"Севастопольская весна" в западных землях, часть 1: 1856-1860 гг.
...Мы остановились в прошлый раз на смерти Николая I...
Интересно, что в разные периоды российской истории годы, чем-то неуловимо сходные по происходящим процессам, получили в современном и последующем общественном отражении разные названия. В 1980-е годы эпоха горбаческой либерализации была названа "перестройкой". Ранее, в 1960-е годы хрущевская либерализация осталась в памяти как "оттепель"...
... В середине XIX века эпоха либерализации первых лет правления Александра II запомнилась современникам и потомкам как "севастопольская весна" (поскольку именно тяжелое поражение русских войск под Севастополем стало сигналом о необходимости безотлагательных перемен в государстве и обществе).
Кое-какие приметы времени уже отмечались в статьях об отмене крепостного права, о революционном движении и др.
Здесь мы расскажем об эпохе "севастопольской весны" на территории Царства Польского и Северо-Западного края - годы накануне Январского восстания...
В январе 1856 года умер наместник Царства Польского И.Ф.Паскевич, светлейший князь Варшавский. Его сменил (фактически уже в декабре 1855 года) князь М.Д.Горчаков, родственник будущего министра иностранных дел А.М.Горчакова. Назначение Горчакова ознаменовало поворот в правительственной политике. Опыта управления окраинами у него не было, и особой активностью на новом поприще Горчаков не отличался; но в целом был настроен к полякам скорее примирительно и старался найти общий язык с местной светской и церковной аристократией, привлечь ее к участию в управлении краем.
В начале мая 1856 года Александр II впервые после восшествия на престол посетил Варшаву. Это было крупным политическим событием европейского масштаба: именно в Варшаве Александр принял представителей великих держав, приветствовавших его по случаю воцарения. Принимая дворянских предводителей ЦП, сенаторов и высших иерархов католической церкви, Александр произнес на французском языке речь, в которой заверял аудиторию, что прибыл "с забвением прошлого, одушевленный наилучшими намерениями для края", но что преисполнен решимости продолжить дело своего отца: «Вы близки моему сердцу так же, как финляндцы и другие русские подданные; но я желаю, чтобы порядок, установленный моим отцом, не был изменен нисколько. А потому, господа, отбросьте всякие мечтания! Я сумею остановить порывы тех, кто бы вздумал увлечься мечтами. Я сумею распорядиться так, что эти мечты не перейдут за черту воображения мечтателей. Счастье Польши заключается в полном слитии ее с народами моей империи. То, что мой отец сделал, хорошо сделано и я его поддержу. Верьте, что я имею относительно вас самые лучшие намерения. Вам лишь остается помочь мне в решении задачи, а потому, повторяю еще раз, оставьте всякие мечтания». Речь эта оставила у слушателей крайне противоречивое впечатление, она содержала целый ряд смутных, неясных высказываний о взаимоотношений империи и Царства. Дважды или трижды Александр повторил слова предостережения: "никаких мечтаний". Намерения правительства оказывались открыты разным истолкованиям и, вопреки царскому предостережению, не могли не породить того, что тогда любили называть "брожением умов".
Тем не менее, вскоре последовала серия мер, осторожно, но вполне отчетливо корректирующих политику Николая I. Политическая амнистия (вернувшая также из ссылки декабристов, петрашевцев и др.) была распространена и на участников Ноябрьского восстания, как ссыльных, так и политических эмигрантов (кроме "самых неисправимых", в числе которых оказался, например, И.Лелевель). В течение четырех лет в Царство Польское вернулось около четырех тысяч ссыльных и эмигрантов. Им разрешалось поступать на государственную службу. Было отменено военное положение в Царстве и в западных губерниях. Уроженцам западных губерний было разрешено поступать на службу в этих губерниях на общих основаниях.
Была смягчена цензура, разрешено издание произведений Мицкевича, появились новые газеты и журналы.
В 1857 году в Царстве Польском было открыто высшее учебное заведение с преподаванием на польском языке - Варшавская Медико-хирургическая академия. Академии была предоставлена некоторая автономия в учебных делах, порядок поступления в нее жителей Царства Польского (но не выходцев из Западных губерний) был свободен от административных ограничений, а плата за обучение была ниже, чем при Паскевиче стоимость обучения в гимназии. В скором времени академия стала одним из центров польской конспирации.
Перемены в системе образования произошли и в Западном крае. Были сняты некоторые специальные ограничения на поступление в Киевский университет. Увеличилось число гимназий. В 1858 году в Виленском учебном округе было восстановлено обучение польскому языке (по выбору самих учащихся) как одному из иностранных.
В 1857 году последовало высочайшее разрешение на учреждение в Варшаве Земледельческого (Сельскохозяйственного) общества во главе с графом Анджеем Замойским, видным аристократом, племянником А.Чарторыйского (продолжавшего играть роль главы аристократической эмиграции с резиденцией в «Отеле Лямбер»). Общество приступило к работе в январе 1858 года и насчитывало около четырех тысяч членов - дворян-землевладельцев, располагало солидными финансовыми средствами и имело отделения примерно в 80 уездах Царства. Однако власти не дали разрешения на открытие отделений общества в Вильно и Киеве.
В течение первых трех лет своей деятельности Сельскохозяйственное общество занималось почти исключительно вопросами агрономии, выставок, конкурсов, различных улучшений в помещичьих хозяйствах. Но в конце 1859 года ему было поручено выработать проект регулирования отношений между крупными землевладельцами и крестьянами (таким образом, Общество в Царстве Польском должно было выполнить примерно те же функции, которые в остальной части империи поручались губернским дворянским комитетам, затем Редакционным комиссиям по подготовке крестьянской реформы).
Конкретные предложения Земледельческого общества сводились к проектам, аналогичным проектам "безземельного освобождения" в центральной России. Основное предложение касалось перевода крестьян с барщины на оброк («чинш») «при условии добровольного согласия обеих сторон». Эти пожелания были обречены на неудачу, так как менее состоятельные помещики вообще не хотели переводить крестьян на чинш, а другие стремились при очиншевании отобрать от крестьян сервитуты (земли общественного пользования). Замойский и большинство членов общества не приветствовали проект предоставления крестьянам земли в собственность посредством выкупа и создания таким путем мелкого землевладения. Противоположную концепцию аграрной реформы продвигал лояльный российским властям граф С.Уруский. С конца 1850-х годов дискуссии в Земледельческом обществе начали выходить за пределы собственно аграрных проблем. Собрания членов общества в Варшаве, проходившие раз в полгода, на которые съезжались помещики со всех частей Царства Польского, были в тогдашних условиях подобием сессий прежнего польского сейма, постепенно на них начали подниматься политические вопросы. Сам Анджей Замойский первое время полагал, что для Польши выгоднее быть в одном государстве с Россией, чем быть независимой, ибо в случае восстановления независимой Польши Россия вновь стремилась бы покорить ее, что привело бы Польшу к необходимости затрачивать огромные силы на оборону. «Наше политическое существование под властью русских монархов,- говорил он,- при одновременном закреплении законом нашей полной национальной обособленности и нашего возрождения было бы для нас наиболее желательно, ибо оно устраняло вышеуказанную опасность». Постепенно, однако, настроения в обществе радикализировались.
