Легенды Харькова: Легенда, которой нет.
"А жизнь - только слово,
Есть лишь любовь, и есть смерть.
Смерть стоит того, чтобы жить,
А любовь стоит того, чтобы ждать"
Несмотря на то, что сейчас я опять оказался один я люблю снова приходить в этот парк, что-то раз за разом тянет меня в это место. Может быть, желание услышать знакомый отрывок из Joe Dessan-а, который играл тот день, когда я с ней познакомился, может быть, что-то другое, - не знаю. Но в этот осенний вечер никакой музыки из рядом стоящего кафе не доносилось, и я просто читал свежий номер "ЗН", когда рядом на скамейку кто-то присел.
Я бросил короткий оценивающий взгляд - грязный спортивный костюм и пара пивных бутылок в авоське, я снова вернулся к своей газете. Какое-то время мы просидели с ним молча, пока незнакомец, как будто никому и не обращаясь, произнес:
-Я нашел его.
Этот голос за прошедшее время нисколько не изменился, наши взгляды встретились, когда я обернулся еще раз. Как я мог его не узнать сразу? Ведь это был тот же проницательный взгляд, и все те же плещущие чертики в светящихся глазах.
- Ты нашел Тетраграмматон?
- Да, пойдем со мной, ты все увидишь сам, здесь не далеко, - добавил он, - увидев мой смущенный взгляд.
За всю дорогу, а она и вправду оказалось очень недолгой, мы обмолвились лишь парой общих фраз.
.
Я не спросил его, почему человек читающий стихи Артюра Рембо в оригинале и решающий мою контрольную по дифференциальному исчислению в уме так судорожно сжимает сумку с пустыми бутылкам, зря видно не спросил.
Его дом оказался подстать его костюму. Предназначенные на снос дома, эти хибары, покосившиеся, словно их охватил страх перед наступающими многоэтажками, давно были отданы на откуп бродячим собакам и таким же облезлым бродягам. Мы нырнули в один из таких вот двухэтажных домов. На улице уже стемнело, и в потемках подъезда я очень сильно ударился ногой о торчащий из стены металлический прут, прихрамывая, я сделал над собой усилие, чтобы не отстать, происходящие начинало нравится мне все меньше и меньше. Дверь, как я и ожидал, не закрывалась, а единственным источником света в этой заброшенной квартире была тридцативаттная лампочка на кухне, но даже в этом полумраке я смог увидеть, что стены исписаны сотнями, может быть, тысячами комбинаций букв и стилизованных спиралей разных форм и размеров.
- Сколько у тебя с собой денег?
- В районе пятисот гривен, еще немного можно снять с кредитной карточки, но это надо еще найти банкомат…
- Нет, нет, пятисот будет вполне достаточно, - перебил он меня, - ты готов заплатить эти деньги за тетраграмматон прямо здесь и прямо сейчас?
С этими словами он полез за старую газовую печку и достал грязный полиэтиленовый пакет.
-Мне это больше не нужно, в отличие от денег, -добавил он после небольшой паузы. Я скоро умру, но этот факт уже меня не страшит, найдя тетраграмматон - я нашел билет, здесь для меня уже почти все законченно, но я обещал своей матери перед смертью сделать кое-что…и мне не будет прощения ни на небе, ни на земле, если я нарушу свое слово. Я достал из кармана пачку купюр, теперь мы уже оба пытались не смотреть друг на друга.
- Если я могу что-то сделать еще…
- Нет, теперь уходи, пожалуйста, хоть одежда и еда в этом мире утратили для меня какой-то смысл мне неприятно, что ты видишь меня здесь и в таком виде.
Я был настолько расстроен от всего увиденного и услышанного, что, только оказавшись в метро, вспомнил о предмете нашей сделки. Я прижимал к груди грязный пакет, словно своего еще не рожденного сына. Вырвавшись из людского потока, я присел на одинокую лавочку и открыл пакет, закрывая спиной его содержимое от возможных взглядов прохожих. Нет, этот мир не померкнул, время не остановилось и даже ни одной трещины не появилось на мраморных плитах вестибюля. Да и что собственно должно было произойти, ведь на меня глядели пять акварельных рисунков, и не надо было быть специалистом, чтобы разглядеть за ними ненабитую руку дилетанта.
Уже оказавшись дома, я, вооружившись увеличительным стеклом, еще раз самым тщательным образом их изучил, но ничего особенного найти мне так и не удалось - эти два натюрморта и три портрета упорно хранили молчание, не желая мне говорить ни свое название, ни своего автора, ни тем более тетраграмматон.
Иногда, поставив "A toi" или "Salut", забавляюсь тем, что пытаюсь угадать его. Каждый раз, произнося это новое слово, я перевожу взгляд на стрелки настенных часов. Они идут, они всегда идут. И я не знаю, так ли это плохо, что это опять оказывается не то ИМЯ, но соблазн вырваться из этого мира, символ которого - бесконечная спираль на стене уже давно снесенного дома, слишком велик, и я знаю, что в этот дождливый вечер Joe Dassin опять будет вытягивать "A tes mots tendres, un peu artificiels"…
Есть лишь любовь, и есть смерть.
