Заметка о христианской надежде
Оригинал взят у n_vilonov в Заметка о христианской надежде
Известный немецкий (Евангелической Церкви Германии) пастор середины XX века Вильгельм Буш в своих проповедях рассказывал эпизод, когда он, обходя свой приход, встретился с молодым человеком, отвергшим Бога, потому что утратил веру в человека.
На первый взгляд, у молодого человека была очень странная претензия.
Где, как не в книгах Библии, множество раз показывается, как человек бывает эгоистичен, глуп, ненадежен, лицемерен? Разве не там показано, что человек часто бывает жесток, во многих случаях - труслив, да и многим другим порокам подвержен? Авторов библейских книг эти наблюдения от Бога не отвратили. Не странно ли, что современный человек может пороки человека записать на счёт Бога, и не видеть в ходе своей мысли никакого противоречия?
Думаю, что на самом деле это не странно. Одно дело Ветхий завет, другое дело - Новый. Коль скоро Бог стал человеком, Он теперь несет гораздо большую ответственность за то, что делает сам человек, и за то, что происходит с человеком. Это не мой собственный взгляд на вещи (о своем взгляде я буду говорить ниже); но это взгляд, как минимум, не лишенный смысла.
Разве христиане не верят, что воскресением Иисуса Христа побеждена сама смерть, и положено начало новому творению? Но где же это новое, свободное от смерти творение в мире, где мы живем? Пусть не всегда «мы, оглядываясь, видим лишь руины» - «нового творения» мы, во всяком случае, не видим, и сами им не являемся. Человек остался, в общем и целом, таким как был. Где же последствия воскресения Иисуса?
И разве тот самый Иисус, который воскрешал мертвых, сострадал больному и измученному, прощал и возвращал за общий стол отверженных грешников, умел несколькими словами обратить стоящего на неверном пути, не заявил, что Ему дана всякая власть на небе и на земле? Но раз так, почему же Он эту власть не проявляет теперь?
И даже если действительно происходили некоторые (пусть даже все) чудеса, о которых рассказывают предания всех конфессий - всё равно за бортом остается гораздо, гораздо больше матерей, похоронивших своих сыновей, и так и не дождавшихся чуда. Рядом с этими безутешными матерями стоят безутешные отцы и дети, мужья и жены, друзья и подруги, учителя и ученики …
В этой ситуации нам, христианам, всегда приходит на помощь надежда. Мы надеемся, что, в конечном счёте, всё окажется не так, как мы видим сейчас; что-де на самом деле, в своей глубине, в своей основе, реальность есть любовь. Что мёртвые воскреснут, что всё страдание будет изглажено, что будет установлена совершенная гармония, и т.д.
Такая надежда прекрасна, возвышенна, благородна. Более того, в определенном смысле она не лишена основания. Априори утверждать, что ее реализация невозможна - значит делать необоснованные заявления о Боге, так, как если бы мы о Нем знали что-то, кроме Его непознаваемости. Как если бы мы точно знали, что Он не может сделать то или это. Но мы таким знанием о Боге не обладаем, и обладать не можем.
Но не слишком ли мы перегружаем эту надежду? Не получается ли в итоге, что христиане - это сообщество людей, находящихся в постоянном конфликте с реальностью? Нам не нравится то, что происходит с нами самими, с нашими близкими, с другими людьми и живыми существами, и мы хватаемся за пасхальные евангельские истории, чтобы отрицать травмирующие нас события? Смерть, болезнь, война, природная катастрофа, любая бессмысленная жестокость, на которую нам нечем ответить - всё это мы готовы закрывать стандартной отговоркой, что Господь Бог в конце концов вмешается и всё исправит.
Смею сказать, что в таком контексте, при таком использовании эта наша надежда оказывается ложной, фальшивой надеждой. Она ложна не потому, что Бог этого не может сделать, но потому что основным предметом нашей надежды и нашей веры здесь оказывается исполнение наших желаний, а Бог низводится до уровня (непонятной) силы, которая должна это исполнение обеспечить.
Прошу понять меня правильно - я вовсе не с моралистических позиций критикую. Я не вижу ничего аморального в том, чтобы иметь желания, и надеяться, что они исполнятся (уж коль скоро не можешь их выполнить сам, собственными силами). Речь идет не о морали, а о том, какова реальность. Бог - это реальность, которую мы не можем ни помыслить, ни представить, ни, соответственно, как-либо определить. И уж конечно, Бог не является силой, которую мы могли бы поставить на службу удовлетворению наших чаяний.
