Оригинал взят у
roman_i_darija в
Сортавальское кладбище. Часть II. Судьбы...Надпись «Вова+Тома» на финском надгробии смотрится приговором их скотским чувствам. По счастью, это не единственная история любви, которую можно прочесть на памятниках сортавальского кладбища.
Здесь только имена - и даты, говорящие больше, чем слова. В 1940 году население захваченных Советским Союзом территорий вынуждено было покинуть их. Однако, уже через год началась так называемая «Война-продолжение» (Jatkosota) за возвращение утраченного. Изгнанники поспешили вернуться в свои дома, как только они оказались по эту сторону фронта. Вернулась и Паулина Коскинен. На этом месте был похоронен её муж, бывший управляющий лесничеством Евдокин Коскинен.
Солдат, на которого пришла было похоронка, появившись весь израненный, но живой, вызывает у родных слёзы радости и боли одновременно. Дома, обжитые и разграбленные чужаками, осквернённые церкви, свезённые в колхозную кучу хутора будили те же смешанные чувства. Однако, не было ничего тяжелее, чем покидать это вторично, уже навсегда. Паулине не довелось пережить трагедию второго исхода.
Она вернулась сюда, чтобы умереть, и разделила смертное ложе со своим супругом...
Главный памятник сортавальского кладбища несёт на себе имена белофиннов.
Гражданская война в Финляндии (1918 г.) закончилась иначе, чем в России. Тем не менее, красные добрались до этой земли, до кирх и церквей, в сороковом. Например, Казанский храм в Хюмпеле был обращён в конюшню. Вернувшись в следующем году, финны нашли в нём кормушки, сделанные из икон.
На сортавальском кладбище захоронения лютеран (финнов, шведов) и православных (карел, русских) тоже оказались равны перед лицом воинствующего безбожия. Красные не разбирали, что громить, да и не всегда можно было отделить одних христиан от других. На территории Великого княжества Финляндского действовали особые указы синода, благоволившие смешанным бракам. Памятником сердобольского дореволюционного экуменизма является и разорённая усыпальница…
… супругов Германа и Елизаветы Халлонбладов, известных меценатов.
За склепом -православная часть кладбища, разбитая и заросшая. Среди сохранившихся захоронений выделяются купеческие. Интересно, что имя купца Ситойна написано по-русски, а имя его супруги, урождённой Павловой - по-фински.
Надгробие Михаила Андреевича Богданова несёт на себе звучный титул «сердобольского купца».
Православные кресты сохранились здесь лишь в виде изображений - металлические спилены охотниками за ломом.
Единственным исключением является крест, восстановленный на могиле протоиерея Сергия Окулова. Священник, перешагнувший уже восьмидесятилетний предел, очерченный псалмопевцем Давилом (Пс. 89:10), умер в дни наиболее ожесточённых бомбёжек Сортавалы красной авиацией. Тогда, в феврале 1940-го, уничтожением городов с гражданским населением Советский Союз пытался принудить Финляндию к скорейшей капитуляции в Зимней войне. Отец Сергий преставился как раз вовремя: выдержать тяготы изгнания с родной земли, грозившие ему уже в марте, едва ли было ему по силам.
Когда быдло матерится и пакостит, то полагает, что направляет свои действия вовне. На самом деле всё это откладывается прежде всего внутри него. В итоге и благие его порывы - любви, материнства, патриотизма - не могут выйти за пределы того смрадного мирка, что оно создало в своей душе. Надпись «Вова+Тома» на финском надгробии смотрится приговором их скотским чувствам.
По счастью, это не единственная история любви, которую можно прочесть на памятниках сортавальского кладбища…
Здесь только имена - и даты, говорящие больше, чем слова. В 1940 году население захваченных Советским Союзом территорий вынуждено было покинуть их. Однако, уже через год началась так называемая «Война-продолжение» (Jatkosota) за возвращение утраченного. Население поспешило вернуться в свои дома, как только они оказались по эту сторону фронта. Вернулась и Паулина Коскинен. На этом месте был похоронен её муж, бывший управляющий лесничеством Евдокин Коскинен.
Солдат, на которого пришла было похоронка, появившись весь израненный, но живой, вызывает у родных слёзы радости и боли одновременно. Дома, обжитые и разграбленные чужаками, осквернённые церкви, свезённые в колхозную кучу хутора будили те же смешанные чувства. Однако, не было ничего тяжелее, чем покидать это вторично, уже навсегда. Паулине не довелось пережить трагедию второго исхода. Она вернулась сюда, чтобы умереть, и разделила смертное ложе со своим супругом.