Движение США к однополярному миру. Продлжение.
Организация мира была продумана тщательно и рационально, и каждому региону была определена его "функция". Юг в целом должен был получить роль поставщика услуг: добыча ресурсов, дешевая рабочая сила, рынки сбыта, возможности для инвестиций, а позднее и прочие услуги вроде экспорта загрязнений и отходов. В тот момент США мало интересовалось Африкой, и она была передана Европе для "разработки", то есть, ее реконструкции после войны. С учетом их истории, отношения между Европой и Африкой могли бы сложиться иначе, но эти возможности никогда не рассматривались. С другой стороны, залежи нефти на Ближнем Востоке рассматривались как "источник стратегической власти огромной значимости", "один из величайших материальных трофеев в мировой истории" и "наиболее стратегически важный регион мира", по словам Эйзенхауэра. Влиятельные стратеги осознавали, что контроль над ближневосточной нефтью даст Соединенным Штатам "устойчивый контроль над миром".
Те, кто интересуется преемственностью истории, могут вспомнить, что стратеги Трумэна повторяли доктрины Джексоновских Демократов (англ. "Jacksonian Democrats") во времена аннексии Техаса и завоевания половины Мексики веком ранее. Эти предтечи ожидали, что их завоевания позволят США фактически монополизировать хлопок, изначальный двигатель индустриальной революции: "Обеспеченная нами монополия бросит все остальные нации к нашим ногам", - объявил президент Тайлер. Этим же путем США могли бы преодолеть британское сдерживание - большое препятствие в то время - и обрести беспрецедентное международное влияние.
Аналогичные размышления определяли политику Вашингтона в отношении нефти. Совет национальной безопасности Эйзенхауэра объяснял, что США обязаны поддерживать агрессивные и жестокие режимы, блокируя демократию и развитие, хотя это и вызывает "кампанию ненависти к нам", как заметил президент Эйзенхауэр - за 50 лет до того, как Джордж У. Буш печально вопросил "Почему они нас ненавидят?", придя в итоге к выводу, что они просто должны ненавидеть нашу свободу.
Что касается Латинской Америки, стратеги послевоенных лет решили, что главной угрозой интересам США являются "радикальные националистические режимы,[которые] получают поддержку народных масс" и стремятся удовлетворить "потребность народов в немедленном повышении уровня жизни" и развитии экономики внутри страны. Подобные стремления противоречат духу "политического и экономического климата, благоприятного для частных инвестиций", с надлежащим выводом прибылей за границу и "охраной нашего сырья". Последующая история региона большей частью вытекает напрямую из этих никем не оспариваемых утверждений.
Мексика - особенный случай, как показывает доклад рабочей группы по разработке стратегий для Латинской Америки (Latin America Strategy Development Workshop) Пентагона в 1990 году, оценивший отношения как "необычайно положительные", проигнорировав подтасованные выборы, жестокость правительства, пытки, скандальное обращение с рабочими и крестьянами и прочие несущественные детали. Члены рабочей группы, тем не менее, все же увидели одну потенциальную проблему: угрозу "возникновения демократии в Мексике", которая по их мнению могла бы "привести к власти правительство, заинтересованное в независимости от США по экономическим и националистическим причинам". Предложенное лекарство состояло из договора между США и Мексикой, который бы "запер" последнюю в условиях неолиберальных реформ восьмидесятых и "связал руки текущему и будущим правительствам" Мексики в отношении экономический политики. Иными словами, поддерживаемое исполнительной властью превосходство воли НАФТА над волей народа.
Когда НАФТА вошла в силу в 1994 г., президент Клинтон одновременно начал операцию "Привратник" (Operation Gatekeeper), милитаризировавшую границу с Мексикой. Объясняя этот шаг, он сказал: "Мы не сдадим свои границы тем, кто пытается злоупотреблять нашей историей милосердия и справедливости". Без комментариев оставил он те милосердие и справедливость, которые воздвигли эти самые границы, а также то, как верховные жрецы неолиберальной глобализации обошли стороной принцип Адама Смита, что "свободное перемещение рабочей силы" - основа свободной экономики.