Находясь в «нормальной», человеческой ситуации, каждый из нас питает какие-то надежды, исходя из своих влечений, интересов, планов. Но все эти надежды - чисто человеческое дело. Они могут до какой-то степени сбыться, могут не сбыться. В разных случаях по-разному бывает, но ни в одном случае у нас нет никаких божественных гарантий.
С Богом человек сталкивается по ту сторону всего этого - отнюдь не только по ту сторону страсти к пьянству/обжорству/внебрачному сексу, как полагают иные, и даже не только по ту сторону собственного тщеславия и честолюбия, но по ту сторону всего человеческого вообще. В том числе, по ту сторону самых лучших, самых высоких, самых благородных человеческих устремлений и надежд. Думаю, что история страстей Христовых - это, помимо прочего, очень внятное разъяснение по этому поводу.
Вот человек видит, что его надежды беспочвенны. Теперь его ценности повисли в воздухе, не выдержали испытания действительностью. Теперь они лишились смысла, вместе со всей жизнью этого человека. Теперь он пуст. Теперь он открыт для всего, что может с ним произойти. А учитывая, что реальность в целом недоступна человеческому познанию, произойти может, в конечном счёте, всё что угодно. И опустошенный человек всё это приемлет. Какой бы ни была его судьба, он отдал ее в полное распоряжение тому, что не понимает и не может контролировать.
Теперь он может искренне сказать - пусть реальность будет тем, чем будет (Исх. 3:14), и по отношению ко мне, и по отношению ко всему.
Так, по ту сторону всех человеческих устремлений и надежд, у человека возникает другое устремление - прославлять Имя Бога, и другая надежда - на то, что во всем существующем Его воля как есть, так и будет. Эта надежда столь же бесспорна и прочна, сколь сомнительны все человеческие надежды.
Конечно, об этом легко писать, но очень трудно это переживать. Человек, лишающийся надежды, смысла, ценностей - может ли он вообще не сойти с ума от ужаса и отчаяния? Как он сможет в действительности перейти к согласию с непостижимым действием непредставимого Бога? Ведь тут человеческому сознанию даже уцепиться не за что? Как сделать этот переход через пропасть в два прыжка без опоры?
На самом деле, опора у такого человека есть. Эта опора - распятый Христос, который даже в ситуации оставленности Богом, среди мучений прославляет Бога и выражает надежду на торжество Его (а не своей) воли. Этой надеждой на Бога, которая возникает по ту сторону всех человеческих надежд, Христос безвозмездно делится со всеми людьми, кто в ней нуждается. Так образ Христа становится точкой опоры для человека в такой ситуации, когда опорой не может быть никто, кроме самого Бога.
Опустошенный, и заполненный славой Имени человек, не мир видит, исходя из самого себя (как происходит обычно), а себя видит, как объект, как зависимое явление, как творение Бога - точнее говоря, как одно из творений. И это осознание себя творением, разумеется, не имеет ничего общего с «креационизмом» как (псевдо)научной или философской доктриной. Это не доктрина, а, просто-напросто, выполнение первой наибольшей заповеди.
Видя себя, как лишь одно из (многих) творений, человек может на деле относиться к другим творениям, как к самому себе, то есть, выполнять вторую наибольшую заповедь.
Там, где человек по-настоящему терпит крах и теряет свои надежды, веру в свои ценности, свой смысл жизни, Его находит Бог - и тогда возникает ситуация, в которой и заповеди, и обетования христианской веры приобретают смысл, и делаются чем-то несомненным.
Напротив, если брать христианские заповеди и обетования, и применять их к «нормальной» человеческой ситуации, получается нечто абсурдное, нечто ложное, нечто невыполнимое. В конечном счёте - нечто кощунственное.
Об этом, ИМХО, стоит помнить и христианину, который как-то прошел через ситуацию краха, и, возможно даже не желая того, вновь как-то обустроился в «нормальной» человеческой ситуации. Нельзя просто брать какие-то элементы христианской веры, и вносить их в «нормальную» ситуацию.
В конечном счёте, я думаю, единственный способ оставаться христианином и в «нормальной» ситуации - это хранить память обо всей ситуации краха в целом. Оценивать свою текущую «нормальную» жизнь с высоты (или из глубины) ситуации краха. Ведь именно находясь в ситуации краха, христианин является той новой тварью, которая со Христом умерла и воскресла, так что уже не она живет сама по себе, но живет в ней Христос.