граф Анджей Замойский, руководитель Земледельческого общества
В конце 1855 года был назначен и новый генерал-губернатор Северо-Западного края. Им стал давний приближенный Александра II генерал-адъютант В.И.Назимов, который уже был знаком с краем и имел там репутацию «либерала». Одним из главных действий Назимова было побуждения дворянства Северо-Западного края к выступлению с инициативой отмены крепостного права. Неформальная кампания по внушению дворянам их ответственности за это "святое" дело началась уже летом 1856 года после беседы с Александром II. Власть полагала, что местное дворянство в силу соседства с Пруссией, а также Царством Польским и остзейскими губерниями (где крепостное право было отменено раньше) окажется более восприимчивым к самой идее модернизации аграрного строя, чем великороссийские собратья по сословию. В середине 1857 года в Северо-Западном крае были учреждены особые дворянские комитеты (затем их сменили официально учрежденные губернские комитеты для устройства быта крестьян). Проекты, подготовленные назимовскими комитетами, вызвали тревогу власти за положение в Северо-Западном крае.
Помещики в трех губерниях (Виленской, Ковенской, Гродненской) почти единодушно отвергали инспирируемые правительством сверху проекты передачи крестьянам части земли за выкуп по регламентированым государством ценам. В качестве предлога выдвигалась более развитая система землепользования в западном крае, где, в отличие от общинного владения землей в центральных губерниях, уже существовало подворное или участковое пользование землей. Формулируя экономические требования в губернских комитетах в 1858 году, помещики особенно подчеркивали "обособленность" западных губерний от внутренней России. Ими же предлагались такие способы устройства земельных отношений, которые облегчали сдачу помещичьей земли в аренду состоятельным крестьянам-дворохозяевам или мобилизацию батраков в качестве вольнонаемной рабочей силы в помещичьих латифундиях. Вне рамок официальной программы, на заседаниях комитетов велись толки о возвращении польского языка в администрацию и суд, открытии Виленского университета и других злободневных для дворянства западного края вопросах.
Одновременно в крае начала вновь проводиться инвентарная реформа, реально ухудшившая положение крестьян, - поскольку многие дворяне под шумок слухов о готовящейся отмене крепостного права, и под предлогов приведения в порядок инвентарей, отрезали у крестьян обрабатываемую ими землю.
Правительство (основные творцы крестьянской и других реформ) к этому времени были обеспокоены "националистическими" тенденциями в настроениях дворянства западных губерний. Накануне дебатов по крестьянскому делу в Государственном совете в конце 1860 года дворянство Виленской и Ковенской губерний обратилось через своих предводителей в Министерство внутренних дел с ходатайством - подвергнуть скорейшей ревизии проекты Редакционных комиссий для Литовского края, которые будто бы угрожали местным помещикам полным разорением. Это обращение, с некоторыми оговорками, поддержал генерал-губернатор Назимов.
генерал-губернатор Северо-Западного края Владимир Иванович Назимов
Либеральные реформаторы в Министерстве внутренних дел и Главном комитете по подготовке крестьянской реформы связали выступление дворянства западного края не столько с помещичьей корыстью вообще, сколько с польским сепаратизмом. С этого времени начался новый этап подготовки проектов об усилении "русского элемента" в западных губерниях. В частности, был представлен проект так называемого Западнорусского общества, предусматривавший моральную и материальную поддержку православного духовенства, восстановление братств при православных церквах, поощрение культурной и языковой самобытности местного крестьянского населения в противовес польскому влиянию (включая начальное образование на "местных наречиях", то есть литовском или белорусском). Призыв к "деполонизации" края прозвучал уже в 1859 году из уст митрополита Литовского Иосифа (Семашко). В письме на имя царя бывший епископ униатской церкви в драматических красках описал угрозу ассимиляторской экспансии польского меньшинства в массу населения края.
Во второй половине 1850-х годов начали складываться конспиративные организации в Царстве Польском и Северо-Западном крае.
Среди наиболее значительных кружков самым ранним был кружок в Школе изящных искусств, возникший еще в 1856 г., известный также по имени одного из организаторов как «кружок Каплинского». По воспоминаниям участников, кружок «имел совершенно свободный и чисто товарищеский характер. Он не имел никакой писанной или утвержденной программы или устава; принадлежавшие к кружку не принимали никаких обязанностей, могли приходить или не приходить». На его еженедельных собраниях, на которые приходило иногда до 40 человек, происходили горячие дискуссии по самым различным вопросам. Среди участников были как будущие «красные», так и будущие «белые». Однако к 1860 г. кружок ввиду разнородности его состава стал распадаться, его участники, посещавшие и раньше другие кружки, присоединялись к тем из них, которые более соответствовали их политическим симпатиям.