Смерть стоит того, чтобы жить,
А любовь стоит того, чтобы ждать"
Несмотря на то, что сейчас я опять оказался один я люблю снова приходить в этот парк, что-то раз за разом тянет меня в это место. Может быть, желание услышать знакомый отрывок из Joe Dessan-а, который играл тот день, когда я с ней познакомился, может быть, что-то другое, - не знаю. Но в этот осенний вечер никакой музыки из рядом стоящего кафе не доносилось, и я просто читал свежий номер "ЗН", когда рядом на скамейку кто-то присел.
Я бросил короткий оценивающий взгляд - грязный спортивный костюм и пара пивных бутылок в авоське, я снова вернулся к своей газете. Какое-то время мы просидели с ним молча, пока незнакомец, как будто никому и не обращаясь, произнес:
-Я нашел его.
Этот голос за прошедшее время нисколько не изменился, наши взгляды встретились, когда я обернулся еще раз. Как я мог его не узнать сразу? Ведь это был тот же проницательный взгляд, и все те же плещущие чертики в светящихся глазах.
- Ты нашел Тетраграмматон?
- Да, пойдем со мной, ты все увидишь сам, здесь не далеко, - добавил он, - увидев мой смущенный взгляд.
За всю дорогу, а она и вправду оказалось очень недолгой, мы обмолвились лишь парой общих фраз.
.
Я не спросил его, почему человек читающий стихи Артюра Рембо в оригинале и решающий мою контрольную по дифференциальному исчислению в уме так судорожно сжимает сумку с пустыми бутылкам, зря видно не спросил.
Его дом оказался подстать его костюму. Предназначенные на снос дома, эти хибары, покосившиеся, словно их охватил страх перед наступающими многоэтажками, давно были отданы на откуп бродячим собакам и таким же облезлым бродягам. Мы нырнули в один из таких вот двухэтажных домов. На улице уже стемнело, и в потемках подъезда я очень сильно ударился ногой о торчащий из стены металлический прут, прихрамывая, я сделал над собой усилие, чтобы не отстать, происходящие начинало нравится мне все меньше и меньше. Дверь, как я и ожидал, не закрывалась, а единственным источником света в этой заброшенной квартире была тридцативаттная лампочка на кухне, но даже в этом полумраке я смог увидеть, что стены исписаны сотнями, может быть, тысячами комбинаций букв и стилизованных спиралей разных форм и размеров.
- Сколько у тебя с собой денег?
- В районе пятисот гривен, еще немного можно снять с кредитной карточки, но это надо еще найти банкомат…
- Нет, нет, пятисот будет вполне достаточно, - перебил он меня, - ты готов заплатить эти деньги за тетраграмматон прямо здесь и прямо сейчас?
С этими словами он полез за старую газовую печку и достал грязный полиэтиленовый пакет.
-Мне это больше не нужно, в отличие от денег, -добавил он после небольшой паузы. Я скоро умру, но этот факт уже меня не страшит, найдя тетраграмматон - я нашел билет, здесь для меня уже почти все законченно, но я обещал своей матери перед смертью сделать кое-что…и мне не будет прощения ни на небе, ни на земле, если я нарушу свое слово. Я достал из кармана пачку купюр, теперь мы уже оба пытались не смотреть друг на друга.
- Если я могу что-то сделать еще…
- Нет, теперь уходи, пожалуйста, хоть одежда и еда в этом мире утратили для меня какой-то смысл мне неприятно, что ты видишь меня здесь и в таком виде.
Я был настолько расстроен от всего увиденного и услышанного, что, только оказавшись в метро, вспомнил о предмете нашей сделки. Я прижимал к груди грязный пакет, словно своего еще не рожденного сына. Вырвавшись из людского потока, я присел на одинокую лавочку и открыл пакет, закрывая спиной его содержимое от возможных взглядов прохожих. Нет, этот мир не померкнул, время не остановилось и даже ни одной трещины не появилось на мраморных плитах вестибюля. Да и что собственно должно было произойти, ведь на меня глядели пять акварельных рисунков, и не надо было быть специалистом, чтобы разглядеть за ними ненабитую руку дилетанта.
Уже оказавшись дома, я, вооружившись увеличительным стеклом, еще раз самым тщательным образом их изучил, но ничего особенного найти мне так и не удалось - эти два натюрморта и три портрета упорно хранили молчание, не желая мне говорить ни свое название, ни своего автора, ни тем более тетраграмматон.
Иногда, поставив "A toi" или "Salut", забавляюсь тем, что пытаюсь угадать его. Каждый раз, произнося это новое слово, я перевожу взгляд на стрелки настенных часов. Они идут, они всегда идут. И я не знаю, так ли это плохо, что это опять оказывается не то ИМЯ, но соблазн вырваться из этого мира, символ которого - бесконечная спираль на стене уже давно снесенного дома, слишком велик, и я знаю, что в этот дождливый вечер Joe Dassin опять будет вытягивать "A tes mots tendres, un peu artificiels"…