Письмо в бутылке. Новелла №7
Письмо в бутылке
Новелла №7
Адам дернул за рычаг слива, и вода зашумела в бачке. Смывая дерьмо в унитазе, не смываешь дерьмо со своей жизни.
Адам подумал об этом и, кажется, заплакал. У него уже третий день болела голова и приходили бредовые идеи вроде этой. Возможно, у него был жар.
Адам никогда не болел. Еще когда учился в начальной школе, в году он пропускал не больше трех занятий. Все потому, что у него выработался прекрасный иммунитет. Сейчас, когда он был так нужен, организм решил взять тайм-аут, и болезнь беспрепятственно развивалась внутри его чрева.
Адам сел на кровать и взглянул в окно. Его кровать стояла в небольшой гостиничной комнатке на четвертом этаже на улице Монтлон в Париже. У стены пустовала вторая койка. Весенним наплывом туристов были заняты все относительно недорогие отели города, и потому Адаму пришлось взять двухместный номер вместо одиночного, уплатив вдвое больше планированной суммы. Но он не жалел денег. Деньги у него были. У него не было дома, а потому он без раздумий выложил несколько купюр из своего бумажника за временное пристанище.
Двое окон выходили из комнаты на сквер, от которого, как от солнца расходились лучи узких улочек, залитые светом вечерних фонарей и витрин магазинов. Когда солнце пряталось за дымящими трубами невысоких домов, по улицам к скверу стекались люди, но к девяти часам он закрывался, и они растворялись по барам и ночным кафе, которые работали до самого позднего времени темной половины суток, плавно перетекающего в ранее утро.
В этом городе он чувствовал себя Гулливером среди лилипутов. Все тут было миниатюрным и как будто игрушечным, сошедшим со страниц детских книг или иллюстрированных энциклопедий. Даже люди, отсюда, с четвертого этажа, казались маленькими и неуклюжими. Саму улицу Монтлон можно было пройти за четверть минуты прогулочным шагом, а у входа в отель располагался мини-маркет, где приветливый продавец разговаривал с миниатюрной француженкой, с яростью расставляя ударения на последние слоги. Лифт в отеле был таким маленьким, что туда могло уместиться лишь два человека со средних размеров чемоданом, а комнату, в которой он остановился, можно было померить пятью шагами вдоль и тремя поперек. Крошечное окно в миниатюрной душевой выходило на маленький внутренний двор, куда нельзя было попасть с улицы. Там во всю шел ремонт, и строительные леса прогибались под весом оседающей пыли и голубей.
Адам сел на кровать и почувствовал, как прямо под ним пронеслась вереница вагонов подземного метро, содрогая его миниатюрные апартаменты в чужом миниатюрном городе.
Жар возник в его груди, ударил в голову, полыхнул в ушах и понесся вниз, поджигая, как горючая смесь, все его внутренности изнутри. Он достиг своего апогея внизу живота, и как разбитое яйцо расплылся по чреслам, заставив его вскрикнуть и завалиться на кровать.
Адам почувствовал жажду, но тут же понял, что не в силах сделать даже нескольких шагов до раковины и закрыл глаза. На веках выступили холодные капли пота. Верхняя губа сделалась соленой и Адам облизал ее, нервно дернув языком в поисках драгоценной влаги.
Смеркалось.
Тьма ворвалась в комнату, мешаясь с уличным светом, и окутывала его самого, распростертого на кровати в неестественной позе. Стало легче, и приступ ушел и Адам подумал, что он в силах заснуть, но тут вечернюю тишину взорвал вой сирены и он вскочил на ноги.
Полиция.
Нет, всего лишь сигнализация какой-то машины, припаркованной на дальней стороне улицы. Адам наблюдал, как владелец дергает рукой, с сжатой в ней ключом, пытаясь отключить сигнализацию, а потом снова лег.
Полиция.
"Успокойся, - сказал он себе, - ты хорошо заметал следы. Они ищут тебя в Дрездене или в Лондоне. В Таллине или Гродно. В Ла-Велле или в Бордо. В Москве. Но не в Париже. Но не на улице Монтлон".