Другим известным и видным кружком был студенческий кружок в Медико-хирургической академии, возникший в 1858 г. Вначале кружок выдвигал задачи материальной и учебной взаимопомощи. Наиболее видным его руководителем был Ян Кужина, 25-летний сын провинциального полицейского, человек образованный и способный, стремившийся уже в то время к созданию конспиративной повстанческой организации. Весной 1859 г. кружок Кужины сумел организовать студенческую политическую демонстрацию против учебной власти, неожиданно издавшей постановление о проведении внеурочных экзаменов. Это постановление преследовало цель провалить ненадежных в политическом отношении студентов и исключить их. Под влиянием кружка две трети студентов (из общего числа 318) организовали коллективный протест, выразившийся в одновременной подаче заявлений об уходе из академии. Учебные власти встревожились, но своего постановления не отменили. Были произведены аресты зачинщиков. Под давлением репрессий студенты уступили и взяли обратно свои заявления. Выступление студентов, вызвавшее большое сочувствие в демократических слоях и недовольство в высших, закончилось исключением из академии наиболее активных лиц, в том числе и Яна Кужины. Последний выехал в Париж, где стал ближайшим сотрудником Людвика Мерославского (в то время заявившего о себе как о лидере радикального крыла эмиграции). Во время указанного конфликта студентов с учебной властью впервые появились в употреблении прозвища «красных» и «белых»: «красными» стали называть радикалов, сторонников решительной борьбы с властями (в дальнейшем сторонников вооруженного восстания), «белыми» - умеренных, сторонников соглашения и легализма (подробнее про историю «красных» и «белых» я писала в несколько стебном, но подробном очерке)
Студенческий кружок, временно ослабленный, снова окреп осенью 1859 г. в связи с началом деятельности Кароля Маевского. Этому последнему суждено было сыграть в движении тех лет значительную, при этом весьма двусмысленную роль. Маевский, которому в то время было 26 лет, был человеком способным и энергичным, расчетливым политиком и умелым организатором. За пять лет до этого он окончил Сельскохозяйственный институт, затем занимался хозяйством, а осенью 1859 г. поступил в Медико-хирургическую академию, намереваясь заниматься научной работой. Маевский был против создания нелегальной повстанческой организации в близком будущем. Он считал необходимым «не горячиться, не спешить, но серьезно, деловито и настойчиво стремиться прежде всего к тайному возрождению нации во всех одновременно направлениях», а также склонять все классы «к единству и гармонии», ибо «только этим путем можно достичь силы и влияния». В академии Маевский организовал «Общество братской помощи», которое имело свою кассу и библиотеку. На собрания студенческих групп академии иногда приглашались учащиеся из других учебных заведений. Маевский старался завоевать влияние в разных кругах общества.
Кароль Маевский
Третьим кружком, имевшим уже революционный характер и сыгравшим наибольшую роль в подготовке повстанческих кадров, был кружок Янковского, зародившийся также в 1858 г., но окончательно сложившийся в следующем году. Нарциз Янковский, 30-летний сын волынского помещика, бывший офицер русской армии, отличался горячим темпераментом и готовностью к немедленной борьбе с царизмом. Янковский стремился объединить «разночинский» элемент города: чиновников, ремесленников, служащих, писателей, купцов и т. д. Он имел постоянную связь и со студентами. В конце 1859 г. по инициативе Янковского между ним и Маевским начались переговоры о слиянии, которые и закончились созданием общего комитета, известного под названием «Варшавской капитулы». Новая организация строилась на конспиративной основе и вскоре охватила своей сетью весь город. Ее целью была подготовка восстания. Собирались средства, распространялась нелегальная литература, проводились военные занятия, пропагандировалась идея восстания в народе. Организация имела связи со многими городами Царства Польского, а также с эмиграцией. Янковский находился под большим влиянием Мерославского и держал контакт с его главным помощником Кужиной. Летом 1860 г. Янковский ездил в Париж для обсуждения некоторых вопросов с Кужиной и на обратном пути был арестован на границе и сослан в Сибирь. После этого организация была ослаблена, «Варшавская капитула» - распущена, Маевский снова обособился и только осенью новые люди, прибывшие из Парижа по поручению Мерославского, восстановили прежнюю организацию и даже усилили ее.
Вслед за варшавской конспирацией, польские нелегальные кружки начали образовываться по всей России, они возникали в первую очередь в университетах (Киевском, Петербургском, Московском) и военных учебных заведениях.
Первой студенческой нелегальной организацией с четко выраженной политической ориентацией стал "Тройственный союз", возникший в Киевском университете в 1857 году во главе с В.Милевичем и В.Антоновичем. Союз быстро завязал контакты с другими польскими группами в том числе с организацией польских офицеров в Петербурге, а в 1859 году союз установил связи и с польской эмиграцией в Париже.
В Московском и Петербургском университетах, где доля польскоязычного студенчества католического вероисповедания была довольно высока (примерно треть всех студентов в Петербургском университете и около четверти - в Московском), польские студенческие союзы существовали бок о бок с радикальными кружками русских студентов, но чаще держались от них весьма обособленно. Даже та часть студентов-поляков, которая тяготела к варшавским "красным" и считала национальное освобождение невозможным без серьезных социальных реформ, ставила романтическую идею возрождения Польши в границах 1772 года и лозунг "До Днепра и Двины" выше любых форм союза с русской политической оппозицией.
Другие настроения витали в офицерском польском кружке, ядро которого составили слушатели Академии Генерального штаба. В дальнейшем к нему присоединились слушатели других военных академий (Артиллерийской, Инженерной), ряд чиновников, студентов. В кружке были и русские. Эта организация, отличавшаяся достаточно радикальными настроениями, была связана с русским либеральным и демократическим движением и находилась под сильным влиянием пропаганды журнала «Современник» и других левых изданий (а в дальнейшем и герценовского «Колокола»). Наиболее видными деятелями этой организации, насчиты¬вавшей до 70 человек, были офицеры Генерального штаба Зыгмунт Сераковский и Ярослав Домбровский, видный чиновник министерства финансов и историк Иосафат Огрызко, в дальнейшем офицеры Зыгмунт Падлевский и Людвик Звеждовский, студент университета Константин Калиновский и др.
Для налаживания связей организация использовала легальные «литературные вечера» с приглашением более широкого круга лиц.
Зыгмунт (Сигизмунд Игнатьевич) Сераковский
В конце 1858 г. Огрызко организовал издание либеральной польской газеты «Слово». В редакцию "Слова" вместе с Сераковским и Огрызко вошли Ян Станевич, поэт Э.Желиговский, профессора Бальтазар Калиновский, адвокат В.Спасович и др. Левые издания в России ("Современник", "Русское слово" и др.) приветствовали выход нового издания. В номере 15 "Слова" было помещено короткое письмо польского историка, эмигрантского деятеля, одного из левых руководителей Ноябрьского восстания И.Лелевеля, в котором он пожелал успехов новому польскому органу. Выражая сожаления, что не может принять приглашение редакции о сотрудничестве в "Слове", Лелевель пожелал успехов новому органу и солидаризировался с благородными стремлениями его сотрудников. Несмотря на то, что для публикации письма было получено специальное разрешение цензуры, газета была запрещена, а ее редактор-издатель Огрызко посажен в Петропавловскую крепость. Против запрещения «Слова» подавались протесты русской радикальной и либеральной интеллигенцией. Тургенев в письме к императору говорил о нелепости запрещения органа, боровшегося за разумное соединение и примирение двух народов. Письмо Тургенева в списках ходило по рукам. Н.Некрасову приписывалась также ходившая по рукам эпиграмма: "Плохо, братцы, беда близко, - арестован уж Огрызко".
Иосафат Огрызко
В то же время часть бывшей редакции "Слова" во главе со Спасовичем обратилась к царю с покаянным письмом, осуждая "несбыточные мечтания поляков". Другие - Сераковский и Станевич попытались предпринять издание либерального польского журнала с прежней программой; однако журнал не был разрешен.
