Баллада о Равенстве
Авторства Линор Горалик
* * *
Сестра моя своей сестре
была сестры роднее, -
и я в ответ к своей сестре
была сестры нежнее.
О, каждая из нас сестре,
своей единственной сестре,
была всего важнее!
Моложе втрое, чем сейчас,
мы той весною были.
Котенок серый был у нас,
и мы его любили.
К сердечку прижимать его,
с ладошки угощать его, -
он был нам лучшим другом,
пушистым, милым другом.
Но вот беда - лишь у меня
с ладони ел котенок.
И вот беда - лишь у сестры
спал на груди котенок.
И нам пришлось его в мешке
снести по насыпи к реке.
Мы с ней рыдали на песке,
сестра сестры бледнее.
Но каждая из нас сестре,
своей единственной сестре,
была всего важнее.
Моложе вдвое, чем сейчас,
мы той зимою были.
Любила наша няня нас,
и мы ее любили.
Улыбки нежные ее,
напевы тихие ее, -
она была нам другом,
любимым, милым другом.
Но вот беда - лишь мне одной
тихонько пела няня.
И вот беда - сестре одной
улыбки слала няня.
И нам пришлось ночной порой
пройтись с ней в рощу под горой.
Мы поутру слегли с сестрой,
сестра сестры больнее.
Но каждая из нас сестре,
своей единственной сестре,
была всего важнее.
Вчера, в четверг, в полденный час
мы шли с сестрой и пели.
Глядели юноши на нас,
и мы на них глядели,
и взгляды их ласкали нас,
и каждый был готов тотчас
стать нашим нежным другом,
сердечным, нежным другом.
Но вот беда - ведь трех сердец
одна любовь не свяжет,
И вот беда - один венец
на две главы не ляжет.
И мы, смеясь льстецам в лицо,
под звон монист и бубенцов
спокойно шли мимо юнцов,
сестра сестры вольнее, -
ведь каждая из нас сестре,
своей единственной сестре,
была всего важнее.
И видим мы: у входа в Храм,
В дрожащей дымке зноя
Мужчина, незнакомый нам,
Беседует с толпою.
И кудри мягкие его
И речи странные его
Пленили нас с сестрою.
Среди бродяжек и дельцов,
среди ослов и мудрецов
Под древними вратами
Он словно с нами был один,
Он словно с нами был един -
И тонкими перстами
Сердечки наши вынимал,
К устам медовым прижимал...
Он нам казался другом,
прекрасным, давним другом!
И, обратясь ко мне одной,
позвал после заката
в ту рощу, где любили петь
мы с нянею когда-то.
И, обратясь к моей сестре,
сказал, что роща эта -
та, где играли мы детьми
с котенком до рассвета.
И были нам его слова -
шафран, и шесек, и шарва,
шумара пряная листва,
и шекед, и шевета.
И вот, не говоря с сестрой,
Пришла сестра к себе домой.
И вот, не глядя на сестру,
сестра вернулась ко двору.
И не звенела мошкара,
и не шумела детвора,
и замерла среди двора
оливы тень сухая...
И нож взяла одна сестра,
и нож взяла другая.
И режут, за ломтем ломоть,
лепешки девственную плоть,
и молча за хромым столом
вершат молитву над вином.
Затем едят. Сестра встает,
сестре руки не подает, -
и вот сестра с сестрою
немою улицей ночной -
немою площадью ночной -
немою тропкою ночной
приходят в рощу под горой.
Он там. С ним люди.
Звездный рой
горит над головою.
В тот час лишь мне, лишь мне одной
он обещал смиренно,
что даже смерть познает смерть, -
одна любовь нетленна.
И обещал моей сестре,
что станет чище снега
тот, для кого одна любовь
суть альфа и омега.
И тем, что нам он говорил,
он и ласкал нас, и корил,
и свет блаженный нам дарил,
и странной негой мучил.
Молчали спутники его,
но стук сердечка моего
от слов сияющих его
стал громче страха моего,
и громче гнева моего,
и ревности гремучей.
Под неба черною хупой
стояли мы, сестра с сестрой.
Теней оливковая мгла
фатой на лица нам легла.
И пела, пела мошкара:
«Осанна, милая сестра!»
Далёко было до утра,
но только шаг - до рая.
