11а,1991.
Мы вряд ли соберемся когда-либо снова, даже те, кто жив. 30 лет назад тот 11а разошелся разными дорогами: порой они еще пересекаются, но чаще - ушли в стороны и затерялись во времени и пространстве. Некоторые - внезапно оборвались.
Мы вряд ли соберемся, и даже на этот юбилей - вряд ли: на малой родине осталось меньше половины, да и у тех - свои заботы. Робкие разговоры о том что «надо бы», так и повисли в воздухе. Но если не соберемся, то все таки как то надо отметить - 30 лет все таки: отмечу текстом.
Не, не шедевр - есть в Сети и шедевры о Юбилеях, есть и просто неплохие - даже создавая свой, я именно их держу в голове. Проникновенные слова сказаны давно, и кажется, что лучше уже и не придумать, ну или придумать - но не ранее чем через пару десятилетий, когда и эти, признанные шедевры забудутся.
Ну да, 30 лет - но мысль о тексте родилась и тогда, когда я был на последнем звонке в Сергеевской школе: там классическое «плачут девчонки , мальчишки вздыхают», и я не мог не просканировать себя тридцатилетней давности - нет, я не плакал.
Нет, я не плакал, да и честно говоря и не вздыхал - то, что открывалось за школьным порогом было столь волнующим и необъятным, столь ярким и многообещающим, что с лихвой перевешивало все сантименты. По большому счету, комок в горле в то лето встал лишь раз, да и то это и не совсем к школе относится: «Вот и вырастили Славушку» - вытерла слезы баба, и у деда дрогнули губы, а тогда то он еще крепкий был, 70 лет, тогда губы не дрожали, может тогда и дрогнули первый раз?
Нет, я не плакал. Быстрее бы стать взрослым и быть в городе: я прочитал в областной газете «Советская Сибирь» что группа студентов НГУ уехала на стажировку в США, и теперь у меня уже лежал скромный буклетик НГУ, и я вовсю готовился к экзаменам. А до этого я и не знал про НГУ: я хотел поступать в Ярославский университет, чтобы копать свои «райковецкие городища»...Да и НГУ казалось несбыточной мечтой - конкурс 7-12 человек на место, куда нам сиволапым...
Последняя линейка: директор школы Кононов говорит о том, что тридцать процентов «молодых и амбициозных» уже к зиме вернутся сюда, в село, к мамам. Кто то будет ждать ребенка, а кто то - призыва в армию...Тогда это показалось словами «старого скептика»...Эх, Василий Николаевич...Как же вы были правы...В одном лишь ошиблись: не 30, а 90%, а кого-то, того, о котором и не подумалось бы тогда - привезли...
Последний звонок: мы в кандейке записываем послание в вечность. Кривляемся: Лешка Моисеенко оттирает меня и выпаливает - «желаю всем чтобы х. стоял и деньги были». Анька начинает читать стихи и внезапно плачет. Сергей как всегда скуп на слова...Потом хожу по классу, записываю «интервью»: внезапно выясняется что и некоторые парни не могут выдавить и слово. Кассета потерялась: я хранил ее у бабы, самом надежном месте казалось бы, прятал как мог - но вот не судьба...Ирка Окишева брала для копии - но копия не сохранилась и у нее. Наши голоса...Впрочем я то все делал для истории, у меня есть записи 1990-1993 годов. А их голоса - да, остались лишь в этих стенах, впрочем и кандейку снесли пару лет назад.
Фотографии даже толком нет: фотал Анькин отец, фото темноватые. Не все в костюмах - кооперативные шмотки и Китай (тогда это еще было символом качества и моды) были уже тогда доступны некоторым. Однако, фото говорит скорее о скромности достатка многих: брюки наглаженные и курточка от спортивного костюма.
Выпускной: почти нет воспоминаний, хотя и картонную «медаль» («Выпускник -1991«) и «Пропуск на встречи выпускников» я сохранил. Я сохранил и комсомольский билет и даже книгу протоколов нашей комсомольской группы «Прометей». Вернее - книгу то жена сохранила, она же тоже, оттуда - из «Прометея».
А вот воспоминаний о выпускном не сохранил. По моему это было мое второе в жизни «Санкционированное» шампанское. Одноклассники внезапно стали взрослыми и многозначительными, учителя - наоборот помолодели, оказавшись неожиданно просто людьми. Еще - пилил и пилил «Отель Калифорния» Вадим Иваныч...
Домой пришел в шесть: трезвым конечно, но забавно, что я не помню ту ночь. С кем? Где? Что? Ведь явно что то ходили, но - ничего. Однако, помню вот тут мысль - «Вот и все...Вот и все...». От реки поднимался туман - туман 91 года.
Мы были щепками в бурном времени: месяц тогда шел за год. Витька Мищенко скинул портрет Ленина со стены - через год те портреты исчезли отовсюду, и рушились статуи и рушилось то что казалось незыблемым. Гремели споры и пустые кастрюли, гремели выстрелы на границах, и многие из тех, кто провожал ту школьную юность, стреляя шампанским, вскоре нажмут на курок автомата. Многие...
Да, как то сурово, оно , время с нами - тут стали считать сколько все-таки уже нет с нами - 11 или 12? Оказалось - 14. «Судьбою больше любим кому умирать молодым...» Нет, это не про нас. Первыми умерли именно те, к кому судьба была особенно жестка.
Ну и, наконец - автобусы: они увозили нас в большую жизнь. Я уехал наверное 23 или 24 июня: мест не было, стоял всю дорогу (3,5 часа о жд станции). Водитель вроде был Кашин, а впереди (у двигателя) сидели парень и девушка, у них был магнитофон («Электроника»), магнитофон пилил что то многозначительное, вполне в духе 1991 года, у парня и девушки (они были в черных куртках, такие из какого-то легкого материала, кожаных то не было почти ни у кого тогда) были предельно многозначительные лица и они тоде ехали в большую жизнь. Интересно, как сложились их жизни и какое лицо было тогда у меня?
Спустя три недели я ехал назад: те же три часа, водителя не помню, и помню лишь что ликовал как никогда более :« Я поступил! Я поступил! Я поступил!»
Впереди была Большая жизнь.