Рождение классики. А было ли Возрождение?
Гении Возрождения, расцвет искусств, свободомыслие, реабилитация чувств и тела в философии - это, как и многое другое, привычно ассоциируется у нас с эпохой Ренессанса. И в таком взгляде на историю обычно не находят себе места ни неудобные факты, ни закономерные вопросы. Хотя со временем все-таки происходит дрейф представлений, и никто уже всерьез не верит в то, что европейцы XIII-XVI веков возрождали Античность. Нет, они ее по большому счету придумывали, и эта химера больше говорила о них, а не о греках и римлянах. В данном эссе Concepture предлагает сделать следующий шаг и усомниться в том, что Возрождение вообще случилось.
Закономерные вопросы
Все еще со школы худо-бедно усвоили простую схему, столь любимую марксистским формационным подходом: мол, была Античность с рабством, потом темное Средневековье с засильем церкви, и вдруг яркая вспышка Возрождения, а затем постепенное развитие капитализма и современного мира. Этот светлый эпизод часто представляется временем, когда искусство, философия и наука обнаружили непреходящий характер некоторых элементов культуры древних и, объявив их классикой, стали всячески им подражать и развивать. Отсюда и само название - Возрождение/Ренессанс - возрождение античной учености, идеала красоты и жизненного порыва к познанию себя и космоса.
Тем, кто привык видеть историю через призму драматургии, безусловно, кажется естественным, что мрачная эпоха сменяется рассветом. Поэтому они не замечают того, как сгущают краски по поводу Возрождения - тут тебе и смена аскетической строгости на телесные радости, и возвращение здравого смысла, и воскрешение эстетики, и конечно же чудесное обнаружение потерянных памятников античной культуры. А вслед за этим и прежняя эпоха по контрасту превращается в беспросветность и мракобесие, вопреки всяким фактам. И плевать, что костры с ведьмами чаще всего полыхали в XVI-XVII веках, миф представит вам более красивую картинку о спящих и проснувшихся умах.
Наполненное яркими персонажами и назидательными историями, Возрождение и в самом деле выглядит так, что в него хочется поверить. Однако факты и опыт изучения истории подсказывают: так не бывает. В истории, конечно, случаются какие-то изменения, прогрессивные подвижки и даже переосмысление прошлого, но всё это существует на фоне множества других явлений, как нейтральных, так реакционных и противоречащих.
Поэтому вполне резонно задаться двумя вопросами. Как именно и почему возникает этот странный ярлык «классика»? И было ли на самом деле Возрождение?
То, что может показаться надуманной игрой ума, на деле составляет большую теоретическую проблему. Спрашивая «было ли Возрождение?», мы хотим узнать, была ли некая точка в истории Западной культуры, в которой самобытность и творческий порыв были помножены на обращение к очень далекой (и фактически забытой) эпохе? Ведь к ХХ веку стало наконец понятным как со стороны гуманитарных, так и естественных наук о человеке, что люди предпочитают помнить и видеть то, что им нравится, а не то, как на самом деле было. И особенно это касается истории: в сущности, мы не знаем её и всеми силами сопротивляемся этому, т. к. это разрушит удобные схемы, укоренившиеся в головах десятков поколений.
Три сомнения
Мы не будем здесь ставить вопрос о так называемой «новой хронологии» и о сомнениях в отношении существующей базы культурных памятников. Хотя чудесное обнаружение множества пропавших текстов старше двух тысяч лет изрядно напрягает не только разум, но даже способность верить в чудеса. К Возрождению и помимо этого есть несколько более фундаментальных вопросов (помимо: в каком году точно это было?). Прежде всего речь идет о трех сомнениях.
Сомнение первое: На первый и сто первый взгляд, Ренессанс - это идеал, за которым стоит вполне конкретная идеология с частными интересами. И это легко увидеть по тому, что основные термины, которыми мы определяем эту эпоху, появятся лишь в XVIII-XIX вв. Отсюда и оправданное подозрение: не является ли период «Возрождение» всего лишь удобным «экраном», на который в силу ряда причин удалось спроецировать никогда не существовавший идеал?