Время проведения операции "Привратник" вряд ли было случайным. Рациональные аналитики предсказывали, что открытие Мексики для поддерживаемого государством агробизнеса США рано или поздно разрушит местное фермерство, а мексиканских бизнес не сможет соревноваться с огромными субсидированными корпорациями, получившими разрешение беспрепятственно оперировать в Мексике. Одним из вероятных последствий стало бы массовое бегство в Соединенные Штаты мексиканцев, к которым присоединились бы беженцы из Центральной Америки, спасающиеся от рейгановского террора. Милитаризация границы была естественной мерой.
Отношение в США к беженцам из других стран - тех, кого зовут "нелегальными пришельцами" (англ. "illegal aliens") - довольно сложно. Они оказывают ценные услуги в качестве сверх-дешевой и легко эксплуатируемой рабочей силы. В сельскохозяйственной, строительной и прочих индустриях работают, главным образом, они, и они же приносят богатство районам, где проживают. С другой стороны, они обнаруживают традиционные анти-иммигрантские настроения - удивительная, но устойчивая черта общества иммигрантов, славящегося историей постыдного обращения с иммигрантами. Несколько недель назад братьев Кеннеди превозносили как американских героев. А в конце XIX века им бы пришлось ходить мимо бостонских ресторанов с табличками "Собакам и ирландцам вход запрещен". Сегодня азиатские предприниматели привносят новшества в высокотехнологичной индустрии, а сто лет назад расистские анти-азиатские постановления не допустили бы их в страну как угрозу чистоте американского общества.
Но какими бы ни были история и экономические реалии, бедные и работающие люди всегда видели в иммигрантах угрозу их рабочим местам, средствам существования и образу жизни. Нельзя забывать, что озлобленные демонстранты сегодня действительно имеют все поводы для недовольства. Они стали жертвами чрезмерного уклона экономики в сторону финансового сектора и программ неолиберальной глобализации. Последние были разработаны для выноса производства за границу и подстегивания конкуренции рабочих по всему миру с целью понизить зарплаты и пособия, одновременно защищая образованных профессионалов от рыночных сил и обогащая владельцев и менеджеров - см. все то же правило Смита. Со времен Рейгана последствия этого зачастую обнаруживали себя в очень некрасивых формах, которые можно по сей день видеть на первых страницах газет. Обе политические партии соревнуются в рьяности, с которой они объявляют о своей приверженности садистской доктрине отказа "нелегальным пришельцам" в здравоохранении. Их позиция соответствует букве закона, так как Верховный суд постановил, что по закону эти существа не являются "лицами", поэтому им не положены права, даруемые лицам. Практически одновременно этот же суд рассматривает вопрос, должны ли корпорации получить возможность покупать голосования в открытую, а не только косвенными способами - вопрос запутанный с точки зрения Конституции, так как суды постановили, что в отличие от недокументированных иммигрантов, корпорации - лица перед законом, имеющие даже больше прав, чем лица из плоти и крови, включая права, даруемые неудачно названными "соглашениями о свободной торговле" (англ. "free trade agreements"). Эти откровенные совпадения ни у кого не вызывают комментариев. Закон - действительно неспешное и величественное деяние.
Спектр планирования узок, но в нем есть место для небольших вариаций. Администрация Буша II зашла очень далеко по пути агрессивного милитаризма и надменного презрения даже к своим союзникам. Даже мейнстрим-медиа осудили ее за это. Второй срок Буша был более умеренным. Некоторые из наиболее радикальных фигур были изгнаны - Рамсфелд, Вулфовиц, Дуглас Фейт (Douglas J. Feith) и другие. Чейни выгнать не удалось, ибо он и был администрацией Буша. Политика начала приходить в норму. Когда Обама занял свой новый пост, Кондолиза Райс предсказывала, что он продолжит политику второго срока Буша. Что, собственно, и произошло, разве что стиль риторики изменился и, кажется, очаровал подавляющую часть мира, но лишь потому, что мир вздохнул с облегчением с уходом Буша.
