Ссыльные и заточенные Соловецкого монастыря(I) - Значение монастыря как места ссылки
Среди северного нелюдимого Белого моря лежит группа островов; на одном, большем из них, стоит Соловецкий монастырь (основанный в 1437 году), окруженный высокою крепостью из дикого камня. До времени прибытия преподобных сиарцев Савватия и Зосимы, Соловецкий остров был совершенно необитаем, лишь в летнее время окрестные поморы приезжали туда для ловли рыбы и морских зверей. С тех пор, как поселившиеся в этом пустом острове св. отцы своим подвижничеством прославили себя и место, где они обитали, на Соловецкий остров начали стекаться все, кто желал, по тем или иным причинам, бежать из мира. Из этих беглецов мира образовалась и до сих пор образовывается соловецкая монашеская община. И не даром. Соловецкий монастырь для людей, бегающих мира, самое желанное место. Соловецкий остров, лежащий под 65° 1' с.ш. и 53° в.д., доступен для сообщения только с мая по сентябрь, а в остальные восемь месяцев в году окружен плавающими льдами, препятствующими всякому сообщению с миром. В зимние восемь месяцев переезд с острова на матерую землю сопряжен с величайшею опасностью; лишь изредка, в экстренных случаях, взросшие среди северных льдов поморы несколько раз в зиму, с опасностью жизни, приезжают в монастырь.
Соловецкий остров имеет в длину 25 вёрст и в ширину 16. Почва его состоит из крупного песка в перемешку с громадного размера булыжниками. Поверхность его холмистая, изрезанная безлесными болотами и множеством пресноводных озёр. Озёры эти, имеющие очень затейливые, извилистые формы, представляют для незнакомого с местностью такой лабиринт, из которого трудно выбраться. Одному арестанту Дружинину в 1753 году удалось ускользнуть из крепостного каземата, и побег сделался неудачным только потому, что беглец заплутался между озёрами и, мучимый голодом, попался снова в руки ищущих его людей. Отсутствие всякого жилья, кроме монастыря, на этом острове, суровость климата, сырость воздуха, всегда наполненного морскими испарениями, лишают всякой возможности жить вне стен монастыря. Каменистая почва даёт возможность расти лишь кривым берёзам да малорослым елям; только в центре острова изредка попадается строевой лес, поэтому морской ветер беспрепятственно разгуливает по острову, поднимая зимой страшные снеговые буруны.
Соловецкий остров отделён от твёрдой земли морским проливом к западу в 60 вёрст, к востоку в 35; от г. Архангельска он отстоит на 350 вёрст, от г. Онеги - 180 вёрст.
Берега твердой земли представляют из себя почти ту же пустыню, что и Соловецкий остров. Уцепится на утёсе морского берега жалкая деревушка с избушками, потом вёрст 30-40 пустое пространство. Везде пусто, тихо, безлюдно, лишь вечно бушующее море, напирая своими мощными волнами на каменную грудь земли, производит своеобразный шум; это на востоке. Западный берег хотя и населённее, но всё-таки деревушка от деревушки отделяется 20-30 вёрстным бездорожным пространством; даже до сих пор здесь не имеется дороги, а в былые времена берега Белого моря представляли из себя сущую пустыню с небольшими оазисами.
Западный берег Белого моря целиком от р. Онеги до Кольского острога, на протяжении тысячи вёрст, был монастырскою соловецкою вотчиною. На этом тысячевёрстном пространстве, в конце прошлого столетия, едва было 4000 душ жителей. Восточный или, так называемый, летний берег Белого моря был настолько малолюдный и жители его так обижены Богом и природой, что монастырь даже не считался нужным просить его себе в вотчину.
Итак, пустынный, крайсветный остров с мрачною природою, с кучкою суровых, отшатнувшихся от мира, людей, кругом нелюдимое море, две трети года покрытое льдом, а за этим морем опять пустынный берег с изредка попадающими путнику деревнюшками, в которых жили полузамёрзлые и голодные монастырские людишки. Как только стала известна эта особенность местоположения Соловецкой обители в Новгороде и Москве, то скоро поняли, что нет краше места для людей, коих нужно было услать туда, куда ворон костей не заносит.
Место для помещения ссыльных, по тогдашнему, должно было удовлетворять следующим условиям: а) отделить ссыльного от своей родины; поместить его там, где сношение с миром людей были бы ограничены до крайних пределов; чтобы ссыльный не мог знать ничего из мира и мир про него; подвергнуть ссыльного нравственному одиночеству, елико возможно сделать чувствительнее и продолжительнее его душевную истому; b) поместить ссыльного (для Соловков в большинстве случаев сблудившего с прямого пути обыденной жизни и традиционных мнений) в такое место и среду, где бы он мог понять своё заблуждение, возвратиться на правую стезю и принести Господу Богу достойное покаяние; c) лишить ссыльного возможности побега.
Соловецкий монастырь как нельзя лучше удовлетворял этим условиям.
