Заря
Наш короткий спор закончился, страсти улеглись. Хоть и не верилось, но, похоже, в этот раз мне удалось настоять на своей точке зрения. Редчайший случай, жаль обстоятельства не располагают к веселью.
Мы молчали, точнее Настя просто молчала, а я молча сопел, сосредоточенно снаряжая детонаторы в мягкие колбаски и рассовывая взрывчатку по карманам жилета, снятого с зарезавшегося десантника.
Жилет был для меня очень велик - почти до середины бедер. Десантник был такой большой и страшный, что перерезал себе горло, едва ворвавшись в ванную комнату, и увидев меня, забившегося, как мышь, между стиральной машинкой и раковиной. Что творилось на лестничной клетке, мне даже было страшно представить. Страшно.
Работы с детонаторами я не боялся. Это немного пугало.
Настя стояла рядом и ничего не делала, чтобы мне помочь, а помощь вообще-то была нужна - двух рук для взвода взрывателя не хватало, и приходилось с риском лишиться половины черепа помогать себе зубами. Хотя, какой там риск. Смешно.
За Настю я не волновался - я всегда боялся за нее, больше, чем за себя.
Зря я, конечно, успокоился. Будто не знал - Настя всегда поступает так, как считает нужным, даже если за минуту до этого она соглашается поступить по-другому. Это может быть глупо, это может быть гениально, а может привести к катастрофе. Вот и сейчас, в самый ответственный момент, когда я сжимал зубами проволочные усики и двумя пальцами правой руки пытался справиться с непослушной пружиной, она сказала мягко, но так, что это как-то конец.
- Всё равно в Зарю должна идти я.
Пальцы дрогнули, и пружинка звонко выскочила из-под крышки держателя. Я успел привычно испугаться, и взрыва не последовало.
- На этот раз заводской дефект. - Я швырнул взрыватель в мусорное ведро. - Пожалуйста, не пугай так больше, а то мне нечем будет поднять на воздух этот замечательный подмосковный поселок.
- Послушай, в Зарю, в бункер, должна идти я. Все стало плохо, совсем плохо. Я не смогу тебе помочь. Я уже ничего не смогу поменять. Я больше ничего не чувствую. Я разлюбила тебя. А ты сможешь. Но только если испугаешься очень-очень сильно. И не за себя, а за меня.
Мы молчали, точнее Настя просто молчала, а я молча сопел, сосредоточенно снаряжая детонаторы в мягкие колбаски и рассовывая взрывчатку по карманам жилета, снятого с зарезавшегося десантника.
Жилет был для меня очень велик - почти до середины бедер. Десантник был такой большой и страшный, что перерезал себе горло, едва ворвавшись в ванную комнату, и увидев меня, забившегося, как мышь, между стиральной машинкой и раковиной. Что творилось на лестничной клетке, мне даже было страшно представить. Страшно.
Работы с детонаторами я не боялся. Это немного пугало.
Настя стояла рядом и ничего не делала, чтобы мне помочь, а помощь вообще-то была нужна - двух рук для взвода взрывателя не хватало, и приходилось с риском лишиться половины черепа помогать себе зубами. Хотя, какой там риск. Смешно.
За Настю я не волновался - я всегда боялся за нее, больше, чем за себя.
Зря я, конечно, успокоился. Будто не знал - Настя всегда поступает так, как считает нужным, даже если за минуту до этого она соглашается поступить по-другому. Это может быть глупо, это может быть гениально, а может привести к катастрофе. Вот и сейчас, в самый ответственный момент, когда я сжимал зубами проволочные усики и двумя пальцами правой руки пытался справиться с непослушной пружиной, она сказала мягко, но так, что это как-то конец.
- Всё равно в Зарю должна идти я.
Пальцы дрогнули, и пружинка звонко выскочила из-под крышки держателя. Я успел привычно испугаться, и взрыва не последовало.
- На этот раз заводской дефект. - Я швырнул взрыватель в мусорное ведро. - Пожалуйста, не пугай так больше, а то мне нечем будет поднять на воздух этот замечательный подмосковный поселок.
- Послушай, в Зарю, в бункер, должна идти я. Все стало плохо, совсем плохо. Я не смогу тебе помочь. Я уже ничего не смогу поменять. Я больше ничего не чувствую. Я разлюбила тебя. А ты сможешь. Но только если испугаешься очень-очень сильно. И не за себя, а за меня.