Владимир Данилович (Влодзимеж) Спасович. Юрист, адвокат, ученый. Фотография более позднего времени
К этому времени активизировалась и польская эмиграция. После смерти в 1857 году Станислава Ворцеля радикальные элементы, как уже сказано, стали группироваться вокруг Людвика Мерославского: ветеран Ноябрьского восстания, ранее также участвовавший в Познанском восстании и сражавшийся в рядах гарибальдийцев, Мерославский был окружен в глазах молодежи романтическим ореолом. Деятельность Мерославского и его сторонников особенно усилилась с возникновением новой национально-освободительной войны итальянского народа весной 1859 г. Оживились связи с Царством Польским, Галицией и другими польскими землями. Мерославский стремился занять руководящую роль в национальном движении. Ближайшими соратниками его были генерал Юзеф Высоцкий, Северин Эльжановский, Ян Кужина; в числе его приверженцев были поэт Адам Аснык, Влодзимеж Милёвич и др. Мерославский установил связи с вождями итальянского демократического движения Гарибальди и Маццини, которые, опасаясь воскрешения Священного Союза против итальянцев, призывали Мерославского к организации народного восстания в Польше.
Итальянцам помогала Франция, заинтересованная в ослаблении Австрии. Французский император Наполеон III провозгласил с демагогической целью «принцип национальности», т. е. принцип национальной свободы. Популярность Гарибальди и Наполеона III среди поляков стала огромной. Полякам казалось, что события в Италии предвосхищают события в Польше, что Франция окажет помощь также польскому народу. Через Яна Кужину Мерославский посылал директивы о подготовке восстания в Царство Польское. В соседних польских землях - Галиции и Познанской области - также оживилось движение за расширение национальных прав и свобод. В то же время племянник французского императора принц Жером-Наполеон передал Мерославскому, что Франция, хотя она и заинтересована в польском движении, не будет воевать с Россией за Польшу. Мерославский оказался на распутьи.
Людвик Мерославский
С конца 1860-го года настроения в обществе резко радикализировались, перерастая в стихийное манифестационное движение или так называемую «моральную революцию».
Первой стала манифестация в Варшаве в июне 1860 г., во время похорон вдовы генерала Совинского, погибшего во время Ноябрьского восстания. По призыву кружков Янковского на похороны пришли массы городского населения самых различных слоев. Когда пастор назвал умершую «вдовой полковника» (Совинский получил чин генерала от повстанческого правительства), толпа громко поправила: «генерала». Группа активных участников манифестации оторвала от гроба шлейф, разорвала его на мелкие части, которые и раздала на память сопровождавшей массе. После похорон состоялось шествие в предместье Варшавы - Волю - к месту гибели Совинского.
Следующая демонстрация произошла осенью того же года во время съезда в Варшаве трех монархов (русского, прусского и австрийского), повинных в глазах местного общества в разделах Польши и угнетении польского народа. Члены патриотических кружков начали агитацию за бойкот встречи, за всяческое проявление враждебности к «слетающимся воронам». При въезде Александра II в Варшаву улицы совершенно пустовали. 20 октября перед спектаклем в оперном театре царскую ложу облили серной кислотой, а с галерки были спущены пузырьки со зловонной жидкостью, распространившей такой смрад, что собравшаяся уже публика вынуждена была уйти из зрительного зала. Словом, встреча Александра II с варшавянами в 1860 г. весьма и весьма отличалась от его первой встречи с ними четыре года тому назад.
Утром 29 ноября того же года по случаю годовщины восстания 1830 г. в костеле кармелитов на ул. Лешно был отслужен торжественный молебен. Вечером возле того же костела вновь собрались массы народа; здесь по инициативе студента Новаковского впервые были исполнены патриотические гимны: «Боже, который Польшу», «Еще Польша не погибла» и «С дымом пожаров». С улицы Лешно массовое шествие с пением патриотических песен направилось к центру города.
С этого времени демонстрации происходили практически непрерывно. Жители начали демонстративно носить национальные костюмы, чемарки, конфедератки, различные национальные эмблемы. Женщины оделись в черные траурные платья, символизировавшие плач по погибшей Отчизне. Среди горожан замелькали портреты национальных героев - Костюшко, Мицкевича и др. Радикальная молодежь преследовала и оскорбляла женщин, не носивших траур. "Буйная здешняя молодежь изощряется на преследовании дам, одетых в цветные платья, и мужчин, носящих высокие шляпы", - доносили Александру II из Варшавы. Яркие платья резались ножичками, обливались кислотой.
Под окнами царских чиновников устраивались «кошачьи концерты», военным и чиновникам при встрече на улицах плевали в лицо. Местная полиция, состоящая также по бОльшей части из поляков, практически не реагировала на городские беспорядки.
Вскоре манифестационное движение перекинулось на Вильно и Северо-Западный край.
Примерно в то же время возникли беспорядки и в Кракове: в результате австрийские власти прибегли к оружию и на время закрыли краковский университет.
Российские власти первое время пытались договориться с польской элитой и найти среди нее партнеров для проведения реформ и обуздания радикальных форм протеста. На эту роль могли претендовать два польских аристократа - граф Анджей Замойский и маркиз Александр Велепольский. Глава земледельческого общества, популярный лидер "белых", Замойский поначалу казался более подходящей фигурой. Однако стремление Замойского сохранить свою популярность, то есть зависимость от общественного мнения, со временем превратилось в проблему для его отношений с властями. Восстания он боялся и в успех его не верил, но "моральную революцию" поддерживал. Замойский не оставлял надежд, что под давлением польского движения и западных держав власти пойдут на уступки в вопросах о пределах автономии Царства и о присоединении к нему Западного края. Когда Замойский попытался открыто заговорить об этих своих надеждах, это подорвало его репутацию в глазах правительства.
В отличие от Замойского, Велепольский не стремился к популярности. Он был критически настроен по отношению к радикалам-конспираторам и вообще к повстанческой традиции польской политики и говорил о том, что всегда, когда возможно, надо делать что-то для Польши, но "ничего нельзя сделать для Польши вместе с поляками". С другой стороны, Велепольский не заискивал перед властями в Петербурге. Для властей в это время Велепольский казался трезвым, прагматичным, иногда жестким, но надежным партнером с польской стороны, желавшим разумного компромисса с имперским правительством.
(Продолжение следует...)
Прежде, чем я буду выкладывать 2-ю и 3-ю часть, хочу спросить: вообще кто-нибудь из записавшихся в это коммьюнити читает то, что я здесь выкладываю? А кто-нибудь в дальнейшем собирается на игру? :)
Честно говоря, устала делать бесполезную и бессмысленную работу. Хотелось бы хоть какой-нибудь отдачи.