Он провалился в пятиминутный сон, и когда снова открыл глаза, его беспокойство достигло предела. "Повтори это вслух, - сказал внутренний голос, - мысли звучат не слишком убедительно. Тем более твои. Скажи это в голос".
Адам, превозмогая боль, открыл рот.
- Успокойся, - прошептал он, - они ищут тебя…
Мысль оборвалась.
Стук в дверь.
- … в Париже.
Он закрыл рот.
Адам встал с кровати и вынул из-под подушки пистолет. Проверил обойму и шатаясь подошел к двери.
- Да, - прошептал он, и потом громче, - кто это?
- Monsieur? - за дверью послышались голоса, - bon soir. Nous sommes vos voisins. Je m`appelle Andre. Pouvez-vous parler avec moi?*
- Je parle pas francais,** - сказал Адам и отошел от двери. Он спрятал пистолет под подушку и лег сверху, кладя ноги на кровать, не снимая ботинок.
Голоса за дверью затихли. Он почти заснул.
- Pardon, - сказал он во тьму, и его голос растворился в молчаливой дымке бреда.
Он чувствовал, как погибает, как хочет забыться крепким сном. Желательно навсегда.
Он чувствовал, как он одинок. После предательства одиночество ощущается особенно резко, выставляя напоказ все свои самые уродливые грани. Острые колья, о которые можно обрезаться по неосторожности или напороться.
Одиночество было там, у него внутри, и его грани резали и кромсали на куски все его внутренности и мысли.
Если он умрет от этого вируса, это будет не самым худшим вариантом. Если он не доживет до утра, он скажет Иисусу "спасибо".
Send in our: SOS. SOS. SOS.
Адам провалился.
... _ _ _ ...
Ему снилась тьма и желеобразный туман. Он был на вокзале в Москве и вокруг проносились люди, а точнее он проносился мимо них, задевая толстые сумки и спотыкаясь о стоящие чемоданы и банки.
Провал.
Он был в каком-то бедном квартале, прятался среди руин и помоек, а полицейская машина курсировала между этими обломками цивилизации, выискивая его, точно собака на охоте ищет подбитую дичь.
Провал.
Он был в зале суда и усатый судья, с прической, напоминающей озеро в лесу, выносил ему приговор. Его обмякшее лицо походило на мину знакомого продавца картин с Монмартра, но тот был чуть помоложе и посвежее, чем этот старый пердун. И не такой злой.
Провал.
Он был там, в здании, размахивая своим пистолетом перед напуганным личиком служащей и требуя вскрыть кассу. Она безропотно выполняла все его приказы, и он был собой очень доволен. Потом он обернулся, чтобы отпустить какую-то шутку своему товарищу, но заметил лишь его силуэт переходящий улицу с видом слегка подвыпившего прохожего. И полицейскую машину, припаркованную у стеклянных дверей.
Провал.
... _ _ _ ...
Потом он услышал музыку.
Его сон перешел в другую фазу, из видений ушел постоянный страх и он окунулся в тусклый приятный свет. Музыка лилась по улицам Парижа и заливалась в ночные бары и кафе, где сидели люди. В ней тонули деревья в сквере, куда выходили и окна его комнаты, и случайные прохожие. Музыка заливала его самого, проникая внутрь и притупляя боль, растворяя ее и вынося из организма.
А потом он встал с кровати. Музыка звала его, и он подчинялся ей.
Адам открыл дверь, которую зарекся не открывать до самого утра, и вышел в коридор, спустился вниз на лифте, чьи стены отливали ярко-фиолетовым оттенком, прошел мимо пустующего ресепшена и вышел на улицу.
Моросил дождь.
Адам вдыхал запах дождя, запах мокрой городской пыли, который можно почувствовать, только когда первые капли ударяются о землю, поднимая в воздух столбы пыли, такие же миниатюрные, как и этот город.
