольётся с ними" ("Идиот").
Да, идея геополитического изоляционизма России, оказывается в сущности последним всплеском, последним вздохом славянского духа "ввысь и к небу": она "...подчеркнута высшим взлетом русской национальной архитектуры - шатровым зодчеством. Традиционный византийский крестово-купольный храм изображает символически Церковь как корабль, как ковчег спасения, открытый для всякой твари и устремленно плывущий на Восток. В русском шатровом храме, как в образцовом Вознесенском, построенном в Коломенском именно при Василие III, никакой открытости нет, никакой твари внутрь не приглашается, он никуда не плывет. Он - стоит. Его единственный вектор - вертикаль вверх, к небу, это не корабль, а столп, при благоприятном духовном ходе превращающийся в лествицу. Своеобразная антитеза Граду Китежу - уход, но только не вниз, под воду, а наверх, в небо. Коломенское Вознесение - это монумент вдохновенному экстатическому отчаянию Филофея - два падоша, третий стоит, четвертому не быти, значит нужно стоять одним и до конца. Здесь изоляционистская утопия достигает крайнего богословского и аскетического напряжения, становится сама по себе духовным заданием и добродетелью..." [Холмогоров Е. Сказание о граде Китеже // http://www.pravaya.ru].
Но в действительности это "вертикальное томление" России сурогатно, так как выражает привычный ресурс: принуждение ("вздёрнуть на дыбу"/"послать на ...") и вертикаль власти. И главным источником этого эрзаца является даже не сама по себе власть (в отношении которой насилие примитивизируется как произвол), а само общество [Пастухов В.Б. Темный век: Посткоммунизм как "черная дыра" русской истории // Полис. - 2007. - №3. - С. 27].
Но Россия его реализовала в дальнейшем в форме политического "Странствующего Царства": Русь вед катиться, её царство - даль и ширь, горизонталь [Гачев Г.Д. Европейские образы Пространства и Времени // Культура, человек, картина мира / Отв.ред. А.И. Арнольдов, Б.А. Кругликов. - М.: Наука, 1987. - С.226; заг. - С.198-227], пространство, одновременно, как дорога, соединяя восток с западом, мир живых и мир мёртвых с помощью "хозяина на дороге" (жреца-царя) [Бердяев Н. Судьба России: Опыты по психологии войны и национальности. - М.: Мысль, 1990. - С.59, 65, 67]. "… История России отличается от истории других европейских стран: она - не поезд, плавно катящийся к месту назначения, а, скорее, странница, бредущая от перекрестка к перекрестку и всякий раз выбирающая путь заново" [Лотман Ю.М. Карамзин. - М., 1997. - С.635]. На каждом новом этапе политической истории Россия "отрекалась от старого мира" и "опустошает национальные пантеоны" [Василенко Н.А. “Очарованный странник” против “экономического человека” // Русский узел: Идеи и прогнозы журнала “Москва” / Сост. С.Селиванова. - М.: Москва, 1999. - С.77; заг. - С.76-82], "преображается" (по мнению С. Франка, В. Эрна, Б. Вышеславцева), "богоборствует" (именно для русского модернизму, по Л. Сталюергу, руководящим стал солярно-космический миф о борьбе культурного героя с Солнцем, что символизирует победу над временем).
Радикально эту ментальную позицию определил В. Фролов (Яроврат), идеолог «хтонического хаосизм-евразийства»: «…русский человек - это извечный враг Традиции, хтонический попиратель "вечных ценностей", агент нижних вод, чудовище со дна Мирового Яйца. В этом заключается ещё одно неразрешимое противоречие между ордынским дискурсом истинной Евразии и так называемым "евразийством". Их дискурс - это дискурс Добра, наш дискурс - это дискурс Зла» [Первый Лорд-маршал. Евразийство солярное и хтоническое // http://lord-marshal.livejournal.com/175596.html].
Одним из выразителей этой традиции стала "слободизация" России: "слободское" неприменно обозначает временное, в любой момент готовое к изгнанию, снесению и перемещению, то, что обустраивается кое-как, чтоб день прожить, принципиально чуждое укоренению [Глазычев В. Слободизация страны Гардарики // Иное: Хрестоматия нового российского самосознания (Москва). - 1995. - №1. - С.87; Ахиезер А.С. Диалектика урбанизации и миграции в России // Общественные науки и современность (Москва). - 2000. - №1. - С.86; заг. - С.78-89]. "... крестьянские поселки, - пишет В. Ключевский, - по Волге и во многих других местах Европейской России доселе своей примитивностью, отсутствием простейших житейских удобств производят, особенно на путешественника с Запада, впечатление временных, случайных стоянок кочевников, не нынче-завтра собирающихся бросить свои едва насиженные места, чтобы передвинуться на новые. В этом сказалась продолжительная переселенческая бродячесть прежних времен и хронические пожары - обстоятельства, которые из поколения в поколение воспитывали пренебрежительное равнодушие к домашнему благоустройству, к удобствам в житейской обстановке" [Ключевский В.О. Соч. в 8 т. - М.: Госполитиздат, 1956. - Т.1. - С.69-72].
