Новелла №1. Пуская дым в ночную тишину.
Пуская дым в ночную тишину…
Новелла № 1
Приятная майская ночь. Родители уехали в гости, и я остался дома один. Спать не хочется. Впереди лето - тогда отосплюсь.
До каникул совсем ничего - две недельки. За это время я должен успеть попрощаться со всеми школьными друзьями. В следующем году я перейду в колледж и больше никогда их не увижу. Даже грустно немного. Сказать по правде, печально расставаться с теми, с кем учился в одном классе несколько лет подряд. Конечно, я не говорю про Макса, про Твида или про Элизабет. С ними я расстаюсь без особых почестей, можно даже сказать, с удовольствием. Но все остальные - славные ребята и я может даже слезу пущу на прощальном вечере. А может быть, и нет, пока не решил точно.
Я беру желтую пачку «Camel» с отцовского комода и отправляюсь на балкон покурить. Внезапно раздается телефонный звонок. Я на секунду замираю, как вкопанный, но на следующий миг уже точно знаю, кто это звонит. Должно быть у Джуди вновь что-нибудь стряслось. Кто бы еще стал трепаться по телефону в два часа ночи?
Я беру трубку и тут же понимаю, что не ошибся.
- Привет, Льюис, - говорит Джуди, и я слышу, как дрожит ее встревоженный голос.
Джуди - моя подруга. Она славная девчонка и должно быть, труднее всего мне будет расставаться именно с ней.
- Привет, Джуди, - говорю я, - что стряслось?
У Джуди непредсказуемый характер. Иногда просит прощенья по пустякам, а сейчас вот звонит в два часа ночи и даже не поинтересуется, не сплю ли я.
- Что стряслось? - спрашиваю.
Сначала в трубке молчание и только приглушенные всхлипывания, а потом слышу плач навзрыд. Видать, и впрямь что-то серьезное.
- Ну, Джуди, будет, - говорю, - что ж так убиваться? Расскажи мне, лучше, что у тебя произошло.
Пока Джуди успокаивается, я открываю окно в гостиной и сажусь на подоконник. Курить хочется, а провод до балкона не растянешь. Ну, да ладно, думаю, - до утра проветрится. Теплый воздух с улицы врывается в комнату и на мгновенье мне чудиться, что он уронит меня на пол. Но порыв ослабевает и я, устроившись поудобнее, зажигаю сигарету. После первых двух моих затяжек, Джуди, на том конце провода, уже унимает плач.
- Представляешь, Льюис, - говорит она, немного писклявым от слез голосом, - меня выперли из школы.
- Ну и дела, - говорю я, затянувшись, - в чем же дело?
Джуди вновь начинает рыдать. Я молчу. Этим девчонкам надо выплакаться, они так успокаиваются своеобразно. Это уж я точно знаю. Пододвигаю пепельницу и стряхиваю прогоревший табак. Если вы никогда не курили майской ночью, сидя на подоконнике и распахнув на улицу окно, вы не сможете себе даже вообразить, как это чертовски приятно.
- Понимаешь, я на прошлой неделе переспала с Марком, - говорит Джуди, всхлипывая, - помнишь, я тебе рассказывала?
- Нет, - говорю, - что-то не припомню. Должно быть, ты говорила про это с Мари или еще с кем. Но не со мной.
- Так, вот, - продолжает Джуди. Она меня уже не слышит, - этот Марк - подонок. Ты бы знал, Льюис, какой он подонок! Даже говорить не хочу.
- Что ж он сболтнул кому? - спрашиваю я, затягиваясь. Ветер неожиданно совсем утихает, позволяя мне пустить пару-тройку дымовых колечек в ночную тишину.
- Да, Льюис, представляешь, да! - говорит Джуди. Она уже не плачет. В его голосе появились нотки ярости.
- Кому же? - спрашиваю.
- Не поверишь, Льюис, - говорит Джуди, - он проболтался Нэнси.
- Нэнси? - переспрашиваю я, - ну, тогда все ясно. Ты не плач, Джуди. Рассказывай дальше.
- Эта сучка рассказала всей школе, - всхлипывает она, - и знаешь, что? Меня вчера вызвал к себе директор.
- Мистер Джексон? - спрашиваю, понимая, на сколько серьезно обстоит дело.
- Джексон, Льюис! - кричит в трубку Джуди, - понимаешь, он тоже знает!
- Ох уж эта Нэнси, - протягиваю я, как старикан, и подношу сигарету к губам.
- Да, Льюис, представляешь? - Джуди опять всхлипывает, - меня вызвал сам мистер Джексон!