По улицам лился джаз, как будто его играли в каждом доме. Адаму вспомнилась прихоть Дровосека, но ему совсем не стало страшно. Если бы он встретился лицом к лицу с тем маньяком, таскающим с собой топор, он вряд ли бы его убил. Внутри него тоже играла музыка и она мечтала слиться воедино с теми звуками, что неслись по улицам города.
Он долго бродил под дождем, но ни на миг не усомнился, что сможет найти человека или божество, играющего эту мелодию. Этот звук был похож на пение сирен. Но лишь тем, что имел такую же магнетическую силу, но не был таким же коварным.
Адам свернул в узкий переулок и сразу понял, что на верном пути. Впереди мерцали тусклые огни ночного бара, и когда он подошел ближе, увидел музыканта. Им был мальчик лет семнадцати, наперевес с саксофоном и в забавной синей кепке.
Он стоял в нише под каменным сводом нависшего над ним дома и играл. Вокруг него растекался приглушенный желтый свет. Адам не смог понять, откуда он исходит, и сделал вывод, что свет льется из него самого и его саксофона. Тогда это не показалось ему чем то неестественным. Тогда это показалось ему до боли правдивым.
У ног музыканта стояла бутылка. Бутылка из-под дешевого коньяка, но в ту ночь он не нашел в этом ничего отталкивающего. Наоборот: только привлекательное.
В бутылке лежало несколько купюр, а последняя застряла в горлышке и, кажется, мешала ей дышать. В ту ночь все предметы оживали.
Мальчишка играл самозабвенно. Он сливался с инструментом воедино и, кажется, звуки исходили из самых глубин его души.
Звук отражался от сводов ниши и разлетался по городу. Сотни прохожих останавливались, чтобы послушать его. Чтобы искупаться в звуке.
А музыка все лилась и лилась и ей не было конца. Грустная и до того прекрасная мелодия. Как сигнал. Как просьба о помощи. Как письмо в бутылке.
SOS.
Адам подошел ближе, на ходу доставая деньги из своего кармана. Он протолкнул застрявшую купюру и вложил еще новую так, чтобы бутылка задышала полной грудью. Чтобы она тоже смогла наслаждаться этой мелодией. Наслаждаться своим одиночеством. Грустить.
И музыка оборвалась, как только Адам отошел на свое место.
Мальчик поднял на него глаза и отнял саксофон от своих губ.
Адам взглянул на него и почему-то улыбнулся. Он посмотрел на обращенные к нему глаза и увидел себя. Но это было не отражение его плоти в стеклянных глазах. Глаза музыканта разверзлись как пучины Рая, и он увидел себя. Адам был там, в душе мальчишки, такой же одинокий и беспризорный. Такой же бездомный.
Музыкант смотрел на него долго и внимательно, а потом зачехлил свой инструмент и взял под мышку бутылку с деньгами.
- Allons***, - сказал он, и Адам пошел за ним.
Адам не знал, зачем он идет за этим парнем. Просто он чувствовал, что так надо. Вот и все. В его глазах отразился он сам. И этого было достаточно.
Музыкант зашел в ночное кафе и Адам последовал за ним. Мальчик сел у барной стойки и Адам сел рядом. Бармен взглянул на парня и, узнав его лицо, приветливо кивнул и что-то сказал. Парень ответил.
Потом бармен взял со стойки бутылку с деньгами и ушел.
Когда он вернулся, в его руке по-прежнему была та же бутылка, но вместо денег она до краев была наполненная вермутом.
- Merci, - сказал музыкант и обернулся к Адаму лицом.
- De rien, vieux,**** - ответил ему бармен и отвернулся.
- C`est moi qui paye,***** - сказал музыкант.
Адам не знал французского, но понял, что парень за него заплатит. Как будто они общались телепатически, а не словами. Как будто между ними не было языкового барьера.
- Copain, - сказал музыкант, подзывая бармена жестом, - deux verres, s`il te plait.******
Адам не заметил, как на стойке появились два мутных стакана под вермут.
Он сидел в ночном кафе и разговаривал с музыкантом. О музыке, о любви, о жизни, о Париже. Они не знали языка друг друга, но это им ничуть не мешало общаться.
