Поиски скакуна: Дж. Д. Сэлинджер (+28.01.2010)
Что ж, лучше поздно, чем никогда...
Хорошую лошадь можно узнать по ее виду и движениям.
Но несравненный скакун - тот, что не касается праха и не оставляет следа - это нечто таинственное и неуловимое, неосязаемое, как утренний туман».
(Даосская легенда из повести «Выше стропила, плотники»)
Честно сказать, всегда было немного обидно за писательскую судьбу Сэлинджера.
Не потому, что в один прекрасный момент он вдруг отгородился от целого мира стеной молчания и ничего не пишет вот уже лет тридцать, если не больше. В конце концов, есть такая смутная догадка, что Сэлинджер все же гений - а к гению общечеловеческие подходы малоприменимы. Обидно было за то, что судят о нем в большинстве случаев (во всяком случае, на русскоязычном читательском пространстве) исключительно по роману «Над
пропастью во ржи». Не отрицаю - впервые прочитав эту книгу еще в детстве, потом много раз к ней возвращался. Однако постепенно понял, что восприятие ее с годами практически не меняется - разве что в сторону большего охлаждения. Все же роман этот, при всем уважении к его культовому статусу, представляется не самым типичным для Сэлинджера - во всяком случае, не раскрывает в полной мере истинного его очарования.
Если вам повезло, и вы купили томик, в котором «Над пропастью во ржи» дополнен несколькими вещами меньшего объема, то, скорее всего, это буду так называемые «Девять рассказов». Но я лично сузил бы круг до пяти. Номер один - «Выше стропила, плотники». Правда, чаще всего именуется повестью, но можно не вдаваться в терминологические тонкости. Номер два, разумеется (может, не безусловно, но тот, кто читал - поймет, почему) - «Хорошо ловится рыбка-бананка». Номер три - «Голубой период де Домье-Смита», хотя вот его-то люблю больше всего. Четыре: «Человек, который смеялся». Пять: «Лапа-Растяпа». В качестве bonus track присоединил бы еще «Дорогой Эсме - с любовью и всякой мерзостью».
После нарочито угловатого стиля повествования «Над пропастью во ржи» все названное будет выглядеть так, словно написано кем-то другим: настолько разительно несовпадение языка, манеры и вообще всего литературного строя. Изящество - вот, пожалуй, то определение, которое стоило бы в данном случае сделать ключевым. И сразу вывесить целую вереницу предупреждающих флажков: изящество это особого рода, состоящее не в гламурной хрупкости, не в манерной изысканности - но в самом способе владения словом, который позволяет безболезненно соединять высокое и низкое, смешное и грустное, вечное и повседневное. В особенности дают возможность этим насладиться блистательные переводы Риты Райт-Ковалевой. Кстати, об этом вправду стоит сказать отдельно: далеко не всегда иностранные авторы бывают переведены настолько достойно.
Поэтому не премину в связи с этим отметить: читать рассказы Сэлинджера ради внешней, повествовательной стороны как минимум бессмысленно. Это не означает, что сюжет как таковой в них отсутствует. Однако совершенно очевидно, что он не является главенствующим, иначе его можно было бы пересказать без особого ущерба, а этот номер не проходит. Читателя, привыкшему к тому, что краткое содержание понравившегося рассказа можно изложить без особых потерь, такая ситуация способна поставить в тупик, потому что читать-то все равно интересно - а пересказать так, чтобы передать все очарование прочитанного, не получается.
Что остается? Читать. Спокойно, неторопливо, вдумчиво. Не желая получить все и сразу, но терпеливо дожидаясь момента волшебства. Не стремясь отыскать с первого захода глубинный смысл или скрытый подтекст - хотя таковых у Сэлинджера предостаточно - а просто проникаясь духом его изысканной прозы. Отыскивая истинные жемчужины внутри его маленьких шедевров, которые рассказывают нам грустные истории одиноких душ, скитающихся по неуютному миру, где так трудно расправить крылья и взлететь, но легко упасть и разбиться; где мечты о несбыточном и воспоминания о невозвратном заменяют собой реальную жизнь; где невозможно не только отыскать несравненного скакуна, но и найти того, кто взял бы на себя его поиски.