Сомнение второе: Ключевой точкой, определяющей новизну и специфику Ренессанса, являются его отличия от предшествующей эпохи. Нет отличия - нет и границы, а нет границы - нет и никакого отдельного периода в истории. Однако смысловое и содержательное своеобразие Ренессанса на любом уровне (философия, наука, искусство, политическая жизнь) при детальном изучении оказывается не новым и в сущности не отделимым (и значит, неотличимым) от Средневековой культуры. Так зачем проводить эту искусственную границу?
Сомнение третье: Ренессанс - это время появления нового типа человека. Творец, ученый, мыслитель, политик, а чаще всё вместе - «человек-титан», индивидуалист и эгоист, максимально реализовавший свой потенциал. И кажется, что бессмысленно отрицать существование великих художников и гениев Возрождения. И всё же временные, географические и смысловые рамки Ренессанса столь размыты, а местами и диалектичны, что впору задаться вопросом «даже если оно и случилось, то насколько глобальным/локальным было это Событие?». Вполне возможно, что при жизни эти великие не совершили никакой радикальной трансформации своего времени и лишь постфактум приобрели значение для мировой культуры.
Идеал и идеология
Для начала анализа такого явления, как Возрождение, как никогда удачным будет обращение к появлению самого понятия. Автором термина является французский историк Жюль Мишле, что хорошо доказано Люсьеном Февром. Все попытки найти более ранний исток несостоятельны, т. к. Вазари или Вольтер, конечно, могли говорить о «возрождении» чего-либо, но у них вы не найдете ни этого слова с большой буквы, ни попыток историософского обобщения.
Февр даже точно определил время: слово «Ренессанс» появляется в лекциях и текстах Мишле в 1840 году и прочно входит в оборот в 1850-60-е годы сперва во Франции, а затем и по всей Европе. Впрочем, стоило бы сразу сделать оговорку: Мишле - это не совсем историк, это скорее романтический публицист, которого одни называли поэтом и мистиком, а другие - крайне субъективным и ажитированным фантазером. Увлекшийся сперва философией, он затем писал то об истории, то о природе, то о морали. Но более всего смущает его идеологичность.
Историк, увы, почти во все эпохи это наемный интеллектуал на службе государства, а потому в большей или меньшей степени идеолог. Мишле был одним из тех, кто идеолог «в большей степени», плюс не знающий меры патриот: он начал свой творческий путь с работы, в которой на манер философии истории Гегеля изобразил Францию вершиной человеческой цивилизации. Подобно злому ребенку, он наделял политических соперников Франции обидными прозвищами и на полном серьезе приписывал целым народам моральные недостатки (например, англичане у него эгоисты, деляги и гордецы, немцы - вторичная раса, а русские по природе лживы и вообще азиаты).
Курс по истории Англии в парижском «Коллеж де Франс» Мишле начал с фразы: «Англия - остров. А теперь вы знаете о ней столько же, сколько и я» (наверняка словил овации или одобрительный смех, однако сегодня за это он получит лишь реноме позера). Не удивительно, что подобный трудолюбивый дилетант, потратив несколько лет на написание монографий о Средних веках, впоследствии отзывался о нем с каким-то неправдоподобным отвращением.
Вот, собственно, и ответ: откуда и зачем взялось Возрождение? - оно возникло из желчной обиды талантливого фантазера, возжелавшего увидеть в истории эпоху, свергающую буквально всё, на чем стоит средневековая культура. И ему было абсолютно до фонаря, что такой эпохи никогда не было. Вслед за Гегелем он мог бы сказать: «Тем хуже для фактов».
Февр даже точно определил время: слово «Ренессанс» появляется в лекциях и текстах Мишле в 1840 году и прочно входит в оборот в 1850-60-е годы сперва во Франции, а затем и по всей Европе. Впрочем, стоило бы сразу сделать оговорку: Мишле - это не совсем историк, это скорее романтический публицист, которого одни называли поэтом и мистиком, а другие - крайне субъективным и ажитированным фантазером. Увлекшийся сперва философией, он затем писал то об истории, то о природе, то о морали. Но более всего смущает его идеологичность.