Т. Шевченко эту слободизацию" так определил: "... В великороссийском человеке есть врожденная антипатия к зелени, к этой живой блестящей ризе улыбающейся матери природы. Великороссийская деревня - это, как выразился Гоголь, наваленные кучи серых бревен с черными отверстиями вместо окон, вечная грязь, вечная зима! Нигде прутика зеленого не увидишь, а по сторонам непроходимые леса зеленеют. А деревня, как будто нарочно, вырубилась на большую дорогу из-под тени этого непроходимого сада, растянулась в два ряда около большой дороги, выстроила постоялые дворы, а на отлете часовню и кабачок, и ей больше ничего не нужно. Непонятная антипатия к прелестям природы" (Т. Шевченко, Дневник, 1857).
Без сомнения, правы утверждающие, что именно историческая логика защиты от Степи диктовала условия такой "слободизации" [Ахиезер А., Клямкин И., Яковенко И. История России: Конец или новое начало? - М., 2006]. Но такого не произошло на Украине, более близкой половецким и монголо-татарским набегам. Национальной южнорусской ментальностью не овладела "временность бытия".
Другим выразителем этого российского архетипа "Странствующего Царства" есть "юродство и кликушество": "... в России народ не только чтит, но почему-то любит своих духовных уродов. Будто чует, что бессмысленные вопли не совсем так уже ни на что не нужны и жалкое существование бездомного бродяги не так уже отвратительно. И в самом деле - придет час, и ... каждый из нас бросит накопленные сокровища и пойдет, как идут босые странники или как, по словам апостола, пошел Авраам, сам не зная, куда идет" [Шестов Л. Афины и Иерусалим. - М.: Фолио, 2001. - C.350-351].
"Антиномичное лицо" России, дискретность (раздвоенность) российского исторического подсознания, базирующиеся на негативных культурных оппозициях, отрицании одних смыслов и ценностей другими, И. Средзевский и Н. Хренов пытаются рационально объяснить доминантой … "верности традиции": несмотря на резкие разрывы в восприятии прощлого, однако, полного отрицания и уничтожения традиции не происходит, так как разрушение преемственности компенсируется более глубокими (семиотическими) механизмами сохранения порядка в культуре [Следзевский И.В. Образ России как смысловой конструкт (Семантическая составляющая "главного русского спора") // Общественные науки и современность. - М., 2007. - № 4. - С.94], "… вместо … уходящего на дно образца актуализируется другой, извлекаемый из той же коллективной памяти и время от времени всплывающий на поверхность общественного сознания образец. Оба этих сменяющих друг друга образца к истории не имеют отношения" [Хренов Н.А. Культура в эпоху социального хаоса. - М., 2002. - С. 23, 24].
С точки зрения Ю. Лотмана и Б. Успенского, так проявляется характерный для "мифо-архаического времени" перманентно воспроизводимый дуальный тип (мужское-женское, европейское-евразийское) культурной системы [Лотман Ю., Успенский Б. Роль индивидуальных моделей в динамике русской культуры (до конца XVIII века) // Успенский Б. Избранные труды: В 3-х тт. - 1994. Т. 1. Семиотика истории. Семиотика культуры. - С. 235-242], исключающий Россию из исторического времени. Правда, в свое время, пытаясь вскрыть семиотическую подоплёку даного русского архетипа, Ю.М. Лотман пришел к выводу, что только коренное изменение в отношениях Восточной и Западной Европы, происходящее на наших глазах, даст, якобы, возможность перейти на общеевропейскую "тернарную систему" (сохраняются определенные ценности предшествующего периода, перемещая их из периферии в центр системы, и осуществляется попытка приспособить идеал к реальности) и отказаться от идеала "разрушать старый мир до основания, а затем" на его развалинах строить новый (т.е. осуществить на практике неосуществимый идеал) [Лотман Ю.М. Культура и взрыв. - М.: Гнозис; ИГ "Прогресс", 1992. - С. 257-270].
То есть Россия до сих пор пребывает в плену той схемы мифологического универсума, который не столько создан, сколько перманентно создается: его бытие определяет постоянно действующая в граничной ситуации генетического контакта хаоса и ойкумены позиция крушения-творения, а приоритеты "... шокирующе совпадают с приведенными Э. Фроммом признаками некрофильной ориентации (подчеркивание наше, - О.Г.)" [Шоркін О.Д. Схеми універсумів: Методологічний проект зв'язності культур: Автореф.дис. … докт.філос.наук. - К.: Вид-во КДУ, 1999. - С.17; заг. -32 с.].