И нож взяла одна сестра,
и нож взяла другая.
И кровь его в траве ночной
была - корица и алой,
шафран, и нард, и мёд густой,
и мирра золотая.
...Что привело в ту ночь солдат
под тихий холм, в безвестный сад?
По ком звенели в этот час
оковы, стиснувшие нас?
Кого, дыханье затаив,
солдаты ждали средь олив
безмолвно и упрямо?
Мы знаем только, что зарей
нам не пришлось идти домой:
на площади у Храма
нам дом последний возвели, -
одно бревно и две петли.
Нам хлеб последний принесли
и мёд последний принесли, -
а мы друг другу, как смогли,
повыше косы заплели.
За нами стражники пришли, -
и вот, по утренней пыли
мы с песней радостной пошли, -
сестра сестры вольнее:
ведь каждая из нас сестре,
своей единственной сестре
была всего важнее.
И в ранний час, в весенний час
перед толпой казнили нас.
И солнце вышло, чтобы нас
облечь парчой златою.
И там, где тень легла в пыли, -
одно бревно и две петли, -
сухие травы зацвели,
и ангелы, что к нам сошли,
пред этим знаком до земли
склонились головою.
И пели ветви и ветра:
«Осанна, милая сестра!»
И обняла сестру сестра
пред райскими вратами.
А ночью люди шли и шли,
тайком от стражи шли и шли
нам поклониться до земли:
волхвы, служанки, короли,
писцы, блудницы, ковали
чертили тайный знак в пыли:
одно бревно и две петли, -
и речи страстные вели
горячими устами.
И их клинки и языки,
и их слова и кулаки
сурово и смиренно
во все, во все края земли
осанну сестрам понесли, -
мечом двуострым понесли,
заветом страстным понесли,
огнем священным понесли:
о том, как мы на смерть пошли,
любовь любовью превзошли
и смертью смерть превозмогли, -
и се, любовь нетленна,
раз в бедном доме на горе
сестра моя своей сестре
была сестры роднее, -
и я в ответ к своей сестре
была сестры нежнее:
ведь каждая из нас сестре,
своей единственной сестре,
была всего важнее.
Отсюда: http://www.linorg.ru/zoneM1.html
* * *
Сестра моя своей сестре
была сестры роднее, -
и я в ответ к своей сестре
была сестры нежнее.
О, каждая из нас сестре,
своей единственной сестре,
была всего важнее!
Моложе втрое, чем сейчас,
мы той весною были.
Котенок серый был у нас,
и мы его любили.
К сердечку прижимать его,
с ладошки угощать его, -
он был нам лучшим другом,
пушистым, милым другом.
Но вот беда - лишь у меня
с ладони ел котенок.
И вот беда - лишь у сестры
спал на груди котенок.
И нам пришлось его в мешке
снести по насыпи к реке.
Мы с ней рыдали на песке,
сестра сестры бледнее.
Но каждая из нас сестре,
своей единственной сестре,
была всего важнее.
Моложе вдвое, чем сейчас,
мы той зимою были.
Любила наша няня нас,
и мы ее любили.
Улыбки нежные ее,
напевы тихие ее, -
она была нам другом,
любимым, милым другом.
Но вот беда - лишь мне одной
тихонько пела няня.
И вот беда - сестре одной
улыбки слала няня.
И нам пришлось ночной порой
пройтись с ней в рощу под горой.
Мы поутру слегли с сестрой,
сестра сестры больнее.
Но каждая из нас сестре,
своей единственной сестре,
была всего важнее.
Вчера, в четверг, в полденный час
мы шли с сестрой и пели.
Глядели юноши на нас,
и мы на них глядели,
и взгляды их ласкали нас,
и каждый был готов тотчас
стать нашим нежным другом,
сердечным, нежным другом.
Но вот беда - ведь трех сердец
одна любовь не свяжет,
И вот беда - один венец
на две главы не ляжет.
И мы, смеясь льстецам в лицо,
под звон монист и бубенцов
спокойно шли мимо юнцов,
сестра сестры вольнее, -
ведь каждая из нас сестре,
своей единственной сестре,
была всего важнее.
И видим мы: у входа в Храм,
В дрожащей дымке зноя
Мужчина, незнакомый нам,
Беседует с толпою.
И кудри мягкие его
И речи странные его
Пленили нас с сестрою.