Одно из основных отличий между Бушем и Обамой было отлично сформулировано старшим советником администрации Кеннеди на пике Карибского кризиса. Стратеги Кеннеди принимали решения, которые угрожали буквально стереть Великобританию с лица земли, но самим британцам об этом не сообщали. В этот момент упомянутый советник описал "особые отношения" с Великобританией: Великобритания, по его словам, - "наш подчиненный, хотя модное слово здесь - „партнер“". Разумеется, британцы предпочитают модное слово. Буш и его пособники обращались к миру как к "своим подчиненным". Например, объявляя о вторжении в Ирак, они сообщили ООН, что они могут либо следовать приказам США, либо оставаться "не у дел". Столь бесстыдное высокомерие не могло не нажить им врагов. Обама использует другой подход. Вежливо приветствуя мировых лидеров и другие народы как "партнеров", он на деле продолжает обращаться с ними как с "подчиненными". Главы других государств очевидно предпочитают такое отношение к себе, да и публика иногда позволяет себя им заворожить. Но мудрее было бы рассматривать деяния, а не риторику и приятное поведение. Деяния зачастую показывают совсем иную картину, как и в этом случае.
Текущее мироустройство остается однополярным в одном отношении - военном. США тратит на вооружение почти столько же, сколько все остальные страны мира, вместе взятые, и потому далеко впереди остальных в технологии разрушения. Они же находятся в уникальном положении, обладая сотнями военных баз по всему миру и оккупируя две страны в ключевом нефтедобывающем регионе. Здесь же США возводят огромные посольства, каждое из которых представляет из себя город-в-городе, давая четкое представление о планах на будущее. По прогнозам, стоимость мега-посольства в Багдаде возрастет с 1,5 миллиардов долларов в этом году до 1,8 ежегодно впоследствии. Стоимость его аналогов в Пакистане и Афганистане неизвестна, как и дальнейшая судьба огромных военных баз, построенных США в Ираке.
Строительство военных баз по всему миру теперь достигло и Латинской Америки. США неоднократно изгоняли из Южной Америки - наиболее свежим примером является база Манта в Эквадоре, но они уже договорились использовать семь новых баз в Колумбии. Также Соединенные Штаты предположительно продолжат эксплуатацию базы Палмерола в Гондурасе, которая играла центральную роль в террористических войнах Рейгана. Четвертый флот США, распущенный в 1950 г., был повторно развернут в 2008-м сразу после вторжения Колумбии в Эквадор. В зону его ответственности входят Карибское море, Центральная и Южная Америка и окружающие их воды. ВМС определяет задачи флота как "разнообразные", "включающие в себя противодействие нелегальной торговли, коллективная безопасность на театре военных действий (англ. „Theater Security Cooperation“), взаимодействие с другими вооруженными силами и двухсторонние и многонациональные учения". Повторное разворачивание Четвертого флота по понятным причинам вызвало протест со стороны правительств Бразилии, Венесуэлы и других стран.
Опасения южноамериканцев вызвал и опубликованный в апреле 2009 года Командованием воздушных перевозок ВВС США (US Air Mobility Command) документ, который предполагает использование базы Паланкеро (Palanquero) в Колумбии в качестве "участка коллективной безопасности", с которого бы "осуществлялись операции по переброске войск". Доклад замечает, что из Паланкеро "военный транспортный самолет C-17 может достичь любой точки на половине континента без дозаправки". Это могло бы стать частью "глобальной транзитной стратегии", которая "поможет достичь целей регионального вмешательства и способствует переброске войск в Африку". В заключение документ сообщает, что в настоящий момент "стратегии размещения [базы] в Паланкеро должно быть достаточно для обеспечения доставки войск по всей Южной Америке", но продолжает рассмотрение возможностей расширения системы путем строительства новых баз в Африке. Все они должны стать частью системы для слежения, контроля и интервенции по всему миру.
Эти планы представляют собой часть более общей политики по милитаризации Латинской Америки. Количество обучаемых латиноамериканских офицеров резко увеличилось за последнее десятилетие, намного превзойдя уровень "холодной" войны. Полицию тренируют по аналогии с легкой пехотой. Их задачей является борьба с "молодежными бандами" и "радикальным популизмом" - последний термин должен быть слишком хорошо знаком латиноамериканцам.
Предлогом остается и "война с наркотиками", но его сложно рассматривать всерьез, даже если согласиться со странным допущением, что у США есть право вести такую "войну" в чужих странах. Причины этому хорошо известны и были еще раз сформулированы в прошлом феврале Латиноамериканской Комиссией по Наркотикам и Демократии (Latin American Commission on Drugs and Democracy), возглавляемой бывшими латиноамериканскими президентами Кардозу, Седильо и Гавирией. Их доклад заключил, что война с наркотиками полностью проиграна, и призвал к решительной смене политики, прочь от силовых методов внутри страны и за рубежом к намного более дешевым и эффективным мерам.