Известный немецкий (Евангелической Церкви Германии) пастор середины XX века Вильгельм Буш в своих проповедях рассказывал эпизод, когда он, обходя свой приход, встретился с молодым человеком, отвергшим Бога, потому что утратил веру в человека.
На первый взгляд, у молодого человека была очень странная претензия.
Где, как не в книгах Библии, множество раз показывается, как человек бывает эгоистичен, глуп, ненадежен, лицемерен? Разве не там показано, что человек часто бывает жесток, во многих случаях - труслив, да и многим другим порокам подвержен? Авторов библейских книг эти наблюдения от Бога не отвратили. Не странно ли, что современный человек может пороки человека записать на счёт Бога, и не видеть в ходе своей мысли никакого противоречия?
Думаю, что на самом деле это не странно. Одно дело Ветхий завет, другое дело - Новый. Коль скоро Бог стал человеком, Он теперь несет гораздо большую ответственность за то, что делает сам человек, и за то, что происходит с человеком. Это не мой собственный взгляд на вещи (о своем взгляде я буду говорить ниже); но это взгляд, как минимум, не лишенный смысла.
Разве христиане не верят, что воскресением Иисуса Христа побеждена сама смерть, и положено начало новому творению? Но где же это новое, свободное от смерти творение в мире, где мы живем? Пусть не всегда «мы, оглядываясь, видим лишь руины» - «нового творения» мы, во всяком случае, не видим, и сами им не являемся. Человек остался, в общем и целом, таким как был. Где же последствия воскресения Иисуса?
И разве тот самый Иисус, который воскрешал мертвых, сострадал больному и измученному, прощал и возвращал за общий стол отверженных грешников, умел несколькими словами обратить стоящего на неверном пути, не заявил, что Ему дана всякая власть на небе и на земле? Но раз так, почему же Он эту власть не проявляет теперь?
И даже если действительно происходили некоторые (пусть даже все) чудеса, о которых рассказывают предания всех конфессий - всё равно за бортом остается гораздо, гораздо больше матерей, похоронивших своих сыновей, и так и не дождавшихся чуда. Рядом с этими безутешными матерями стоят безутешные отцы и дети, мужья и жены, друзья и подруги, учителя и ученики …
В этой ситуации нам, христианам, всегда приходит на помощь надежда. Мы надеемся, что, в конечном счёте, всё окажется не так, как мы видим сейчас; что-де на самом деле, в своей глубине, в своей основе, реальность есть любовь. Что мёртвые воскреснут, что всё страдание будет изглажено, что будет установлена совершенная гармония, и т.д.
Такая надежда прекрасна, возвышенна, благородна. Более того, в определенном смысле она не лишена основания. Априори утверждать, что ее реализация невозможна - значит делать необоснованные заявления о Боге, так, как если бы мы о Нем знали что-то, кроме Его непознаваемости. Как если бы мы точно знали, что Он не может сделать то или это. Но мы таким знанием о Боге не обладаем, и обладать не можем.
Но не слишком ли мы перегружаем эту надежду? Не получается ли в итоге, что христиане - это сообщество людей, находящихся в постоянном конфликте с реальностью? Нам не нравится то, что происходит с нами самими, с нашими близкими, с другими людьми и живыми существами, и мы хватаемся за пасхальные евангельские истории, чтобы отрицать травмирующие нас события? Смерть, болезнь, война, природная катастрофа, любая бессмысленная жестокость, на которую нам нечем ответить - всё это мы готовы закрывать стандартной отговоркой, что Господь Бог в конце концов вмешается и всё исправит.
Смею сказать, что в таком контексте, при таком использовании эта наша надежда оказывается ложной, фальшивой надеждой. Она ложна не потому, что Бог этого не может сделать, но потому что основным предметом нашей надежды и нашей веры здесь оказывается исполнение наших желаний, а Бог низводится до уровня (непонятной) силы, которая должна это исполнение обеспечить.
Прошу понять меня правильно - я вовсе не с моралистических позиций критикую. Я не вижу ничего аморального в том, чтобы иметь желания, и надеяться, что они исполнятся (уж коль скоро не можешь их выполнить сам, собственными силами). Речь идет не о морали, а о том, какова реальность. Бог - это реальность, которую мы не можем ни помыслить, ни представить, ни, соответственно, как-либо определить. И уж конечно, Бог не является силой, которую мы могли бы поставить на службу удовлетворению наших чаяний.