Интересно, что в разные периоды российской истории годы, чем-то неуловимо сходные по происходящим процессам, получили в современном и последующем общественном отражении разные названия. В 1980-е годы эпоха горбаческой либерализации была названа "перестройкой". Ранее, в 1960-е годы хрущевская либерализация осталась в памяти как "оттепель"...
... В середине XIX века эпоха либерализации первых лет правления Александра II запомнилась современникам и потомкам как "севастопольская весна" (поскольку именно тяжелое поражение русских войск под Севастополем стало сигналом о необходимости безотлагательных перемен в государстве и обществе).
Кое-какие приметы времени уже отмечались в статьях об отмене крепостного права, о революционном движении и др.
Здесь мы расскажем об эпохе "севастопольской весны" на территории Царства Польского и Северо-Западного края - годы накануне Январского восстания...
В январе 1856 года умер наместник Царства Польского И.Ф.Паскевич, светлейший князь Варшавский. Его сменил (фактически уже в декабре 1855 года) князь М.Д.Горчаков, родственник будущего министра иностранных дел А.М.Горчакова. Назначение Горчакова ознаменовало поворот в правительственной политике. Опыта управления окраинами у него не было, и особой активностью на новом поприще Горчаков не отличался; но в целом был настроен к полякам скорее примирительно и старался найти общий язык с местной светской и церковной аристократией, привлечь ее к участию в управлении краем.
В начале мая 1856 года Александр II впервые после восшествия на престол посетил Варшаву. Это было крупным политическим событием европейского масштаба: именно в Варшаве Александр принял представителей великих держав, приветствовавших его по случаю воцарения. Принимая дворянских предводителей ЦП, сенаторов и высших иерархов католической церкви, Александр произнес на французском языке речь, в которой заверял аудиторию, что прибыл "с забвением прошлого, одушевленный наилучшими намерениями для края", но что преисполнен решимости продолжить дело своего отца: «Вы близки моему сердцу так же, как финляндцы и другие русские подданные; но я желаю, чтобы порядок, установленный моим отцом, не был изменен нисколько. А потому, господа, отбросьте всякие мечтания! Я сумею остановить порывы тех, кто бы вздумал увлечься мечтами. Я сумею распорядиться так, что эти мечты не перейдут за черту воображения мечтателей. Счастье Польши заключается в полном слитии ее с народами моей империи. То, что мой отец сделал, хорошо сделано и я его поддержу. Верьте, что я имею относительно вас самые лучшие намерения. Вам лишь остается помочь мне в решении задачи, а потому, повторяю еще раз, оставьте всякие мечтания». Речь эта оставила у слушателей крайне противоречивое впечатление, она содержала целый ряд смутных, неясных высказываний о взаимоотношений империи и Царства. Дважды или трижды Александр повторил слова предостережения: "никаких мечтаний". Намерения правительства оказывались открыты разным истолкованиям и, вопреки царскому предостережению, не могли не породить того, что тогда любили называть "брожением умов".
Тем не менее, вскоре последовала серия мер, осторожно, но вполне отчетливо корректирующих политику Николая I. Политическая амнистия (вернувшая также из ссылки декабристов, петрашевцев и др.) была распространена и на участников Ноябрьского восстания, как ссыльных, так и политических эмигрантов (кроме "самых неисправимых", в числе которых оказался, например, И.Лелевель). В течение четырех лет в Царство Польское вернулось около четырех тысяч ссыльных и эмигрантов. Им разрешалось поступать на государственную службу. Было отменено военное положение в Царстве и в западных губерниях. Уроженцам западных губерний было разрешено поступать на службу в этих губерниях на общих основаниях.
Была смягчена цензура, разрешено издание произведений Мицкевича, появились новые газеты и журналы.
В 1857 году в Царстве Польском было открыто высшее учебное заведение с преподаванием на польском языке - Варшавская Медико-хирургическая академия. Академии была предоставлена некоторая автономия в учебных делах, порядок поступления в нее жителей Царства Польского (но не выходцев из Западных губерний) был свободен от административных ограничений, а плата за обучение была ниже, чем при Паскевиче стоимость обучения в гимназии. В скором времени академия стала одним из центров польской конспирации.
Перемены в системе образования произошли и в Западном крае. Были сняты некоторые специальные ограничения на поступление в Киевский университет. Увеличилось число гимназий. В 1858 году в Виленском учебном округе было восстановлено обучение польскому языке (по выбору самих учащихся) как одному из иностранных.
В 1857 году последовало высочайшее разрешение на учреждение в Варшаве Земледельческого (Сельскохозяйственного) общества во главе с графом Анджеем Замойским, видным аристократом, племянником А.Чарторыйского (продолжавшего играть роль главы аристократической эмиграции с резиденцией в «Отеле Лямбер»). Общество приступило к работе в январе 1858 года и насчитывало около четырех тысяч членов - дворян-землевладельцев, располагало солидными финансовыми средствами и имело отделения примерно в 80 уездах Царства. Однако власти не дали разрешения на открытие отделений общества в Вильно и Киеве.
В течение первых трех лет своей деятельности Сельскохозяйственное общество занималось почти исключительно вопросами агрономии, выставок, конкурсов, различных улучшений в помещичьих хозяйствах. Но в конце 1859 года ему было поручено выработать проект регулирования отношений между крупными землевладельцами и крестьянами (таким образом, Общество в Царстве Польском должно было выполнить примерно те же функции, которые в остальной части империи поручались губернским дворянским комитетам, затем Редакционным комиссиям по подготовке крестьянской реформы).
Конкретные предложения Земледельческого общества сводились к проектам, аналогичным проектам "безземельного освобождения" в центральной России. Основное предложение касалось перевода крестьян с барщины на оброк («чинш») «при условии добровольного согласия обеих сторон». Эти пожелания были обречены на неудачу, так как менее состоятельные помещики вообще не хотели переводить крестьян на чинш, а другие стремились при очиншевании отобрать от крестьян сервитуты (земли общественного пользования). Замойский и большинство членов общества не приветствовали проект предоставления крестьянам земли в собственность посредством выкупа и создания таким путем мелкого землевладения. Противоположную концепцию аграрной реформы продвигал лояльный российским властям граф С.Уруский. С конца 1850-х годов дискуссии в Земледельческом обществе начали выходить за пределы собственно аграрных проблем. Собрания членов общества в Варшаве, проходившие раз в полгода, на которые съезжались помещики со всех частей Царства Польского, были в тогдашних условиях подобием сессий прежнего польского сейма, постепенно на них начали подниматься политические вопросы. Сам Анджей Замойский первое время полагал, что для Польши выгоднее быть в одном государстве с Россией, чем быть независимой, ибо в случае восстановления независимой Польши Россия вновь стремилась бы покорить ее, что привело бы Польшу к необходимости затрачивать огромные силы на оборону. «Наше политическое существование под властью русских монархов,- говорил он,- при одновременном закреплении законом нашей полной национальной обособленности и нашего возрождения было бы для нас наиболее желательно, ибо оно устраняло вышеуказанную опасность». Постепенно, однако, настроения в обществе радикализировались.
