«Его [дяди В.В. Набокова - В.Руковишникова] александровских времен усадьба, белая, симметричнокрылая, с колоннами и по фасаду и по антифронтону, высилась среди лип и дубов на крутом муравчатом холму за рекой Оредежь, против нашей Выры.»
Тут и далее курсивом выделены фрагменты из книги Владимира Набокова "Другие берега". Тут такая история - Набоковым принадлежали соседние имения - Батово ( где и прошло детство В.В. Набокова) и Выра. А вот усадьба Рождествено принадлежала брату его матери Василию Руковишникову. В 1915 году Набоков унаследовал усадьбу от дяди.
От усадьбы Батово ничего не сохранилось. Рождествено горело уже в наши дни, но восстановлено и теперь тут музей Набокова.
Летом я прогулялся по Рождествено и неожиданно для себя открыл наличие пещер из красного песчаника.
Про пещеры я уже писал, теперь дошла очередь и до усадебного дома.
«Рождественская усадьба-купленная им (дедом В.В. Набокова) собственно для старшего, рано умершего, сына - была, говорили, построена на развалинах дворца, где Петр Первый, знавший толк в отвратительном тиранстве, заточил Алексея. Теперь это был очаровательный, необыкновенный дом. По истечении почти сорока лет я без труда восстанавливаю и общее ощущение и подробности его в памяти: шашечницу мраморного пола в прохладной и звучной зале, небесный сверху свет, белые галерейки, саркофаг в одном углу гостиной, орган в другом, яркий запах тепличных цветов повсюду, лиловые занавески в кабинете, рукообразный предметик из слоновой кости для чесания спины - и уже относящуюся к другой главе в этой книге, незабвенную колоннаду заднего фасада, под романтической сенью которой сосредоточились в 1915 году счастливейшие часы моей счастливой юности.»
«Я с праздничной ясностью восстанавливаю родной, как собственное кровообращение, путь из нашей Выры в село Рождествено, по ту сторону Оредежи: красноватую дорогу, -сперва шедшую между Старым Парком и Новым, затем колоннадой толстых берез, мимо некошеных полей, -а дальше: поворот, спуск к реке, искрящейся промеж парчовой тины, мост, вдруг разговорившийся под копытами, ослепительный блеск жестянки, оставленной удильщиком на перилах, белую усадьбу дяди «на муравчатом холму, другой мост, через рукав Оредежи, другой холм, с липами, розовой церковью, мраморным склепом Рукавишниковых;»
Аллеи парка. Чуть дальше были теннисные корты. Сто лет назад.
«Материнские отметины и зарубки были мне столь же дороги, как и ей, так что теперь в моей памяти представлена и комната, которая в прошлом отведена была ее матери под химическую лабораторию, и отмеченный -тогда молодой, теперь почти шестидесятилетней -липою подъем в деревню Грязно, перед поворотом на Даймищенский большак, - подъем, столь крутой, что приходилось велосипедистам спешиваться, - где, поднимаясь рядом с ней, сделал ей предложение мой отец, и старая теннисная площадка, чуть ли не каренинских времен, свидетельница благопристойных перекидок, а к моему детству заросшая плевелами и поганками.»
«по донесениям путешественников, все еще стоял на художественно-исторический показ иностранному туристу, проезжающему мимо моего холма по Варшавскому шоссе, где - в шестидесяти верстах от Петербурга - расположено за одним рукавом реки Оредежь село Рождествено, а за другим - наша Выра. Река местами подернута парчой нитчатки и водяных лилий, а дальше, по ее излучинам, как бы врастают в облачно-голубую воду совершенно черные отражения еловой глуши по верхам крутых красных берегов, откуда вылетают из своих нор стрижи и веет черемухой; и если двигаться вниз, вдоль высокого нашего парка, достигнешь, наконец, плотины водяной мельницы -и тут, когда смотришь через перила на бурно текущую пену, такое бывает чувство, точно плывешь все назад да назад, стоя на самой корме времени.»
За сто лет тут многое поменялось. Сегодня поездка в Рождествено с "Другими берегами" в руках и попытки найти "те места" подобны собиранию маленьких осколков разбитого вдребезги витража.
И напоследок, еще одна цитата из "Других берегов" :
"... моя тоска по родине лишь своеобразная гипертрофия тоски по утраченному детству"