Историк, увы, почти во все эпохи это наемный интеллектуал на службе государства, а потому в большей или меньшей степени идеолог. Мишле был одним из тех, кто идеолог «в большей степени», плюс не знающий меры патриот: он начал свой творческий путь с работы, в которой на манер философии истории Гегеля изобразил Францию вершиной человеческой цивилизации. Подобно злому ребенку, он наделял политических соперников Франции обидными прозвищами и на полном серьезе приписывал целым народам моральные недостатки (например, англичане у него эгоисты, деляги и гордецы, немцы - вторичная раса, а русские по природе лживы и вообще азиаты).
Курс по истории Англии в парижском «Коллеж де Франс» Мишле начал с фразы: «Англия - остров. А теперь вы знаете о ней столько же, сколько и я» (наверняка словил овации или одобрительный смех, однако сегодня за это он получит лишь реноме позера). Не удивительно, что подобный трудолюбивый дилетант, потратив несколько лет на написание монографий о Средних веках, впоследствии отзывался о нем с каким-то неправдоподобным отвращением.
Вот, собственно, и ответ: откуда и зачем взялось Возрождение? - оно возникло из желчной обиды талантливого фантазера, возжелавшего увидеть в истории эпоху, свергающую буквально всё, на чем стоит средневековая культура. И ему было абсолютно до фонаря, что такой эпохи никогда не было. Вслед за Гегелем он мог бы сказать: «Тем хуже для фактов».
Как несложно догадаться, спор был решен в пользу последних, и не потому что доводы Буало и Расина были слабы, а Перро, Корнель и Фонтенель были бóльшими авторитетами. Сторону «новых» поддержал король и общественность, и это, вероятно, как-то связано с тем, что свои доводы Перро начал с панегирика королю, в котором поставил Людовика выше императора Августа, а искусство времен короля - выше римской классики. Примеров подобных споров, в которых за вопросами искусства стоят государственный интерес и национальный нарциссизм, десятки, если не сотни - например, та же «война буффонов» (когда французам не давали покоя лавры итальянцев в музыке).
За пару столетий эта схема была отработана до блеска: сперва вы выделяете или вкладываете что-то лучшее в культуру прошлого (называя это «классикой» или подобным образом), затем признаете в качестве наиболее прогрессивного элемента своей культуры тех, кто подражает этим образчикам, и через какое-то время вам остается заявить о случившемся чуде «возрождения». Вуаля, вы - великолепны, ваша культура хороша со всех сторон: она и новая, и сохранившая связи с древностью, она и аутентичная, и в то же время вбирающая в себя (уже лишенные контекста) достижения других.
Однако суровая правда жизни состоит в том, что идеалы в мире не существуют и никогда не реализуются (то, что воплощено - всегда компромисс). Более того, за идеалом, увы, слишком часто сидит идеолог, которому вообще плевать на факты и даже корректные интерпретации. Поэтому, на мой вкус, согласиться с тем, что «Возрождение» было в том виде, в котором его описывают в учебниках, значит согласиться и с тем, что все эти многовековые споры о «возрождениях» и «первенстве народов в мировой культуре» - не полная чушь и сотрясание воздуха.
Развитое Средневековье
Удивительным моментом в истории про смену Средних веков эпохой Возрождения является принятая по умолчанию предпосылка о том, что засилье церкви и условия жизни были столь ужасными, что в качестве реакции возникло движение прочь от всего этого. Но, во-первых, расцвет культуры никогда не возникал от нужды и ужаса, скорее даже наоборот - от появления свободных ресурсов и времени, от внутренне сложной социальной среды.
Более того, всякая реакция обычно еще жестче, чем то, с чем она борется. И во-вторых, обычно цивилизации развиваются циклически - от роста к зениту, а затем к упадку, и эту динамику могут изменить только очень серьезные внешние воздействия. Тогда вполне логичен вопрос: где была высшая точка развития Средневековой культуры, после которой она катилась вниз и в итоге сошла на нет усилиями гуманистов Возрождения?