Соловки не были никому родиной, сама природа оградила остров от всякого мирского влияния; сношения с другими людьми две трети года физически невозможны, нравственное одиночество достигалось тем, что ссыльный редко мог найти друзей в благочестивых людях, которые считали его еретиком. В зимнее время монастырь представлял глухую снеговую пустыню; тишина словно в мертвом царстве, только однообразный звон колоколов да зловещее карканье воронов нарушают тишину этого мёртвого царства. Вы здесь не услышите ни звонкого, ласкающего слух, женского голоса, ни веселящего детского лепета, ни песни, то заунывной, то разгульной, но одинаково захватывающей душу русского человека. Осенью, когда закрывается навигация, когда направляешься жить восемь месяцев среди полного разобщения с миром людей, страшная, доводящая до исступления, тоска завладевает тобою, человеком вольным, могущим во всякое время покинуть этот остров. А что должен был выносить человек, которому вменено в обязанность пребывать там "до кончины живота его безысходно", то и помыслить страшно!
Физическая особенность острова, изолированного от всего живущего, исключали всякую возможность побега. Крепкие, высокие стены окружали монастырь, а внутри стен казематы, тщательно охраняемые, служили достаточною порукою, что заключенные в них "утечки не учинят". Бегали люди из крайних пределов Сибири, с каторги, бегают с острова Сахалина, но не было примера, чтобы кто-либо убегал из казематов, но не дальше острова; с него никуда не могли скрыться. Все немногочисленные побеги из Соловков ссыльных были совершаемы теми из них, которые не сидели в казематах, а жили свободно под монастырским надзором. Живя на свободе, они знакомились с местностью и людьми; иногда удавалось найти друзей, а иногда купить человека за деньги, и благодаря им переехать с острова на матерую землю и там на время скрыться у знакомых.
Что касается заблуждения ссыльных, то где лучше искоренить их как не в среде людей, считающих каждую йоту и точку не только догматов, но и всей обрядности своего исповедания за необходимое условие своего спасения. Начальство, посылая ссыльных на увещание и караул монахов, хорошо знало, что последние будут и увещевать их не только за страх, но и за совесть; они будут видеть в этом не одно только исполнение предписаний, но и угодное Богу дело, спасение своей души. "Великое дело наставить на путь истины заблудшего человека, спасти душу, совлечённую лукавым на путь погибельный", говорят монахи. "Господь повелевает оставить 99 несблудивших и идти отыскивать одну заблудшую овцу". И действительно, некоторые из ссыльных нашли в Соловецком монастыре хотя невольную, но тихую гавань среди бурь житейского моря. Весь монашеский склад жизни, как нечто цельное, оконченное, составленное по известному плану с определённой целью, оказывал иногда своё воздействие на ссыльных; они не только раскаявались в своих заблуждениях, но делались такими горячими адептами истового православия и монашеских подвигов, что удостоились быть занесёнными на страницы Соловецкого патерика наравне с великими подвижниками, прославившими обитель. Таковы иеромонах Иероним, послушник Иван Сорокин, а сосланный Петром I по делу Гришки Талицкого его духовник "распятский поп Иван Иванов" сделался основателем Галгофо-распятского скита на Анзерском острове, отличающегося строгостью своего устава даже между суровыми соловьянами, а теперь считают его святым. Мощи его почивают под спудом в церкви Голгофского скита.
Соловецкий остров имеет в длину 25 вёрст и в ширину 16. Почва его состоит из крупного песка в перемешку с громадного размера булыжниками. Поверхность его холмистая, изрезанная безлесными болотами и множеством пресноводных озёр. Озёры эти, имеющие очень затейливые, извилистые формы, представляют для незнакомого с местностью такой лабиринт, из которого трудно выбраться. Одному арестанту Дружинину в 1753 году удалось ускользнуть из крепостного каземата, и побег сделался неудачным только потому, что беглец заплутался между озёрами и, мучимый голодом, попался снова в руки ищущих его людей. Отсутствие всякого жилья, кроме монастыря, на этом острове, суровость климата, сырость воздуха, всегда наполненного морскими испарениями, лишают всякой возможности жить вне стен монастыря. Каменистая почва даёт возможность расти лишь кривым берёзам да малорослым елям; только в центре острова изредка попадается строевой лес, поэтому морской ветер беспрепятственно разгуливает по острову, поднимая зимой страшные снеговые буруны.
Соловецкий остров отделён от твёрдой земли морским проливом к западу в 60 вёрст, к востоку в 35; от г. Архангельска он отстоит на 350 вёрст, от г. Онеги - 180 вёрст.
Берега твердой земли представляют из себя почти ту же пустыню, что и Соловецкий остров. Уцепится на утёсе морского берега жалкая деревушка с избушками, потом вёрст 30-40 пустое пространство. Везде пусто, тихо, безлюдно, лишь вечно бушующее море, напирая своими мощными волнами на каменную грудь земли, производит своеобразный шум; это на востоке. Западный берег хотя и населённее, но всё-таки деревушка от деревушки отделяется 20-30 вёрстным бездорожным пространством; даже до сих пор здесь не имеется дороги, а в былые времена берега Белого моря представляли из себя сущую пустыню с небольшими оазисами.
