Год уходит прочь
Вчера я получила очередные отсканированные плёнки. Две оказались Женькины - поездка в Ульяновск в 1970-ом и что-то весеннее, наверное 1969 - похоже, что конец восьмого класса.
Одна плёнка мамина примерно 1965 год, Алупка, я в сарафанчике, который мне чуть маловат. Мама молодая.
Ещё одна плёнка - тоже Алупка, но 1979 год, четырёхлетний Лёвка. Какая у него счастливая мордаха была, когда он бултыхался в воде. Какое вообще то время было спокойное и счастливое! Дома в Москве у меня с сыном не бывало такого спокойствия и единства. Нас раздирали взаимоотношения с моей мамой. Мама была очень хорошим человеком, но она продолжала меня воспитывать и после рождения сына. Сын мог разозлиться на меня и пригрозить «Всё про тебя маме Лиде скажу!» И это была не пустая угроза. Мамой Лидой мои дети называли мою маму. Бабушкой у нас называлась моя бабушка. А там в Алупке мы с Лёвкой были вдвоём, я не отвлекалась ни на работу, ни на друзей. И нам было хорошо.
Ещё одна плёнка мамина - Коктебель, 1960-ый, мне почти шесть. Год я знаю точно, т.к. в том году в Коктебеле снимали фильм Алые Паруса. Всех отдыхающих приглашали сниматься в массовке, но мы уехали раньше. А вот моя летняя подружка, которая там отдыхала с папой и мамой, в массовке снималась. Девочку звали Ира Сидорова. Мы прекрасно с ней играли каждый день, но вечером, когда родители усаживались играть в какие-то настольные игры (карты, домино? не помню), мы с Ирой готовили куклам салат из фруктов и каждый раз это заканчивалось ссорой. Мы не могли договориться, какие фрукты резать в салат.
На пляже не было столпотворения. Наши родители проводили время вместе, а мы играли с Ирой. Однажды на пляже появились два интересных дяди с надувной лодкой. Лодку они чинили - заклеивали, проверяли, опять заклеивали. Дяди! Два молодых человека, студенты, наверное. Мы с Ирой крутились рядом. Нам было интересно. Мы каждый день угощали дядь семечками, больше мы ничем не могли им помочь. Когда лодку починили, то нам, конечно, предложили прокатиться. Мы, конечно, согласились. Нам, конечно, и в голову не пришло предупредить родителей.
Я хорошо помню жуть глубины, когда мы поплыли на этой лодке. Мы с Ирой сидели на доске, перекинутой между надутыми бортами лодки. Мы сидели на самой середине, вытягивая шеи, чтобы заглянуть в глубь. А где-то далеко на горизонте по берегу бегали наши мамы - им сказали, что мы уплыли, и они не знали, что делать и как заполучить своих детей назад. Ну, меня потом не ругали. Хотя я поняла, что надо предупреждать.
Я помню парусный корабль. Какая это была красота! Наверное, с тех пор я люблю Грина.
И ещё одна - моя поездка в Лазаревское с Ильёй и Лялькой - мои студенческие приятели. И мы там ещё с Жуковым встретились, он тоже из нашего института. На этой плёнке меня почти нет, т.к. я снимала. Но всё же пару раз кто-то меня щёлкнул. И вот смотрю я сейчас на себя - шесть, одиннадцать, двадцать - в детстве я не задумывалась о своей внешности, в юности я чувствовала себя вторым сортом. Сейчас опять не задумываюсь. А в юности и вправду... Я была толстой и неловкой. Я прекрасно ЗНАЛА, что в меня нельзя влюбиться. Меня это огорчало, но я принимала это как данность. Я могла быть хорошим товарищем и только. Никто в меня и не влюблялся. Зато друзья были и есть. Правда, некоторые друзья оказались не совсем друзья...
- я справа.
До Нового Года меньше двух часов. Сашка лёг спать. Перед этим он готовил нам обед - запеченое мясо и картофельное пюре. Как всегда, очень вкусно. Когда он готовит, то плита заляпана так, что её и не видно. Сегодня я думала, что её уже нельзя будет оттереть, но нет, ребёнок всё отдраил.
А я хочу в этом году дождаться полночи. Я часов в одиннадцать пойду гулять туда, где народ, музыка, бьют часы и все в двенадцать орут и радуются. Всех с наступающим! Как хочется, чтобы был он добрым, чтобы мир, чтобы не было бандитов с ядерной кнопкой, чтобы у всех детей были родители, чтобы все родители могли растить своих детей в любви, чтобы правители были компетентными, чтобы врать и воровать было стыдно, чтобы было стыдно оставлять слабых без помощи.