граф Анджей Замойский, руководитель Земледельческого общества
В конце 1855 года был назначен и новый генерал-губернатор Северо-Западного края. Им стал давний приближенный Александра II генерал-адъютант В.И.Назимов, который уже был знаком с краем и имел там репутацию «либерала». Одним из главных действий Назимова было побуждения дворянства Северо-Западного края к выступлению с инициативой отмены крепостного права. Неформальная кампания по внушению дворянам их ответственности за это "святое" дело началась уже летом 1856 года после беседы с Александром II. Власть полагала, что местное дворянство в силу соседства с Пруссией, а также Царством Польским и остзейскими губерниями (где крепостное право было отменено раньше) окажется более восприимчивым к самой идее модернизации аграрного строя, чем великороссийские собратья по сословию. В середине 1857 года в Северо-Западном крае были учреждены особые дворянские комитеты (затем их сменили официально учрежденные губернские комитеты для устройства быта крестьян). Проекты, подготовленные назимовскими комитетами, вызвали тревогу власти за положение в Северо-Западном крае.
Помещики в трех губерниях (Виленской, Ковенской, Гродненской) почти единодушно отвергали инспирируемые правительством сверху проекты передачи крестьянам части земли за выкуп по регламентированым государством ценам. В качестве предлога выдвигалась более развитая система землепользования в западном крае, где, в отличие от общинного владения землей в центральных губерниях, уже существовало подворное или участковое пользование землей. Формулируя экономические требования в губернских комитетах в 1858 году, помещики особенно подчеркивали "обособленность" западных губерний от внутренней России. Ими же предлагались такие способы устройства земельных отношений, которые облегчали сдачу помещичьей земли в аренду состоятельным крестьянам-дворохозяевам или мобилизацию батраков в качестве вольнонаемной рабочей силы в помещичьих латифундиях. Вне рамок официальной программы, на заседаниях комитетов велись толки о возвращении польского языка в администрацию и суд, открытии Виленского университета и других злободневных для дворянства западного края вопросах.
Одновременно в крае начала вновь проводиться инвентарная реформа, реально ухудшившая положение крестьян, - поскольку многие дворяне под шумок слухов о готовящейся отмене крепостного права, и под предлогов приведения в порядок инвентарей, отрезали у крестьян обрабатываемую ими землю.
Правительство (основные творцы крестьянской и других реформ) к этому времени были обеспокоены "националистическими" тенденциями в настроениях дворянства западных губерний. Накануне дебатов по крестьянскому делу в Государственном совете в конце 1860 года дворянство Виленской и Ковенской губерний обратилось через своих предводителей в Министерство внутренних дел с ходатайством - подвергнуть скорейшей ревизии проекты Редакционных комиссий для Литовского края, которые будто бы угрожали местным помещикам полным разорением. Это обращение, с некоторыми оговорками, поддержал генерал-губернатор Назимов.
генерал-губернатор Северо-Западного края Владимир Иванович Назимов
Либеральные реформаторы в Министерстве внутренних дел и Главном комитете по подготовке крестьянской реформы связали выступление дворянства западного края не столько с помещичьей корыстью вообще, сколько с польским сепаратизмом. С этого времени начался новый этап подготовки проектов об усилении "русского элемента" в западных губерниях. В частности, был представлен проект так называемого Западнорусского общества, предусматривавший моральную и материальную поддержку православного духовенства, восстановление братств при православных церквах, поощрение культурной и языковой самобытности местного крестьянского населения в противовес польскому влиянию (включая начальное образование на "местных наречиях", то есть литовском или белорусском). Призыв к "деполонизации" края прозвучал уже в 1859 году из уст митрополита Литовского Иосифа (Семашко). В письме на имя царя бывший епископ униатской церкви в драматических красках описал угрозу ассимиляторской экспансии польского меньшинства в массу населения края.
Во второй половине 1850-х годов начали складываться конспиративные организации в Царстве Польском и Северо-Западном крае.
Среди наиболее значительных кружков самым ранним был кружок в Школе изящных искусств, возникший еще в 1856 г., известный также по имени одного из организаторов как «кружок Каплинского». По воспоминаниям участников, кружок «имел совершенно свободный и чисто товарищеский характер. Он не имел никакой писанной или утвержденной программы или устава; принадлежавшие к кружку не принимали никаких обязанностей, могли приходить или не приходить». На его еженедельных собраниях, на которые приходило иногда до 40 человек, происходили горячие дискуссии по самым различным вопросам. Среди участников были как будущие «красные», так и будущие «белые». Однако к 1860 г. кружок ввиду разнородности его состава стал распадаться, его участники, посещавшие и раньше другие кружки, присоединялись к тем из них, которые более соответствовали их политическим симпатиям.
Другим известным и видным кружком был студенческий кружок в Медико-хирургической академии, возникший в 1858 г. Вначале кружок выдвигал задачи материальной и учебной взаимопомощи. Наиболее видным его руководителем был Ян Кужина, 25-летний сын провинциального полицейского, человек образованный и способный, стремившийся уже в то время к созданию конспиративной повстанческой организации. Весной 1859 г. кружок Кужины сумел организовать студенческую политическую демонстрацию против учебной власти, неожиданно издавшей постановление о проведении внеурочных экзаменов. Это постановление преследовало цель провалить ненадежных в политическом отношении студентов и исключить их. Под влиянием кружка две трети студентов (из общего числа 318) организовали коллективный протест, выразившийся в одновременной подаче заявлений об уходе из академии. Учебные власти встревожились, но своего постановления не отменили. Были произведены аресты зачинщиков. Под давлением репрессий студенты уступили и взяли обратно свои заявления. Выступление студентов, вызвавшее большое сочувствие в демократических слоях и недовольство в высших, закончилось исключением из академии наиболее активных лиц, в том числе и Яна Кужины. Последний выехал в Париж, где стал ближайшим сотрудником Людвика Мерославского (в то время заявившего о себе как о лидере радикального крыла эмиграции). Во время указанного конфликта студентов с учебной властью впервые появились в употреблении прозвища «красных» и «белых»: «красными» стали называть радикалов, сторонников решительной борьбы с властями (в дальнейшем сторонников вооруженного восстания), «белыми» - умеренных, сторонников соглашения и легализма (подробнее про историю «красных» и «белых» я писала в несколько стебном, но подробном очерке)
Студенческий кружок, временно ослабленный, снова окреп осенью 1859 г. в связи с началом деятельности Кароля Маевского. Этому последнему суждено было сыграть в движении тех лет значительную, при этом весьма двусмысленную роль. Маевский, которому в то время было 26 лет, был человеком способным и энергичным, расчетливым политиком и умелым организатором. За пять лет до этого он окончил Сельскохозяйственный институт, затем занимался хозяйством, а осенью 1859 г. поступил в Медико-хирургическую академию, намереваясь заниматься научной работой. Маевский был против создания нелегальной повстанческой организации в близком будущем. Он считал необходимым «не горячиться, не спешить, но серьезно, деловито и настойчиво стремиться прежде всего к тайному возрождению нации во всех одновременно направлениях», а также склонять все классы «к единству и гармонии», ибо «только этим путем можно достичь силы и влияния». В академии Маевский организовал «Общество братской помощи», которое имело свою кассу и библиотеку. На собрания студенческих групп академии иногда приглашались учащиеся из других учебных заведений. Маевский старался завоевать влияние в разных кругах общества.