В украинцев наоборот, общеславянский архетип "Сада-Рая-Царства" реализован в форме "особого места" (locus amoenus, Heimat), "НАШЕГО периметра пространства" (Украина), в котором чувствуется в своей приватности единство целого (например, межэтническое "мы - казаки"), а в целом - своя приватность (неповторные "я" - сначала как русич, литвин, молдаван, лях, черкес, абазин, татарин, затем - как наделенный определенной характерной особенностью, закреплённой в смешном "прозвище-фамилии"). Интересным есть то, что в год гибели Запорожской Сечи (1775) на ином конце индоевропейского цивилизационного пространства рождается государство - США - на этой же идее сосуществования ("братолюбия", "филадельфии") эгоцентрических "я" в границах совершенного Закона (Конституции), уважающего эгоизм, но ограничивающего свободу только в крайних случаях угрозы эгоизмам равноправных "я" и эгоизму корпоративно-государственному.
Украина (ср. с санскр. ukhraiia "холм, курган") предстает как своеобразный медиум между человеком и универсумом ("вертикаль", по сравнению с Россией-"горизонталью"; уместно здесь вспомнить любимый тезис А. Дугина о вертикальной связи разных онтологических, иерархических пластов, присущих истинно-нордическому, и о горизонтальном уровне пародирования и имитации, присущего гондваническому).
Украина - это Пространство, где, следуя М. Элиаде, религиозный человек реализует свое желание "жить во священном", быть в объективной реальности, не дать парализовать себя нескончаемой относительностью субъективных опытов, в действительном, а не илюзорном мире [Элиаде М. Священное и мирское / Перев. с фр., предисл. и коммент. Н.К. Гарбовского. - М.: Изд-во МГУ, 1994. - С.26; заг. - 144с.]. "... Ибо мистика является приключением, приключением вертикальным: устремляясь ввысь, она овладевает иной формой пространства" [Сиоран Э.М. Искушение существованием / Пер. с фр. - М.:Республика, 2003. - С.224].
Человек в Украине реализует себя не просто как "Человек Пространства", сформированный и обусловленный специфическим качеством пространства - рельефом, ландшафтом, как это лишь видиться полу-украинцу А. Дугину-Онуфриенко [Дугин А.Г. Основы геополитики: Геополитическое будущее России. - М.: Арктогея, 1997. - С.13; заг. - 408 с.], а как человек "сакрального пространства", "священного круга", "центра мира", где встречаются Небо и Земля, где в человеке осуществляется эта встреча, через него проходит касание всех миров и всех связей - прошлого, нынешнего и будущего.
Вот как это описал Ф. Достоевский, внук волынского униатского священника Андрея Достоевского: «…Белые башни и золотые главы собора сверкали в яхонтовом небе… Тишина земная как бы сливалась с небесною, тайна земная соприкасалась со звездною… Какая-то как бы идея воцарялась в уме его - и уже на всю жизнь и на веки веков. Пал он на землю слабым юношей, а встал твердым на всю жизнь бойцом и сознал и почувствовал это вдруг, в ту же минуту своего восторга. И никогда, никогда не мог забыть Алеша во всю жизнь свою потом этой минуты. «Кто-то посетил мою душу в тот час», - говорил он потом с твердой верой в слова свои…» («Братья Карамазовы»); "... Невдалике была церковь, и вершина собора с позолоченной крышей сверкала на ярком солнце. Он помнил, что упорно смотрел на эту крышу и на лучи, от неё сверкавшие; оторваться не мог от лучей: ему казалось, что эти лучи его новая природа, что он через три минуты как-нибудь сольётся с ними" ("Идиот").
Да, идея геополитического изоляционизма России, оказывается в сущности последним всплеском, последним вздохом славянского духа "ввысь и к небу": она "...подчеркнута высшим взлетом русской национальной архитектуры - шатровым зодчеством. Традиционный византийский крестово-купольный храм изображает символически Церковь как корабль, как ковчег спасения, открытый для всякой твари и устремленно плывущий на Восток. В русском шатровом храме, как в образцовом Вознесенском, построенном в Коломенском именно при Василие III, никакой открытости нет, никакой твари внутрь не приглашается, он никуда не плывет. Он - стоит. Его единственный вектор - вертикаль вверх, к небу, это не корабль, а столп, при благоприятном духовном ходе превращающийся в лествицу. Своеобразная антитеза Граду Китежу - уход, но только не вниз, под воду, а наверх, в небо. Коломенское Вознесение - это монумент вдохновенному экстатическому отчаянию Филофея - два падоша, третий стоит, четвертому не быти, значит нужно стоять одним и до конца. Здесь изоляционистская утопия достигает крайнего богословского и аскетического напряжения, становится сама по себе духовным заданием и добродетелью..." [Холмогоров Е. Сказание о граде Китеже // http://www.pravaya.ru].
Но в действительности это "вертикальное томление" России сурогатно, так как выражает привычный ресурс: принуждение ("вздёрнуть на дыбу"/"послать на ...") и вертикаль власти. И главным источником этого эрзаца является даже не сама по себе власть (в отношении которой насилие примитивизируется как произвол), а само общество [Пастухов В.Б. Темный век: Посткоммунизм как "черная дыра" русской истории // Полис. - 2007. - №3. - С. 27].