Исследования правительства США и других организаций показали, что самым экономными способами для контролирования использования наркотиков были бы предотвращение, лечение и образование. Они также показали, что наименее эффективный и наиболее дорогостоящий метод - это военные действия. Тот факт, что наименее эффективные и наиболее дорогостоящие методы постоянно избираются в обход более пригодных для борьбы с наркотиками, недвусмысленно дает понять, что истинные цели "войны с наркотиками" отличаются от декларируемых. Чтобы узнать эти истинные цели, мы может применить юридический принцип, что предсказуемые последствия предоставляют доказательства намерений. Ибо последствия отнюдь не скрываются. Все эти программы поддерживают противоповстанческие действия за рубежом и создают "социальную очистку" (исп. "limpieza social") в США, позволяя отправлять огромные количества лишних людей, большей частью чернокожих мужчин, в тюрьмы. Последнее является феноменом неолиберальной политики и привело к самому высокому количеству заключенных на душу населения в мире за 30 лет действия этих программ.
Причины, которые подвигли Никсона на крупномасштабное воскрешение "войны с наркотиками", никогда не были тайными. В начале семидесятых Никсон и правые, как и элита в целом, столкнулись с двумя серьезными проблемами. Первой было растущее сопротивление Вьетнамской войне, которое начинало пересекать ревностно охраняемые границы: некоторые осмеливались напрямую обвинять Вашингтон в преступлениях, а не просто в ошибках, совершенных от избытка добродетели и наивности, как объявляли либеральные комментаторы, подчиняясь неоднократно упоминавшейся максиме Фукидида. Взаимосвязанной проблемой был политический активизм, особенно в среде молодежи, который создавал "избыток демократии", как предвещала либеральная интеллигенция, призывавшая к возвращению к покорности и пассивности, а во времена Никсона - и к жестким мерам.
Война с наркотиками была идеальным лекарством. С участием полных энтузиазма СМИ был создан миф об "армии наркоманов", которые разрушат общество США, когда разбитые войска вернутся домой - в полном соответствии с вероломным планом коммунистов. "Коммунисты [во Вьетнаме] борются с американскими войсками не только оружием, но и наркотиками", - сообщал лидер уважаемых либеральных СМИ Уолтер Кронкайт (Walter Cronkite) в то время, как его коллеги сокрушались, что "худшая трагедия в этой войне" - повальная наркозависимость американских солдат, по словам Стьюарта Элсопа (Stewart Alsop). Прочие журналисты тоже принимали участие со впечатляющим единством. Повальная наркозависимость была не более чем мифом, как доказал историк Джереми Кузмаров (Jeremy Kuzmarov), хотя в армии действительно были очень серьезные проблемы с алкогольной и табачной зависимостью. Но свои двойственные задачи миф выполнил превосходно. США стали жертвой вьетнамцев, а не виновником преступлений против них, и священный образ "города на холме" (англ. "city on the hill" или "City upon a Hill") был сохранен в целости.
Кроме того было заложено основание для кампании "закона и порядка" в стране для наказания тех, кто выходил за пределы подчинения силе и доктрине. Был достигнут существенный успех. Не вызывая ни критики, ни комментариев, президент Картер мог объяснять, что мы ничем не обязаны вьетнамцам, потому что "разрушение было взаимным". Для Рейгана война велась во имя "благородных целей", а первый президент Буш смог пройти еще дальше и без видимого сопротивления заявить вьетнамцам, что мы никогда не сможем простить их преступления против нас, но из милосердия мы разрешим им присоединиться к миру, которым мы правим, если они покажут свою добрую волю, решив последний оставшийся среди благородных целей этический вопрос: посвятят себя поиску останков сбитых во время бомбардировки Вьетнама американских пилотов.
Но хотя успехи был значительны, главные цели так и не были достигнуты. Активизм не только продолжился, но и расширился, значительно цивилизуя общество в целом.
Хотя мир однополярен в военном плане, он уже давно перестал быть таковым в экономическом отношении. Начиная с ранних семидесятых, мир становился экономически "триполярным" со сравнимыми центрами в Северной Америке, Европе и северовосточной Азии. В настоящий момент глобальная экономика еще более диверсифицирована, особенно благодаря быстрому росту азиатских экономик вопреки правилам неолиберального "вашингтонского консенсуса".