Когда пришло время прощаться, Адам рассмеялся и пожал ему руку, чтобы идти домой. Он улыбнулся в ответ.
... _ _ _ ...
Утро подкралось незаметно, и когда Адам открыл глаза, оно уже успело достичь своей высшей точки, и теперь медленно и плавно перетекало в день.
Адам поднял голову с подушки и встал. Что-то поменялось. Адам сразу это почувствовал, но сначала не понял что.
Наконец он догадался. У него не болела голова. Для человека, страдающего уже третий день, это было не второстепенной новостью.
Адам спустился в подвальное помещение на лифте, чтобы съесть завтрак. Завтрак ему понравился, и он наелся хорошо. Впервые за несколько дней он мог нормально есть. Он хотел нормально есть.
Толстая черная повариха весело смеялась на кухне и разговаривала с посетителями.
Адам перебросился с ней несколькими фразами, после чего вспомнил, что не знает языка.
Он улыбнулся этой мысли и поднялся к себе, наверх.
Комнату заливал приятный свет, и Адам выглянул в окно. Он увидел сквер, по дорожкам которого бегали утренние спортсмены. Город уже ожил и бурлил жизнью.
Свет. Он заливался внутрь его тела, и Адам чувствовал себя так, будто заново родился. О боли не шло и речи. Об отчаянии он не вспоминал.
Адам вспомнил, каким овощем он был вчера, и только улыбнулся. Сегодня даже его комната казалась ему другой. Просторной и светлой. Прекрасной и дышащей своими тремя окнами.
Но что там был за сон? Тот, что заставил его проснуться. Тот, что вернул его к жизни.
Или то был не сон?
Или правда.
Адам вдруг подумал, что это было все наяву, и что вчера он действительно разговаривал с семнадцатилетним музыкантом так же легко, как разговаривал на кухне с поварихой.
Его охватило непонятное беспокойство и ощущение предчувствия. Оно никак не вязалось с сегодняшним утром. Скорее, эти чувства по ошибке заглянули в Солнечное Сегодня из Темного Вчера. Так, как корабли по ошибке заходят в другую гавань.
Адам оделся и вышел на улицу. Он долго бродил по городу, вплоть до раннего вечера. Он искал ту нишу. Место, где он встретил музыканта. Он искал сердце Парижа. Просто, чтобы убедиться, что оно ему не приснилось. Просто убедиться, что у этого города ДЕЙСТВИТЕЛЬНО есть сердце.
Голова снова начала побаливать, но он не хотел возвращаться туда, в Темное Вчера из Солнечного Сегодня и потому продолжал поиски.
Наконец он его нашел. Сегодня оно смотрелось по-другому, не так как вчера, и потому Адам подумал, что мог несколько раз пройти в него в течении дня, не заметив.
Но ночное кафе было тут, рядом, а в нише стояла пустая бутылка из-под дешевого коньяка. Не хватало только музыканта.
Боль ушла и снова вернулась надежда. Все те чувства, что выползли, как страшные тарантулы, из Темного Вчера, вернулись обратно.
Адам сел в кафе на другой стороне улицы, так чтобы ему была видна ниша, и стал ждать наступления вечера.
Наконец сумерки залили город, залили дома и людей, как спиртное заливает кусочки льда в стакане.
И музыкант снова заиграл. Он стоял там же, в той нише и она снова светилась тусклым мягким светом. Адам вышел из кафе и взял такси.
- A l`aéroport, - сказал он шоферу и тени понеслись вокруг них, когда он нажал на педаль газа.
Через полчаса Адам был в аэропорту. Улетая из Парижа, он забрал с собой звук. Звук его сердца. Звук одиночества. Забрал с собой письмо в бутылке.
* Господин, добрый вечер. Мы ваши соседи. Меня зовут Андре. Вы можете со мной поговорить?
** Я не говорю по-французски.
*** Идем.
**** Не за что, старик.
***** Я плачу.
****** Дружище, два стакана, если можно.
Федор Гордеев, февраль 2013, Москва