Кароль Маевский
Третьим кружком, имевшим уже революционный характер и сыгравшим наибольшую роль в подготовке повстанческих кадров, был кружок Янковского, зародившийся также в 1858 г., но окончательно сложившийся в следующем году. Нарциз Янковский, 30-летний сын волынского помещика, бывший офицер русской армии, отличался горячим темпераментом и готовностью к немедленной борьбе с царизмом. Янковский стремился объединить «разночинский» элемент города: чиновников, ремесленников, служащих, писателей, купцов и т. д. Он имел постоянную связь и со студентами. В конце 1859 г. по инициативе Янковского между ним и Маевским начались переговоры о слиянии, которые и закончились созданием общего комитета, известного под названием «Варшавской капитулы». Новая организация строилась на конспиративной основе и вскоре охватила своей сетью весь город. Ее целью была подготовка восстания. Собирались средства, распространялась нелегальная литература, проводились военные занятия, пропагандировалась идея восстания в народе. Организация имела связи со многими городами Царства Польского, а также с эмиграцией. Янковский находился под большим влиянием Мерославского и держал контакт с его главным помощником Кужиной. Летом 1860 г. Янковский ездил в Париж для обсуждения некоторых вопросов с Кужиной и на обратном пути был арестован на границе и сослан в Сибирь. После этого организация была ослаблена, «Варшавская капитула» - распущена, Маевский снова обособился и только осенью новые люди, прибывшие из Парижа по поручению Мерославского, восстановили прежнюю организацию и даже усилили ее.
Вслед за варшавской конспирацией, польские нелегальные кружки начали образовываться по всей России, они возникали в первую очередь в университетах (Киевском, Петербургском, Московском) и военных учебных заведениях.
Первой студенческой нелегальной организацией с четко выраженной политической ориентацией стал "Тройственный союз", возникший в Киевском университете в 1857 году во главе с В.Милевичем и В.Антоновичем. Союз быстро завязал контакты с другими польскими группами в том числе с организацией польских офицеров в Петербурге, а в 1859 году союз установил связи и с польской эмиграцией в Париже.
В Московском и Петербургском университетах, где доля польскоязычного студенчества католического вероисповедания была довольно высока (примерно треть всех студентов в Петербургском университете и около четверти - в Московском), польские студенческие союзы существовали бок о бок с радикальными кружками русских студентов, но чаще держались от них весьма обособленно. Даже та часть студентов-поляков, которая тяготела к варшавским "красным" и считала национальное освобождение невозможным без серьезных социальных реформ, ставила романтическую идею возрождения Польши в границах 1772 года и лозунг "До Днепра и Двины" выше любых форм союза с русской политической оппозицией.
Другие настроения витали в офицерском польском кружке, ядро которого составили слушатели Академии Генерального штаба. В дальнейшем к нему присоединились слушатели других военных академий (Артиллерийской, Инженерной), ряд чиновников, студентов. В кружке были и русские. Эта организация, отличавшаяся достаточно радикальными настроениями, была связана с русским либеральным и демократическим движением и находилась под сильным влиянием пропаганды журнала «Современник» и других левых изданий (а в дальнейшем и герценовского «Колокола»). Наиболее видными деятелями этой организации, насчиты¬вавшей до 70 человек, были офицеры Генерального штаба Зыгмунт Сераковский и Ярослав Домбровский, видный чиновник министерства финансов и историк Иосафат Огрызко, в дальнейшем офицеры Зыгмунт Падлевский и Людвик Звеждовский, студент университета Константин Калиновский и др.
Для налаживания связей организация использовала легальные «литературные вечера» с приглашением более широкого круга лиц.
Зыгмунт (Сигизмунд Игнатьевич) Сераковский
В конце 1858 г. Огрызко организовал издание либеральной польской газеты «Слово». В редакцию "Слова" вместе с Сераковским и Огрызко вошли Ян Станевич, поэт Э.Желиговский, профессора Бальтазар Калиновский, адвокат В.Спасович и др. Левые издания в России ("Современник", "Русское слово" и др.) приветствовали выход нового издания. В номере 15 "Слова" было помещено короткое письмо польского историка, эмигрантского деятеля, одного из левых руководителей Ноябрьского восстания И.Лелевеля, в котором он пожелал успехов новому польскому органу. Выражая сожаления, что не может принять приглашение редакции о сотрудничестве в "Слове", Лелевель пожелал успехов новому органу и солидаризировался с благородными стремлениями его сотрудников. Несмотря на то, что для публикации письма было получено специальное разрешение цензуры, газета была запрещена, а ее редактор-издатель Огрызко посажен в Петропавловскую крепость. Против запрещения «Слова» подавались протесты русской радикальной и либеральной интеллигенцией. Тургенев в письме к императору говорил о нелепости запрещения органа, боровшегося за разумное соединение и примирение двух народов. Письмо Тургенева в списках ходило по рукам. Н.Некрасову приписывалась также ходившая по рукам эпиграмма: "Плохо, братцы, беда близко, - арестован уж Огрызко".
Иосафат Огрызко
В то же время часть бывшей редакции "Слова" во главе со Спасовичем обратилась к царю с покаянным письмом, осуждая "несбыточные мечтания поляков". Другие - Сераковский и Станевич попытались предпринять издание либерального польского журнала с прежней программой; однако журнал не был разрешен.