Латинская Америка также начинает освобождаться от ига. Усилия США по ее милитаризации - это реакция на эти изменения, особенно в Южной Америке, которая впервые после колонизации европейцами начинает рассматривать фундаментальные проблемы континента. Начинается движение к интеграции стран, которые ранее были ориентированы строго на Запад, а не на соседей, а также к диверсификации экономических и прочих международных отношений. Еще более значимы усилия по внутренней интеграции. Наконец, появляются серьезные усилия для решения патологии латиноамериканского общества, где узкий круг богатых правит морем бедноты, свободный от каких либо обязательств кроме собственного обогащения, по контрасту с восточной Азией, например. Один из показателей - отток капитала. В Латинской Америке он приближается к сокрушительному долгу. В Восточной Азии его всегда жестко контролировали. В Южной Корее, например, в период ее быстрого роста экспорт капитала мог караться смертной казнью.
Эти изменения в Латинской Америке, иногда ведомые впечатляющими массовыми народными движениями, очень значительны. Неудивительно, что они вызывают резкую реакцию со стороны традиционных элит при поддержке сверхдержавы полушария. Преодолеть барьеры трудно, но возможно, и результаты могут серьезно изменить ход истории Латинской Америки и дать немалый импульс за ее пределами.
Оригинал текста: The Unipolar Moment and the Obama Era.
источник www.warandpeace.ru/ru/exclusive/view/41074/
Те, кто интересуется преемственностью истории, могут вспомнить, что стратеги Трумэна повторяли доктрины Джексоновских Демократов (англ. "Jacksonian Democrats") во времена аннексии Техаса и завоевания половины Мексики веком ранее. Эти предтечи ожидали, что их завоевания позволят США фактически монополизировать хлопок, изначальный двигатель индустриальной революции: "Обеспеченная нами монополия бросит все остальные нации к нашим ногам", - объявил президент Тайлер. Этим же путем США могли бы преодолеть британское сдерживание - большое препятствие в то время - и обрести беспрецедентное международное влияние.
Аналогичные размышления определяли политику Вашингтона в отношении нефти. Совет национальной безопасности Эйзенхауэра объяснял, что США обязаны поддерживать агрессивные и жестокие режимы, блокируя демократию и развитие, хотя это и вызывает "кампанию ненависти к нам", как заметил президент Эйзенхауэр - за 50 лет до того, как Джордж У. Буш печально вопросил "Почему они нас ненавидят?", придя в итоге к выводу, что они просто должны ненавидеть нашу свободу.
Что касается Латинской Америки, стратеги послевоенных лет решили, что главной угрозой интересам США являются "радикальные националистические режимы,[которые] получают поддержку народных масс" и стремятся удовлетворить "потребность народов в немедленном повышении уровня жизни" и развитии экономики внутри страны. Подобные стремления противоречат духу "политического и экономического климата, благоприятного для частных инвестиций", с надлежащим выводом прибылей за границу и "охраной нашего сырья". Последующая история региона большей частью вытекает напрямую из этих никем не оспариваемых утверждений.
Мексика - особенный случай, как показывает доклад рабочей группы по разработке стратегий для Латинской Америки (Latin America Strategy Development Workshop) Пентагона в 1990 году, оценивший отношения как "необычайно положительные", проигнорировав подтасованные выборы, жестокость правительства, пытки, скандальное обращение с рабочими и крестьянами и прочие несущественные детали. Члены рабочей группы, тем не менее, все же увидели одну потенциальную проблему: угрозу "возникновения демократии в Мексике", которая по их мнению могла бы "привести к власти правительство, заинтересованное в независимости от США по экономическим и националистическим причинам". Предложенное лекарство состояло из договора между США и Мексикой, который бы "запер" последнюю в условиях неолиберальных реформ восьмидесятых и "связал руки текущему и будущим правительствам" Мексики в отношении экономический политики. Иными словами, поддерживаемое исполнительной властью превосходство воли НАФТА над волей народа.