Здесь вас ждет сюрприз: именно позднее, а не высокое Средневековье было наилучшим временем для роста искусств, ремесел, технологий и науки, и пик приходится прямо на XIV век. И если бы не внешние факторы, чуть было не приведшие к полному коллапсу Европы, то мы бы даже не смогли понять, в какой момент Данте или Джотто вдруг стали отличаться от творцов XIII века - например, Вернера Садовника, Гильома де Лорриса или Ринальдо де Сиены и Маргаритоне д’Ареццо. В каком-то смысле Возрождение - это и есть настоящее развитое Средневековье - только не на фоне стабильного роста, а на фоне кризиса, когда разорваны привычные связи (в т. ч. в обучении, передаче навыков и т. п.).
Взглянем теперь более пристально на эту искусственную границу, прямо по пунктам, которые вы встретите не только в учебнике, но и в любой диссертации или монографии по теме. Перечислю основные: антропоцентризм, пришедший на смену теоцентризму; гуманизм и индивидуализм (человек как микрокосм); пантеизм и интерес к природе; противостояние схоластике, церковному догматизму и реабилитация труда, тела и чувственности; наконец, возрождение и обращение к античным памятникам искусства и античной философии.
Что же мы видим на деле? Бог так и остается ключевым объяснительным принципом, а мир описывается как Его Творение. К XV веку появляется несколько оригинальных мыслителей, которые помимо классической космологии и этики уделяют чуть больше внимания вопросу о человеческих способностях и душе (и как следствие затрагивают вопросы психологии и эстетики).
Но никакого «человека в центре мира» вы не найдете ни у одного известного автора той эпохи. Даже такой скандалист, как Пико делла Мирандола, ставит человека не в центр, а в серединное положение в мире. Он высказывает несколько свежих идей - о личности как процессе, о свободе распоряжаться собой и о достоинстве созидающего себя, но всё это прочно основано на принципах единственно верной христианской религии (с догматом о свободе воли).
То же самое касается гуманизма - признать его ключевой чертой эпохи нельзя, т. к. это признак разумных и образованных людей любой эпохи. Гуманизм - не монополия Фичино и Эразма Роттердамского, его яркие проявления несложно найти у Пьера Абеляра, Жильберта Порретанского или даже Боэция (так что гуманизм был еще и в V-VI веках н. э.). И уже с XII века гуманизм часто выступает в роли линии обороны на неверное понимание тезиса о том, в чем состоит задача творческого человека. Творческое начало заложено в христианскую теологию, но его осмысление происходило постепенно.
К XII-XIII векам прочно устанавливается идея призвания, которая должна быть понятна не как фатализм, а напротив, как реализация свободы. Поэтому Альберти пишет: «Будь убежден, что человек рождается не для того, чтобы влачить печальное существование в бездействии, но чтобы работать над великим и грандиозным делом. Этим он может, во-первых, угодить Богу и почтить его и, во-вторых, приобрести для самого себя наисовершеннейшие добродетели и полное счастье». Важный момент здесь в том, что идея о знании, что угодно Богу, могла кому-то показаться смелой, отсюда и риторика достоинства. Но это еще не индивидуализм, это скорее переход от идеи аскетичного служения к идее радостного служения.
Что касается пантеизма, то, по сути, это идея, сформированная уже в теологии, в концепции двойной истины. В чистом виде пантеизм мы находим только у таких фанатичных еретиков, как Джордано Бруно (который хотел установить религию солнца), прочие же мыслители лишь повторяют идею о том, что Природа - зеркало Бога. А значит, можно читать Писание, а можно изучать природу как книгу, написанную Творцом. И одно не хуже, чем другое. И вновь напомню: интерес к экспериментальному изучению природы мы впервые обнаруживаем уже в средневековых монастырях, а никак не у Галилея.
Еще одна тактическая уловка - противопоставлять теологов и художников, видя в этом какой-то вызов Церкви. Еще с XI века в Европе развиваются города и университеты, как следствие появляются образованные люди, не связанные напрямую с кафедрой и церковной иерархией. Эти люди рассуждают о разном. Но рассуждать, не зная всех нюансов высокоспециализированного схоластического размышления, - это еще не противостояние.