Владимир Данилович (Влодзимеж) Спасович. Юрист, адвокат, ученый. Фотография более позднего времени
К этому времени активизировалась и польская эмиграция. После смерти в 1857 году Станислава Ворцеля радикальные элементы, как уже сказано, стали группироваться вокруг Людвика Мерославского: ветеран Ноябрьского восстания, ранее также участвовавший в Познанском восстании и сражавшийся в рядах гарибальдийцев, Мерославский был окружен в глазах молодежи романтическим ореолом. Деятельность Мерославского и его сторонников особенно усилилась с возникновением новой национально-освободительной войны итальянского народа весной 1859 г. Оживились связи с Царством Польским, Галицией и другими польскими землями. Мерославский стремился занять руководящую роль в национальном движении. Ближайшими соратниками его были генерал Юзеф Высоцкий, Северин Эльжановский, Ян Кужина; в числе его приверженцев были поэт Адам Аснык, Влодзимеж Милёвич и др. Мерославский установил связи с вождями итальянского демократического движения Гарибальди и Маццини, которые, опасаясь воскрешения Священного Союза против итальянцев, призывали Мерославского к организации народного восстания в Польше.
Итальянцам помогала Франция, заинтересованная в ослаблении Австрии. Французский император Наполеон III провозгласил с демагогической целью «принцип национальности», т. е. принцип национальной свободы. Популярность Гарибальди и Наполеона III среди поляков стала огромной. Полякам казалось, что события в Италии предвосхищают события в Польше, что Франция окажет помощь также польскому народу. Через Яна Кужину Мерославский посылал директивы о подготовке восстания в Царство Польское. В соседних польских землях - Галиции и Познанской области - также оживилось движение за расширение национальных прав и свобод. В то же время племянник французского императора принц Жером-Наполеон передал Мерославскому, что Франция, хотя она и заинтересована в польском движении, не будет воевать с Россией за Польшу. Мерославский оказался на распутьи.
Людвик Мерославский
С конца 1860-го года настроения в обществе резко радикализировались, перерастая в стихийное манифестационное движение или так называемую «моральную революцию».
Первой стала манифестация в Варшаве в июне 1860 г., во время похорон вдовы генерала Совинского, погибшего во время Ноябрьского восстания. По призыву кружков Янковского на похороны пришли массы городского населения самых различных слоев. Когда пастор назвал умершую «вдовой полковника» (Совинский получил чин генерала от повстанческого правительства), толпа громко поправила: «генерала». Группа активных участников манифестации оторвала от гроба шлейф, разорвала его на мелкие части, которые и раздала на память сопровождавшей массе. После похорон состоялось шествие в предместье Варшавы - Волю - к месту гибели Совинского.
Следующая демонстрация произошла осенью того же года во время съезда в Варшаве трех монархов (русского, прусского и австрийского), повинных в глазах местного общества в разделах Польши и угнетении польского народа. Члены патриотических кружков начали агитацию за бойкот встречи, за всяческое проявление враждебности к «слетающимся воронам». При въезде Александра II в Варшаву улицы совершенно пустовали. 20 октября перед спектаклем в оперном театре царскую ложу облили серной кислотой, а с галерки были спущены пузырьки со зловонной жидкостью, распространившей такой смрад, что собравшаяся уже публика вынуждена была уйти из зрительного зала. Словом, встреча Александра II с варшавянами в 1860 г. весьма и весьма отличалась от его первой встречи с ними четыре года тому назад.
Утром 29 ноября того же года по случаю годовщины восстания 1830 г. в костеле кармелитов на ул. Лешно был отслужен торжественный молебен. Вечером возле того же костела вновь собрались массы народа; здесь по инициативе студента Новаковского впервые были исполнены патриотические гимны: «Боже, который Польшу», «Еще Польша не погибла» и «С дымом пожаров». С улицы Лешно массовое шествие с пением патриотических песен направилось к центру города.
С этого времени демонстрации происходили практически непрерывно. Жители начали демонстративно носить национальные костюмы, чемарки, конфедератки, различные национальные эмблемы. Женщины оделись в черные траурные платья, символизировавшие плач по погибшей Отчизне. Среди горожан замелькали портреты национальных героев - Костюшко, Мицкевича и др. Радикальная молодежь преследовала и оскорбляла женщин, не носивших траур. "Буйная здешняя молодежь изощряется на преследовании дам, одетых в цветные платья, и мужчин, носящих высокие шляпы", - доносили Александру II из Варшавы. Яркие платья резались ножичками, обливались кислотой.
Под окнами царских чиновников устраивались «кошачьи концерты», военным и чиновникам при встрече на улицах плевали в лицо. Местная полиция, состоящая также по бОльшей части из поляков, практически не реагировала на городские беспорядки.
Вскоре манифестационное движение перекинулось на Вильно и Северо-Западный край.
Примерно в то же время возникли беспорядки и в Кракове: в результате австрийские власти прибегли к оружию и на время закрыли краковский университет.
Российские власти первое время пытались договориться с польской элитой и найти среди нее партнеров для проведения реформ и обуздания радикальных форм протеста. На эту роль могли претендовать два польских аристократа - граф Анджей Замойский и маркиз Александр Велепольский. Глава земледельческого общества, популярный лидер "белых", Замойский поначалу казался более подходящей фигурой. Однако стремление Замойского сохранить свою популярность, то есть зависимость от общественного мнения, со временем превратилось в проблему для его отношений с властями. Восстания он боялся и в успех его не верил, но "моральную революцию" поддерживал. Замойский не оставлял надежд, что под давлением польского движения и западных держав власти пойдут на уступки в вопросах о пределах автономии Царства и о присоединении к нему Западного края. Когда Замойский попытался открыто заговорить об этих своих надеждах, это подорвало его репутацию в глазах правительства.
В отличие от Замойского, Велепольский не стремился к популярности. Он был критически настроен по отношению к радикалам-конспираторам и вообще к повстанческой традиции польской политики и говорил о том, что всегда, когда возможно, надо делать что-то для Польши, но "ничего нельзя сделать для Польши вместе с поляками". С другой стороны, Велепольский не заискивал перед властями в Петербурге. Для властей в это время Велепольский казался трезвым, прагматичным, иногда жестким, но надежным партнером с польской стороны, желавшим разумного компромисса с имперским правительством.
(Продолжение следует...)
Прежде, чем я буду выкладывать 2-ю и 3-ю часть, хочу спросить: вообще кто-нибудь из записавшихся в это коммьюнити читает то, что я здесь выкладываю? А кто-нибудь в дальнейшем собирается на игру? :)
Честно говоря, устала делать бесполезную и бессмысленную работу. Хотелось бы хоть какой-нибудь отдачи.