Вечернее
Подмосковный город. Квадратный дворик с детской площадкой и облезлой хоккейной коробочкой с четырех сторон окружен панельными высотками последних советских серий, заселенных, по большей части, семьями работников обанкротившегося в девяностых мебельного комбината. Это объясняет многое - и обилие лакированного ДСП в отделке лоджий, и мебельные замки на почтовых ящиках и высокого полета матерщину на стенах. В центре двора - раскидистая липа с лавочкой и кривой фонарь с мотыльками, и аромат сиреней и жасминов, с легкой нотой бензина и кошек.
Дома спят - только жужжат и моргают на лестничных маршах умирающие люминисценты и где-то во тьме, в частном секторе, надрывно подвывает у забора разродившаяся пегая сука дворовой породы.
Где-то, часов около двух ночи, к одному из подъездов, заливая асфальт дешевым голубым ксеноном, подруливает Шкода «Октавия» и, распахнув, широко пассажирскую дверь во двор вальяжно высаживается Дима Воробьев.
Дима Воробьев - уважаемый человек. В свои неполные тридцать он в полной мере обладает всеми необходимыми в Подмосковье свидетельствами статуса - черным иксом БМВ, одной из трех долей в панельной двушке, дядей-авторитетом и авторитетом собственным, укрепленным многочисленными победами в кулачных и словесных дуэлях, которые Дима предпочитает назвать «терками».
Вслед за Димой, из задней дверцы выходит девушка, непримечательная, как и многие подмосковные девушки, ничем, кроме заметной разницы в размерах нижней и верхней частей гардероба. Если вельветовый пиджачок на рынке ей подбирают размера сорок четвертого, то джинсы, с талией ниже почек, уверенно стремятся к сорок восьмому. То же и с ростом - если рукава пиджачка с трудом прикрывают руки пониже локтей, такой недостаток с лихвой возмещают штаны, закрывающие не только пятки, но и добрую половину высоких и тонких шпилек.
Нежно обняв разнокалиберную девицу за полуголую попу, Дима прогулочным шагом гордо идет вдоль домов, когда его догоняет водитель Шкоды и трепетно предлагает:
- Дим, а давай я вам фарами буду подсвечивать?!
- Давай - важно соглашается Дима - только ты сзади тихонечко езжай и свети ближним.
Шкода медленно подкрадывается сзади и ослепительное голубое сияние несколько притухает. Водитель снова высовывает голову в окно, отвлекая Диму от наметившегося поцелуя.
- Дим, а я сегодня в Ашане купил «Дискотеку Аварию» - зе бест. Там одна песня романтичная такая. Давай я вам включу и буду сзади ехать, светить, и музыка будет играть.
Это предложение заставляет Диму приостановится. Он так сияет, что это видно даже в темном дворе.
- Давай - немедленно соглашается он, - врубай!
И вот, в свете ксеноновых фар, под «романтичную» песню, Дима вышагивает по двору обняв боевую подругу за попу, когда откуда-то сверху, из башенного панельного поднебесья, раздается протяжный и громкий, раскатистый дьяконский бас. Не совсем, впрочем, дьяконский, ибо бас возвещает звонко и с очень грозными интонациями следующую тираду:
- Да пошел ты на х…! Придурок гребаный! А ну выруби свой граммофон, идиот!
Водитель и Дима визгливо вопят во тьму какие-то свои проклятия и угрозы, призывают бас выходить на расправу, грозят ему грозными карами, но бас не отвечает.
Успокоившись, Дима опять берет свою девушку за жиры, пытаясь продолжить нехитрое романтическое свидание. «Дискотека авария» вновь начинает припев, и тогда бас, уже куда более грозно и зло посылает Дмитрия нахуй
… После четвертой разборки с небесным голосом, Дима, стараясь не уронить пошатнувшегося достоинства ни перед девушкой, ни перед водителем, громким голосом возвещает:
- Мы сейчас пойдем вот по этому тротуару - он тычет рукой в сторону протоптанной по газону тропинки - к больнице, а ты быстренько объехай с той стороны, встань там, включи свет и музыку и пойди погуляй.
Водитель быстро и часто кивает коротко стриженой головой и, поддав газу, уносится в темноту. Дима и девушка уходят по «тротуару» во тьму. Во дворе воцаряется мир и спокойствие - снова слышно жужжание люминисцентов, протяжный вой разродившейся суки и стук мотыльковых крыльев о мутный колпак покосившегося фонаря. Я гашу сигарету и отправляюсь с балкона спать, уже на пороге слыша, как над восстановленным райским покоем разносится удовлетворенный бас:
- Зае…ись, бля!