Равно как сложно найти реальный раскол там, где все писатели, художники и мыслители вполне религиозны. Я уж не говорю о том, что Платон и Аристотель (античные философы) остаются авторитетами для средневековых авторов на протяжении всей эпохи, равно как изучение утерянных элементов античной культуры начинается в монастырях и университетах (причем еще до тесных культурных связей с арабами). Собственно, и Госпожа Филология, позволившая прочесть античное наследие - целиком и полностью достижение прежних эпох.
Поэтому признать радикальные изменения «Возрождения» - означает не только игнорировать достижения предшественников, но и вообще не понимать ни условий, ни факторов, появления каких-либо (постепенных) изменений в Западной культуре. Эдак, остается только пририсовать чегеваровские береты и сигары да додумать скрытое диссидентство (что оксюморон) скромным художникам, часто существовавшим целиком и полностью на средства от Церкви.
Ренессанс не для всех
Еще раз повторимся: временные, культурно-географические и другие границы Ренессанса подозрительно размыты. Настолько, что нельзя отделаться от вопросов о том, что если Возрождение и произошло, то не было ли оно долгое время очень локальным событием, не тянущим на эпоху даже в рамках одного региона?
С той поры, как термин устоялся в истории и искусствоведении, лишь немногие пытаются нащупать точные даты Итальянского и Северного Возрождения. Некоторые настолько не заморачиваются этой проблемой, что пишут просто «1300-1600», наверное, в силу того, что XIII век - еще точно Средние века, а XVII - уже точно нет (раз уже появились Бэкон и Декарт, а также возникает абсолютизм и Вестфальская система, происходят буржуазные революции и колонизация). Тут логика даже не ночевала.
Более вменяемая версия - ориентация на жизнь авторов: в ней точка отсчета - это «эпоха Данте и Джотто» (т. е. последняя треть XIII века и два первых десятилетия XIV-го.). В такой логике можно классифицировать живопись того времени и всё, что с ней тесно связано. Так возникло классическое деление искусствоведов: дученто (проторенессанс), треченто, кватроченто и чинквеченто. Однако это просто ad hoc гипотеза, основанная на «гениальной» догадке о том, что в северной Италии художники учились у друг друга, совершенствуя стиль. Как уже выше замечено: тогда неясно, когда произошел качественный скачок, установить его можно лишь крайне субъективно.
Ну и последняя идея - на наш взгляд наиболее адекватная - это связать изменения в культуре, экономике и политике торговых италийских городов с разорением Константинополя в 1204 году. Собственно, где-то сто лет понадобилось Генуе, Венеции, Флоренции, Милану и др., чтобы переварить и инкорпорировать культуру и знания греков, бежавших из поверженного города, плюс заработать финансовый излишек, который можно тратить на меценатство литераторам и философам, обновление городов и церквей, заказы картин и скульптур.
Но как несложно догадаться, эта версия идет сильно вразрез с картинкой идейного пробуждения и переоткрытия Античности. Напротив, все предельно буднично: финансирование искусства и культурное влияние (еще живой на тот момент) византийской культуры, которую никак нельзя приравнять к Древней Греции и Риму.
Так были ли на самом деле титаны духа, которые усилием ума и воли вырвали сперва себя из оков церковной догматики, а затем своим творчеством указали путь другим? Иронизируя над любители драматического взгляда на историю, исследователи эстетики Гилберт и Кун как-то заметили, что некоторые воспринимают эпоху Возрождения через пасторальную картинку. Грустный Петрарка бродит средь развалин Рима, собирает монеты и оплакивает крушение классической красоты: он декламирует с восторгом стихи Гомера (которые, впрочем, еще не смог бы перевести) и задумывает новую эпоху, пробуждающуюся через обращение к утраченному «золотому веку». Проблема подобного взгляда не в том, что он излишне поэтичный, а в том, что к нему никто не предъявляет вопросов.