Когда НАФТА вошла в силу в 1994 г., президент Клинтон одновременно начал операцию "Привратник" (Operation Gatekeeper), милитаризировавшую границу с Мексикой. Объясняя этот шаг, он сказал: "Мы не сдадим свои границы тем, кто пытается злоупотреблять нашей историей милосердия и справедливости". Без комментариев оставил он те милосердие и справедливость, которые воздвигли эти самые границы, а также то, как верховные жрецы неолиберальной глобализации обошли стороной принцип Адама Смита, что "свободное перемещение рабочей силы" - основа свободной экономики.
Время проведения операции "Привратник" вряд ли было случайным. Рациональные аналитики предсказывали, что открытие Мексики для поддерживаемого государством агробизнеса США рано или поздно разрушит местное фермерство, а мексиканских бизнес не сможет соревноваться с огромными субсидированными корпорациями, получившими разрешение беспрепятственно оперировать в Мексике. Одним из вероятных последствий стало бы массовое бегство в Соединенные Штаты мексиканцев, к которым присоединились бы беженцы из Центральной Америки, спасающиеся от рейгановского террора. Милитаризация границы была естественной мерой.
Отношение в США к беженцам из других стран - тех, кого зовут "нелегальными пришельцами" (англ. "illegal aliens") - довольно сложно. Они оказывают ценные услуги в качестве сверх-дешевой и легко эксплуатируемой рабочей силы. В сельскохозяйственной, строительной и прочих индустриях работают, главным образом, они, и они же приносят богатство районам, где проживают. С другой стороны, они обнаруживают традиционные анти-иммигрантские настроения - удивительная, но устойчивая черта общества иммигрантов, славящегося историей постыдного обращения с иммигрантами. Несколько недель назад братьев Кеннеди превозносили как американских героев. А в конце XIX века им бы пришлось ходить мимо бостонских ресторанов с табличками "Собакам и ирландцам вход запрещен". Сегодня азиатские предприниматели привносят новшества в высокотехнологичной индустрии, а сто лет назад расистские анти-азиатские постановления не допустили бы их в страну как угрозу чистоте американского общества.
Но какими бы ни были история и экономические реалии, бедные и работающие люди всегда видели в иммигрантах угрозу их рабочим местам, средствам существования и образу жизни. Нельзя забывать, что озлобленные демонстранты сегодня действительно имеют все поводы для недовольства. Они стали жертвами чрезмерного уклона экономики в сторону финансового сектора и программ неолиберальной глобализации. Последние были разработаны для выноса производства за границу и подстегивания конкуренции рабочих по всему миру с целью понизить зарплаты и пособия, одновременно защищая образованных профессионалов от рыночных сил и обогащая владельцев и менеджеров - см. все то же правило Смита. Со времен Рейгана последствия этого зачастую обнаруживали себя в очень некрасивых формах, которые можно по сей день видеть на первых страницах газет. Обе политические партии соревнуются в рьяности, с которой они объявляют о своей приверженности садистской доктрине отказа "нелегальным пришельцам" в здравоохранении. Их позиция соответствует букве закона, так как Верховный суд постановил, что по закону эти существа не являются "лицами", поэтому им не положены права, даруемые лицам. Практически одновременно этот же суд рассматривает вопрос, должны ли корпорации получить возможность покупать голосования в открытую, а не только косвенными способами - вопрос запутанный с точки зрения Конституции, так как суды постановили, что в отличие от недокументированных иммигрантов, корпорации - лица перед законом, имеющие даже больше прав, чем лица из плоти и крови, включая права, даруемые неудачно названными "соглашениями о свободной торговле" (англ. "free trade agreements"). Эти откровенные совпадения ни у кого не вызывают комментариев. Закон - действительно неспешное и величественное деяние.
Спектр планирования узок, но в нем есть место для небольших вариаций. Администрация Буша II зашла очень далеко по пути агрессивного милитаризма и надменного презрения даже к своим союзникам. Даже мейнстрим-медиа осудили ее за это. Второй срок Буша был более умеренным. Некоторые из наиболее радикальных фигур были изгнаны - Рамсфелд, Вулфовиц, Дуглас Фейт (Douglas J. Feith) и другие. Чейни выгнать не удалось, ибо он и был администрацией Буша. Политика начала приходить в норму. Когда Обама занял свой новый пост, Кондолиза Райс предсказывала, что он продолжит политику второго срока Буша. Что, собственно, и произошло, разве что стиль риторики изменился и, кажется, очаровал подавляющую часть мира, но лишь потому, что мир вздохнул с облегчением с уходом Буша.