Среди бродяжек и дельцов,
среди ослов и мудрецов
Под древними вратами
Он словно с нами был один,
Он словно с нами был един -
И тонкими перстами
Сердечки наши вынимал,
К устам медовым прижимал...
Он нам казался другом,
прекрасным, давним другом!
И, обратясь ко мне одной,
позвал после заката
в ту рощу, где любили петь
мы с нянею когда-то.
И, обратясь к моей сестре,
сказал, что роща эта -
та, где играли мы детьми
с котенком до рассвета.
И были нам его слова -
шафран, и шесек, и шарва,
шумара пряная листва,
и шекед, и шевета.
И вот, не говоря с сестрой,
Пришла сестра к себе домой.
И вот, не глядя на сестру,
сестра вернулась ко двору.
И не звенела мошкара,
и не шумела детвора,
и замерла среди двора
оливы тень сухая...
И нож взяла одна сестра,
и нож взяла другая.
И режут, за ломтем ломоть,
лепешки девственную плоть,
и молча за хромым столом
вершат молитву над вином.
Затем едят. Сестра встает,
сестре руки не подает, -
и вот сестра с сестрою
немою улицей ночной -
немою площадью ночной -
немою тропкою ночной
приходят в рощу под горой.
Он там. С ним люди.
Звездный рой
горит над головою.
В тот час лишь мне, лишь мне одной
он обещал смиренно,
что даже смерть познает смерть, -
одна любовь нетленна.
И обещал моей сестре,
что станет чище снега
тот, для кого одна любовь
суть альфа и омега.
И тем, что нам он говорил,
он и ласкал нас, и корил,
и свет блаженный нам дарил,
и странной негой мучил.
Молчали спутники его,
но стук сердечка моего
от слов сияющих его
стал громче страха моего,
и громче гнева моего,
и ревности гремучей.
Под неба черною хупой
стояли мы, сестра с сестрой.
Теней оливковая мгла
фатой на лица нам легла.
И пела, пела мошкара:
«Осанна, милая сестра!»
Далёко было до утра,
но только шаг - до рая.
И нож взяла одна сестра,
и нож взяла другая.
И кровь его в траве ночной
была - корица и алой,
шафран, и нард, и мёд густой,
и мирра золотая.
...Что привело в ту ночь солдат
под тихий холм, в безвестный сад?
По ком звенели в этот час
оковы, стиснувшие нас?
Кого, дыханье затаив,
солдаты ждали средь олив
безмолвно и упрямо?
Мы знаем только, что зарей
нам не пришлось идти домой:
на площади у Храма
нам дом последний возвели, -
одно бревно и две петли.
Нам хлеб последний принесли
и мёд последний принесли, -
а мы друг другу, как смогли,
повыше косы заплели.
За нами стражники пришли, -
и вот, по утренней пыли
мы с песней радостной пошли, -
сестра сестры вольнее:
ведь каждая из нас сестре,
своей единственной сестре
была всего важнее.
И в ранний час, в весенний час
перед толпой казнили нас.
И солнце вышло, чтобы нас
облечь парчой златою.
И там, где тень легла в пыли, -
одно бревно и две петли, -
сухие травы зацвели,
и ангелы, что к нам сошли,
пред этим знаком до земли
склонились головою.
И пели ветви и ветра:
«Осанна, милая сестра!»
И обняла сестру сестра
пред райскими вратами.
А ночью люди шли и шли,
тайком от стражи шли и шли
нам поклониться до земли:
волхвы, служанки, короли,
писцы, блудницы, ковали
чертили тайный знак в пыли:
одно бревно и две петли, -
и речи страстные вели
горячими устами.
И их клинки и языки,
и их слова и кулаки
сурово и смиренно
во все, во все края земли
осанну сестрам понесли, -
мечом двуострым понесли,
заветом страстным понесли,
огнем священным понесли:
о том, как мы на смерть пошли,
любовь любовью превзошли
и смертью смерть превозмогли, -
и се, любовь нетленна,
раз в бедном доме на горе
сестра моя своей сестре
была сестры роднее, -
и я в ответ к своей сестре
была сестры нежнее:
ведь каждая из нас сестре,
своей единственной сестре,
была всего важнее.
Отсюда: http://www.linorg.ru/zoneM1.html