Итак, давайте еще раз посмотрим на ситуацию: небольшая плеяда творческих людей Италии рубежа XIII-XIV веков объявляет о ни много ни мало появлении нового человека и о возврате к естественному и непревзойденному идеалу древним. Если не считать самого термина (с чем мы уже разобрались), то откуда мы вообще знаем об этом? Да только от них самих и их учеников. Сомнительные свидетельства, по факту сообщающие лишь о размерах чувства собственной важности у ряда авторов. Но допустим, мы действительно видим нечто новое: как минимум Данте, Петрарка, Боккаччо и другие начали писать на местных итальянских диалектах вместо латыни, плюс некоторое единство тем и идей.
Здесь сразу есть пара вопросов. Во-первых, нет ли внешнего фактора, объясняющего подобный интерес? И во-вторых, неужели у них не было предтеч? То есть мы действительно готовы поверить, что до них никто не рассказывал о чувственной и телесной жизни (другой вопрос - записывал ли или дошло ли до нас)?
И главный момент: оцените диалектичность ситуации - если они были первыми, кто писал не на латыни, то их ценят уже за развитие национального поэтического языка, но чтобы понять это как радикальный шаг, нужна перспектива будущего (в то время они не создают новое, они всего лишь пытаются оправдать маргиналии, какими были, например, песни трубадуров и другой местный фольклор). Здесь мы снова видим картинку, в которой заботливой рукой историка, живущего спустя сотни лет, очень резко так расставлены акценты. Но веры ему нет.
Так не проще ли вернуться к идее о том, что «Возрождение» - всего лишь некорректное название для развитой средневековой культуры, протекающей на фоне жесточайшего кризиса? Ведь что, по сути, сделали с Европой голод, вызванные им бедствия и войны, и, наконец, чума? Они разорвали в клочья единое информационно-культурное пространство, скрепленное ученой латынью и привычными торгово-интеллектуальными путями (на которых не реже купца можно было встретить ваганта, мастера в поисках работы/учебы или паломника).
Отсюда становятся объяснимыми две вещи: более строгая ориентация художников на местного потребителя (в т. ч. переход с латыни на диалекты) и неравномерное культурное развитие разных регионов (чего почти не увидишь в Высоком Средневековье).
Иными словами, если сложить вместе ситуацию в Италии и в Европе в целом где-то на рубеже XIII-XIV вв., то мы получим вполне простую картину. «Ренессанс» - это громкая вывеска для талантливых авторов, живших в городах северной Италии, которая и привлекала к ним внимание местных меценатов и заказчиков.
Смена эпох произошла в очень узких границах - буквально при нескольких богатых и влиятельных фамилиях, и, по большому счету, только в их домах. Это тот случай, когда искомая поразительная разница обнаруживается только когда вы сравниваете быт и образ мысли генуэзского богача, получившего образование (и заказывающего свой портрет, чтобы не хуже, чем у других) и неграмотного английского крестьянина, живущего под крышей из дерна.
Я ни в коей степени не намерен обесценивать творчество людей той эпохи, даже с учетом современных исследований (например, ставшей уже почти общепринятой гипотезе Хокни-Фалько), скорее напротив, я думаю в них стоит увидеть зачатки нового. Но искать его нужно в другом месте, например, в том, что это, по сути, представители первой сугубо городской культуры в Европе (отсюда, как мне кажется, тяга Джотто и да Винчи к природе и одновременно повышенный интерес Брунеллески и Петрарки к руинам).
То же, что мы ищем в «Возрождении» сегодня - придумано и создано Новым временем. Поэтому именно в Новое время мы действительно увидим идейную и творческую конфронтацию с Церковью, новые культурные ритуалы и привычки, продиктованные индивидуализмом и Реформацией, сильный интерес к научному познанию мира и античной философии. В этом отношении в так называемое «Возрождение» в лучшем случае имели место красивые разговоры и постепенный рост профессионализма в разных областях, но никак не радикальный разрыв с прошлым и возврат к утерянному идеалу греческих полисов.
Иван КУДРЯШОВ.