Находясь в «нормальной», человеческой ситуации, каждый из нас питает какие-то надежды, исходя из своих влечений, интересов, планов. Но все эти надежды - чисто человеческое дело. Они могут до какой-то степени сбыться, могут не сбыться. В разных случаях по-разному бывает, но ни в одном случае у нас нет никаких божественных гарантий.
С Богом человек сталкивается по ту сторону всего этого - отнюдь не только по ту сторону страсти к пьянству/обжорству/внебрачному сексу, как полагают иные, и даже не только по ту сторону собственного тщеславия и честолюбия, но по ту сторону всего человеческого вообще. В том числе, по ту сторону самых лучших, самых высоких, самых благородных человеческих устремлений и надежд. Думаю, что история страстей Христовых - это, помимо прочего, очень внятное разъяснение по этому поводу.
Вот человек видит, что его надежды беспочвенны. Теперь его ценности повисли в воздухе, не выдержали испытания действительностью. Теперь они лишились смысла, вместе со всей жизнью этого человека. Теперь он пуст. Теперь он открыт для всего, что может с ним произойти. А учитывая, что реальность в целом недоступна человеческому познанию, произойти может, в конечном счёте, всё что угодно. И опустошенный человек всё это приемлет. Какой бы ни была его судьба, он отдал ее в полное распоряжение тому, что не понимает и не может контролировать.
Теперь он может искренне сказать - пусть реальность будет тем, чем будет (Исх. 3:14), и по отношению ко мне, и по отношению ко всему.
Так, по ту сторону всех человеческих устремлений и надежд, у человека возникает другое устремление - прославлять Имя Бога, и другая надежда - на то, что во всем существующем Его воля как есть, так и будет. Эта надежда столь же бесспорна и прочна, сколь сомнительны все человеческие надежды.
Конечно, об этом легко писать, но очень трудно это переживать. Человек, лишающийся надежды, смысла, ценностей - может ли он вообще не сойти с ума от ужаса и отчаяния? Как он сможет в действительности перейти к согласию с непостижимым действием непредставимого Бога? Ведь тут человеческому сознанию даже уцепиться не за что? Как сделать этот переход через пропасть в два прыжка без опоры?
На самом деле, опора у такого человека есть. Эта опора - распятый Христос, который даже в ситуации оставленности Богом, среди мучений прославляет Бога и выражает надежду на торжество Его (а не своей) воли. Этой надеждой на Бога, которая возникает по ту сторону всех человеческих надежд, Христос безвозмездно делится со всеми людьми, кто в ней нуждается. Так образ Христа становится точкой опоры для человека в такой ситуации, когда опорой не может быть никто, кроме самого Бога.
Опустошенный, и заполненный славой Имени человек, не мир видит, исходя из самого себя (как происходит обычно), а себя видит, как объект, как зависимое явление, как творение Бога - точнее говоря, как одно из творений. И это осознание себя творением, разумеется, не имеет ничего общего с «креационизмом» как (псевдо)научной или философской доктриной. Это не доктрина, а, просто-напросто, выполнение первой наибольшей заповеди.
Видя себя, как лишь одно из (многих) творений, человек может на деле относиться к другим творениям, как к самому себе, то есть, выполнять вторую наибольшую заповедь.
Там, где человек по-настоящему терпит крах и теряет свои надежды, веру в свои ценности, свой смысл жизни, Его находит Бог - и тогда возникает ситуация, в которой и заповеди, и обетования христианской веры приобретают смысл, и делаются чем-то несомненным.
Напротив, если брать христианские заповеди и обетования, и применять их к «нормальной» человеческой ситуации, получается нечто абсурдное, нечто ложное, нечто невыполнимое. В конечном счёте - нечто кощунственное.
Об этом, ИМХО, стоит помнить и христианину, который как-то прошел через ситуацию краха, и, возможно даже не желая того, вновь как-то обустроился в «нормальной» человеческой ситуации. Нельзя просто брать какие-то элементы христианской веры, и вносить их в «нормальную» ситуацию.
В конечном счёте, я думаю, единственный способ оставаться христианином и в «нормальной» ситуации - это хранить память обо всей ситуации краха в целом. Оценивать свою текущую «нормальную» жизнь с высоты (или из глубины) ситуации краха. Ведь именно находясь в ситуации краха, христианин является той новой тварью, которая со Христом умерла и воскресла, так что уже не она живет сама по себе, но живет в ней Христос.