- Но, что же он тебе сказал, Джуд? - спрашиваю я, пуская дым носом, - расскажи!
- Я зашла к нему в кабинет, - начинает Джуди, - он сидит такой в кресле, весь чопорный, а в глаза мне посмотреть боится. Я стою, жду, разглядываю его сальные виски и воротник рубашки с пятном от бренди. Оно совсем маленькое, Льюис. Пятнышко. Но я-то его приметила, понимаешь Льюис?
- Понимаю, - вздыхаю я, - давай, же. Что он сказал?
- Он помолчал с минуту, а потом говорит: «Ну, мисс Тэтчер, я думаю, вы знаете, на какую тему у нас с вами будет разговор». «Знать - не знаю, - говорю, - но догадываюсь». Я тогда была очень зла. Не только на Нэнси и Марка, но и на Джексона и вообще на весь мир! Так вот, старик мне и говорит: «и не стыдно вам, мисс Тэтчер?». «Нет, - говорю, - что-то не особо».
Он весь покраснел, как рак, вскочил на ноги и давай орать. Ну, я стою, слушаю, ищу глазами на его столе, чтоб в него потяжелее запустить. Я бы, конечно, не кинула в него ничего, Льюис. Это просто так, мысленно, чтобы душу отвести. Понимаешь?
- Понимаю, - говорю, - что ж тут непонятного? Продолжай.
- Ну, он покричал - покричал, а потом все же унялся. Я тогда его и спрашиваю: «скажите мне, мистер Джексон, что же постыдного в том, что я переспала с парнем?»
- Так и сказала? - спрашиваю я, роняя пепел на подоконник, - ну, даешь, Джуд!
- Так и сказала, Льюис, - говорит она, - а что мне было терять, скажи на милость?
- И то верно, - говорю, - а что же Джексон?
- Он сел, весь в кресло вжался, будто я имя сатаны в алтаре произнесла. Стою, молчу, жду, что дальше. «Неужели ты сама не понимаешь?» - спрашивает, упорно глядя в окно. «Не понимаю, - говорю, - вот у вас, мистер Джексон есть дети. Так что же вы их в капусте нашли?»
- Ох, Джуди, - говорю я, вскакивая, - вот это ты прямо в точку попала. Вот это ты молодец. Возьми хоть любого из наших профессоров. Все такие чопорные, серьезные, напыщенные. А у них же тоже у всех дети есть. Возьми хоть миссис Нортон. Как представишь, чтоб она вся красная от возбуждения, пыхтела, точно пудель под каким-то бугаем, аж смех пробирает.
- Хи-хи-хи, - смеется Джуди, и мне почему-то так приятно от этого смеха становится. То есть приятно оттого, что она хоть немного развеселилась.
- Но что же Джексон тебе на это ответил? - спрашиваю.
- «По-моему, вы выходите за все рамки приличия» - говорит, а сам, видно, задумался. «Ну, раз уж мы о приличиях заговорили, - напираю я, - давайте уж и это учитывать. Или вы мне рот закрываете? У нас, между прочим, свобода слова». Не знаю, зачем я это последнее сказала, так, для убедительности. «Свобода, но не хамство, - говорит, - говорить вы можете что хотите, но пристыжать директора, это уж выше всякой меры». «Пристыжать? - спрашиваю, - да кто же вас пристыжает? Что здесь стыдного? Вы, мистер Джексон, биологию в школе учили? Так разве вы не помните? Размножение - это нормальный процесс не только у млекопитающих, но и у всех живых существ. Это просто люди его до абсурда довели».
- Ой, Джуди, - говорю я, туша сигарету и закрывая окно, - рассуждаешь так здраво. Я когда с профессорами говорю, весь смущаюсь, как девчонка, и ничего выдавить не могу. А ты прям уложила его.
- Нет, правда, Льюис, что постыдного в размножении? - говорит Джуди в трубку, - люди все естественное до абсурда довели.
- Да, Джу, - говорю, - я раньше об этом не думал. И вправду, где ты, в какой книге найдешь, чтобы человек, например, отлил. Ну, разве, что у Селленджера. А так, нигде. Считается это стыдно и прочее. А что же тут стыдного?
- Вот и я так думаю, Льюис, - говорит Джуди, - так рада, что ты меня поддержал.
- Но, что же Джексон?
- Он молчит все, смотрит, куда-то за окно. Я тогда говорю: «чего уж стыдится, так это того, что люди друг друга убивают, что загрязняют природу, даже в космос теперь мусор стали отпускать». «Ну, - говорит он, - это мы далековато от темы ушли». «Почему же? - спрашиваю я, - раз мы говорим, чего надо стыдится, а чего нет. По мне, так людям в сто крат должно быть стыднее за Хиросиму, за Беслан или за ту же Ливию. Убить миллионы невинных мирных жителей в каких-то там политических целях, это уж пострашнее будет преступление, чем у парня отсосать».