Западный берег Белого моря целиком от р. Онеги до Кольского острога, на протяжении тысячи вёрст, был монастырскою соловецкою вотчиною. На этом тысячевёрстном пространстве, в конце прошлого столетия, едва было 4000 душ жителей. Восточный или, так называемый, летний берег Белого моря был настолько малолюдный и жители его так обижены Богом и природой, что монастырь даже не считался нужным просить его себе в вотчину.
Итак, пустынный, крайсветный остров с мрачною природою, с кучкою суровых, отшатнувшихся от мира, людей, кругом нелюдимое море, две трети года покрытое льдом, а за этим морем опять пустынный берег с изредка попадающими путнику деревнюшками, в которых жили полузамёрзлые и голодные монастырские людишки. Как только стала известна эта особенность местоположения Соловецкой обители в Новгороде и Москве, то скоро поняли, что нет краше места для людей, коих нужно было услать туда, куда ворон костей не заносит.
Место для помещения ссыльных, по тогдашнему, должно было удовлетворять следующим условиям: а) отделить ссыльного от своей родины; поместить его там, где сношение с миром людей были бы ограничены до крайних пределов; чтобы ссыльный не мог знать ничего из мира и мир про него; подвергнуть ссыльного нравственному одиночеству, елико возможно сделать чувствительнее и продолжительнее его душевную истому; b) поместить ссыльного (для Соловков в большинстве случаев сблудившего с прямого пути обыденной жизни и традиционных мнений) в такое место и среду, где бы он мог понять своё заблуждение, возвратиться на правую стезю и принести Господу Богу достойное покаяние; c) лишить ссыльного возможности побега.
Соловецкий монастырь как нельзя лучше удовлетворял этим условиям.
Соловки не были никому родиной, сама природа оградила остров от всякого мирского влияния; сношения с другими людьми две трети года физически невозможны, нравственное одиночество достигалось тем, что ссыльный редко мог найти друзей в благочестивых людях, которые считали его еретиком. В зимнее время монастырь представлял глухую снеговую пустыню; тишина словно в мертвом царстве, только однообразный звон колоколов да зловещее карканье воронов нарушают тишину этого мёртвого царства. Вы здесь не услышите ни звонкого, ласкающего слух, женского голоса, ни веселящего детского лепета, ни песни, то заунывной, то разгульной, но одинаково захватывающей душу русского человека. Осенью, когда закрывается навигация, когда направляешься жить восемь месяцев среди полного разобщения с миром людей, страшная, доводящая до исступления, тоска завладевает тобою, человеком вольным, могущим во всякое время покинуть этот остров. А что должен был выносить человек, которому вменено в обязанность пребывать там "до кончины живота его безысходно", то и помыслить страшно!
Физическая особенность острова, изолированного от всего живущего, исключали всякую возможность побега. Крепкие, высокие стены окружали монастырь, а внутри стен казематы, тщательно охраняемые, служили достаточною порукою, что заключенные в них "утечки не учинят". Бегали люди из крайних пределов Сибири, с каторги, бегают с острова Сахалина, но не было примера, чтобы кто-либо убегал из казематов, но не дальше острова; с него никуда не могли скрыться. Все немногочисленные побеги из Соловков ссыльных были совершаемы теми из них, которые не сидели в казематах, а жили свободно под монастырским надзором. Живя на свободе, они знакомились с местностью и людьми; иногда удавалось найти друзей, а иногда купить человека за деньги, и благодаря им переехать с острова на матерую землю и там на время скрыться у знакомых.
Что касается заблуждения ссыльных, то где лучше искоренить их как не в среде людей, считающих каждую йоту и точку не только догматов, но и всей обрядности своего исповедания за необходимое условие своего спасения. Начальство, посылая ссыльных на увещание и караул монахов, хорошо знало, что последние будут и увещевать их не только за страх, но и за совесть; они будут видеть в этом не одно только исполнение предписаний, но и угодное Богу дело, спасение своей души. "Великое дело наставить на путь истины заблудшего человека, спасти душу, совлечённую лукавым на путь погибельный", говорят монахи. "Господь повелевает оставить 99 несблудивших и идти отыскивать одну заблудшую овцу". И действительно, некоторые из ссыльных нашли в Соловецком монастыре хотя невольную, но тихую гавань среди бурь житейского моря. Весь монашеский склад жизни, как нечто цельное, оконченное, составленное по известному плану с определённой целью, оказывал иногда своё воздействие на ссыльных; они не только раскаявались в своих заблуждениях, но делались такими горячими адептами истового православия и монашеских подвигов, что удостоились быть занесёнными на страницы Соловецкого патерика наравне с великими подвижниками, прославившими обитель. Таковы иеромонах Иероним, послушник Иван Сорокин, а сосланный Петром I по делу Гришки Талицкого его духовник "распятский поп Иван Иванов" сделался основателем Галгофо-распятского скита на Анзерском острове, отличающегося строгостью своего устава даже между суровыми соловьянами, а теперь считают его святым. Мощи его почивают под спудом в церкви Голгофского скита.