Одна плёнка мамина примерно 1965 год, Алупка, я в сарафанчике, который мне чуть маловат. Мама молодая.
Ещё одна плёнка - тоже Алупка, но 1979 год, четырёхлетний Лёвка. Какая у него счастливая мордаха была, когда он бултыхался в воде. Какое вообще то время было спокойное и счастливое! Дома в Москве у меня с сыном не бывало такого спокойствия и единства. Нас раздирали взаимоотношения с моей мамой. Мама была очень хорошим человеком, но она продолжала меня воспитывать и после рождения сына. Сын мог разозлиться на меня и пригрозить «Всё про тебя маме Лиде скажу!» И это была не пустая угроза. Мамой Лидой мои дети называли мою маму. Бабушкой у нас называлась моя бабушка. А там в Алупке мы с Лёвкой были вдвоём, я не отвлекалась ни на работу, ни на друзей. И нам было хорошо.
Ещё одна плёнка мамина - Коктебель, 1960-ый, мне почти шесть. Год я знаю точно, т.к. в том году в Коктебеле снимали фильм Алые Паруса. Всех отдыхающих приглашали сниматься в массовке, но мы уехали раньше. А вот моя летняя подружка, которая там отдыхала с папой и мамой, в массовке снималась. Девочку звали Ира Сидорова. Мы прекрасно с ней играли каждый день, но вечером, когда родители усаживались играть в какие-то настольные игры (карты, домино? не помню), мы с Ирой готовили куклам салат из фруктов и каждый раз это заканчивалось ссорой. Мы не могли договориться, какие фрукты резать в салат.
На пляже не было столпотворения. Наши родители проводили время вместе, а мы играли с Ирой. Однажды на пляже появились два интересных дяди с надувной лодкой. Лодку они чинили - заклеивали, проверяли, опять заклеивали. Дяди! Два молодых человека, студенты, наверное. Мы с Ирой крутились рядом. Нам было интересно. Мы каждый день угощали дядь семечками, больше мы ничем не могли им помочь. Когда лодку починили, то нам, конечно, предложили прокатиться. Мы, конечно, согласились. Нам, конечно, и в голову не пришло предупредить родителей.
Я хорошо помню жуть глубины, когда мы поплыли на этой лодке. Мы с Ирой сидели на доске, перекинутой между надутыми бортами лодки. Мы сидели на самой середине, вытягивая шеи, чтобы заглянуть в глубь. А где-то далеко на горизонте по берегу бегали наши мамы - им сказали, что мы уплыли, и они не знали, что делать и как заполучить своих детей назад. Ну, меня потом не ругали. Хотя я поняла, что надо предупреждать.
Я помню парусный корабль. Какая это была красота! Наверное, с тех пор я люблю Грина.
И ещё одна - моя поездка в Лазаревское с Ильёй и Лялькой - мои студенческие приятели. И мы там ещё с Жуковым встретились, он тоже из нашего института. На этой плёнке меня почти нет, т.к. я снимала. Но всё же пару раз кто-то меня щёлкнул. И вот смотрю я сейчас на себя - шесть, одиннадцать, двадцать - в детстве я не задумывалась о своей внешности, в юности я чувствовала себя вторым сортом. Сейчас опять не задумываюсь. А в юности и вправду... Я была толстой и неловкой. Я прекрасно ЗНАЛА, что в меня нельзя влюбиться. Меня это огорчало, но я принимала это как данность. Я могла быть хорошим товарищем и только. Никто в меня и не влюблялся. Зато друзья были и есть. Правда, некоторые друзья оказались не совсем друзья...
- я справа.
До Нового Года меньше двух часов. Сашка лёг спать. Перед этим он готовил нам обед - запеченое мясо и картофельное пюре. Как всегда, очень вкусно. Когда он готовит, то плита заляпана так, что её и не видно. Сегодня я думала, что её уже нельзя будет оттереть, но нет, ребёнок всё отдраил.
А я хочу в этом году дождаться полночи. Я часов в одиннадцать пойду гулять туда, где народ, музыка, бьют часы и все в двенадцать орут и радуются. Всех с наступающим! Как хочется, чтобы был он добрым, чтобы мир, чтобы не было бандитов с ядерной кнопкой, чтобы у всех детей были родители, чтобы все родители могли растить своих детей в любви, чтобы правители были компетентными, чтобы врать и воровать было стыдно, чтобы было стыдно оставлять слабых без помощи.