- Верно, Джуди, - говорю, - ты даже не представляешь, на сколько я с тобой согласен. У меня дядя писатель. Так вот он говорит, напишешь, что про секс, ну или про эти все дела, понимаешь, так могут и книгу в печать не пустить. «Стыдно такое печатать», - говорят. А про то, как миллионы людей в разных странах погибают или как нефтяные магнаты топливо в океан сливают барлями, так это можно по всему каналам по ящику крутить. «Ура! Ура! У нас катастрофа! Посмотрите!» А что же вы это так освещаете? Должно быть, вам и не стыдно ни капли? Так получается?
- Верно, верно, Льюис, - говорит Джуди, - я так и высказала все этому Джексону. Он долго молчал, ходил по кабинет, даже закурить порывался. Но при учениках он никогда не курит. Потом, наконец, повернулся ко мне и, не глядя в глаза, говорит: «может ты и права, Джудит. Ты даже не представляешь, как же ты права. Но так устроен мир. Так устроены люди. И не мне его менять, и не тебе». Ох, как же я рассердилась на него за эти слова. Прямо в не себя была. Как можно так к жизни относится, просто не понимаю. Выбежала из его кабинета, хлопнув дверью, а вечером он позвонил моим родителям, сказал забирать документы.
Я молчу. Что ж тут скажешь. Неожиданно Джуди начинает снова рыдать.
- Ты, что, Джуди, - говорю, - не плачь, это не так страшно.
- Страшно, Льюис, это очень страшно, - всхлипывает в трубку она, - а вдруг все люди на земле такие же, как Джексон. Всё понимают, что делают не правильно, но менять ничего не хотят. Боятся. Понимаешь, Льюис?
Я киваю головой, совсем забыв, что говорю по проводу. Ее слова задели что-то живое внутри меня. Не могу сказать что точно. Должно быть сердце или почки, я в анатомии не очень то силен.
- Знаешь, что я подумала, Льюис, - говорит Джуди, - если все люди в мире такие, как Джексон, то какого черта мне тут жить? Льюис, я живу на десятом этаже. Если я случайно выпаду из окна, я превращусь в лепешку, Льюис.
Я встаю, наливаю себе трясущейся рукой воды и мочу горло. Пересохло.
- Джуди, - говорю, - милая Джуди! Не делай этого. Если ты это сделаешь, я себе никогда не прощу. Ты забыла про меня! Я тоже не такой, как Джексон. И, я уверен, в мире еще полно людей, не похожих на Джексона. Пока они есть, мы не должны сдаваться, Джуди. Слышишь?
Молчит.
- Джуди, я знаю, ты меня слышишь, - говорю, а у самого колени трясутся, - Джуди, давай убежим. Убежим в Калифорнию, Джуди. Там нас никто не будет трогать. Мы будем жить вдвоем, понимаешь? Ты и я.
- Но, что же мы там будем делать, Льюис? - спрашивает она, и у меня отлегает от сердца.
- Мы будем менять мир! - говорю, уже не понимая, что несу, - Мы найдем единомышленников, а потом, собравшись с силами, убедим остальных людей, что нельзя так смотреть на вещи, как смотрит Джексон, что надо что-то менять. Мы напишем книгу, Джуди! Это будет лучшая книга за столетие. Ее прочтет много народу, и они поверят нам, подруга. Только не прыгай!
- Ну ладно, - говорит Джуди, совсем спокойно, - тогда где встречаемся?
- Что? - спрашиваю.
- Ну, если мы бежим из дома вместе, - говорит, - то где встречаемся?
- А, - говорю, запнувшись, - я за тобой зайду, Джуди, прямо сейчас. Только не вздумай прыгать!
Я кидаю трубку и бегу за курткой. На спех одеваюсь, беру пару сотен долларов из копилки, сигареты, и выбегаю на улицу.
Теплая майская ночь. Где-то стрекочут цикады. Слышны крики дерущихся котов. Воздух уже пропитан летом, точно в курортном городке. Я бегу все вперед и вперед, к дому Джуди. Вот он уже замаячил вдали. Вот уже совсем близко. Лишь одно окно горит. Окно Джуди. Я замечаю на ее балконе силуэт. Это она. Джуди машет мне рукой, я в ответ машу ей. Ну, вот и все в порядке.
В ту ночь мы сбежали из дома. Сбежали, чтобы изменить мир.
Март 2012. Париж.