ДМИТРИЙ ИНЮШКИН
Хорошую лошадь можно узнать по ее виду и движениям.
Но несравненный скакун - тот, что не касается праха и не оставляет следа - это нечто таинственное и неуловимое, неосязаемое, как утренний туман».
(Даосская легенда из повести «Выше стропила, плотники»)
Честно сказать, всегда было немного обидно за писательскую судьбу Сэлинджера.
Не потому, что в один прекрасный момент он вдруг отгородился от целого мира стеной молчания и ничего не пишет вот уже лет тридцать, если не больше. В конце концов, есть такая смутная догадка, что Сэлинджер все же гений - а к гению общечеловеческие подходы малоприменимы. Обидно было за то, что судят о нем в большинстве случаев (во всяком случае, на русскоязычном читательском пространстве) исключительно по роману «Над
пропастью во ржи». Не отрицаю - впервые прочитав эту книгу еще в детстве, потом много раз к ней возвращался. Однако постепенно понял, что восприятие ее с годами практически не меняется - разве что в сторону большего охлаждения. Все же роман этот, при всем уважении к его культовому статусу, представляется не самым типичным для Сэлинджера - во всяком случае, не раскрывает в полной мере истинного его очарования.
Если вам повезло, и вы купили томик, в котором «Над пропастью во ржи» дополнен несколькими вещами меньшего объема, то, скорее всего, это буду так называемые «Девять рассказов». Но я лично сузил бы круг до пяти. Номер один - «Выше стропила, плотники». Правда, чаще всего именуется повестью, но можно не вдаваться в терминологические тонкости. Номер два, разумеется (может, не безусловно, но тот, кто читал - поймет, почему) - «Хорошо ловится рыбка-бананка». Номер три - «Голубой период де Домье-Смита», хотя вот его-то люблю больше всего. Четыре: «Человек, который смеялся». Пять: «Лапа-Растяпа». В качестве bonus track присоединил бы еще «Дорогой Эсме - с любовью и всякой мерзостью».
После нарочито угловатого стиля повествования «Над пропастью во ржи» все названное будет выглядеть так, словно написано кем-то другим: настолько разительно несовпадение языка, манеры и вообще всего литературного строя. Изящество - вот, пожалуй, то определение, которое стоило бы в данном случае сделать ключевым. И сразу вывесить целую вереницу предупреждающих флажков: изящество это особого рода, состоящее не в гламурной хрупкости, не в манерной изысканности - но в самом способе владения словом, который позволяет безболезненно соединять высокое и низкое, смешное и грустное, вечное и повседневное. В особенности дают возможность этим насладиться блистательные переводы Риты Райт-Ковалевой. Кстати, об этом вправду стоит сказать отдельно: далеко не всегда иностранные авторы бывают переведены настолько достойно.
Поэтому не премину в связи с этим отметить: читать рассказы Сэлинджера ради внешней, повествовательной стороны как минимум бессмысленно. Это не означает, что сюжет как таковой в них отсутствует. Однако совершенно очевидно, что он не является главенствующим, иначе его можно было бы пересказать без особого ущерба, а этот номер не проходит. Читателя, привыкшему к тому, что краткое содержание понравившегося рассказа можно изложить без особых потерь, такая ситуация способна поставить в тупик, потому что читать-то все равно интересно - а пересказать так, чтобы передать все очарование прочитанного, не получается.
Что остается? Читать. Спокойно, неторопливо, вдумчиво. Не желая получить все и сразу, но терпеливо дожидаясь момента волшебства. Не стремясь отыскать с первого захода глубинный смысл или скрытый подтекст - хотя таковых у Сэлинджера предостаточно - а просто проникаясь духом его изысканной прозы. Отыскивая истинные жемчужины внутри его маленьких шедевров, которые рассказывают нам грустные истории одиноких душ, скитающихся по неуютному миру, где так трудно расправить крылья и взлететь, но легко упасть и разбиться; где мечты о несбыточном и воспоминания о невозвратном заменяют собой реальную жизнь; где невозможно не только отыскать несравненного скакуна, но и найти того, кто взял бы на себя его поиски.
ДМИТРИЙ ИНЮШКИН