Одно из основных отличий между Бушем и Обамой было отлично сформулировано старшим советником администрации Кеннеди на пике Карибского кризиса. Стратеги Кеннеди принимали решения, которые угрожали буквально стереть Великобританию с лица земли, но самим британцам об этом не сообщали. В этот момент упомянутый советник описал "особые отношения" с Великобританией: Великобритания, по его словам, - "наш подчиненный, хотя модное слово здесь - „партнер“". Разумеется, британцы предпочитают модное слово. Буш и его пособники обращались к миру как к "своим подчиненным". Например, объявляя о вторжении в Ирак, они сообщили ООН, что они могут либо следовать приказам США, либо оставаться "не у дел". Столь бесстыдное высокомерие не могло не нажить им врагов. Обама использует другой подход. Вежливо приветствуя мировых лидеров и другие народы как "партнеров", он на деле продолжает обращаться с ними как с "подчиненными". Главы других государств очевидно предпочитают такое отношение к себе, да и публика иногда позволяет себя им заворожить. Но мудрее было бы рассматривать деяния, а не риторику и приятное поведение. Деяния зачастую показывают совсем иную картину, как и в этом случае.
Текущее мироустройство остается однополярным в одном отношении - военном. США тратит на вооружение почти столько же, сколько все остальные страны мира, вместе взятые, и потому далеко впереди остальных в технологии разрушения. Они же находятся в уникальном положении, обладая сотнями военных баз по всему миру и оккупируя две страны в ключевом нефтедобывающем регионе. Здесь же США возводят огромные посольства, каждое из которых представляет из себя город-в-городе, давая четкое представление о планах на будущее. По прогнозам, стоимость мега-посольства в Багдаде возрастет с 1,5 миллиардов долларов в этом году до 1,8 ежегодно впоследствии. Стоимость его аналогов в Пакистане и Афганистане неизвестна, как и дальнейшая судьба огромных военных баз, построенных США в Ираке.
Строительство военных баз по всему миру теперь достигло и Латинской Америки. США неоднократно изгоняли из Южной Америки - наиболее свежим примером является база Манта в Эквадоре, но они уже договорились использовать семь новых баз в Колумбии. Также Соединенные Штаты предположительно продолжат эксплуатацию базы Палмерола в Гондурасе, которая играла центральную роль в террористических войнах Рейгана. Четвертый флот США, распущенный в 1950 г., был повторно развернут в 2008-м сразу после вторжения Колумбии в Эквадор. В зону его ответственности входят Карибское море, Центральная и Южная Америка и окружающие их воды. ВМС определяет задачи флота как "разнообразные", "включающие в себя противодействие нелегальной торговли, коллективная безопасность на театре военных действий (англ. „Theater Security Cooperation“), взаимодействие с другими вооруженными силами и двухсторонние и многонациональные учения". Повторное разворачивание Четвертого флота по понятным причинам вызвало протест со стороны правительств Бразилии, Венесуэлы и других стран.
Опасения южноамериканцев вызвал и опубликованный в апреле 2009 года Командованием воздушных перевозок ВВС США (US Air Mobility Command) документ, который предполагает использование базы Паланкеро (Palanquero) в Колумбии в качестве "участка коллективной безопасности", с которого бы "осуществлялись операции по переброске войск". Доклад замечает, что из Паланкеро "военный транспортный самолет C-17 может достичь любой точки на половине континента без дозаправки". Это могло бы стать частью "глобальной транзитной стратегии", которая "поможет достичь целей регионального вмешательства и способствует переброске войск в Африку". В заключение документ сообщает, что в настоящий момент "стратегии размещения [базы] в Паланкеро должно быть достаточно для обеспечения доставки войск по всей Южной Америке", но продолжает рассмотрение возможностей расширения системы путем строительства новых баз в Африке. Все они должны стать частью системы для слежения, контроля и интервенции по всему миру.
Эти планы представляют собой часть более общей политики по милитаризации Латинской Америки. Количество обучаемых латиноамериканских офицеров резко увеличилось за последнее десятилетие, намного превзойдя уровень "холодной" войны. Полицию тренируют по аналогии с легкой пехотой. Их задачей является борьба с "молодежными бандами" и "радикальным популизмом" - последний термин должен быть слишком хорошо знаком латиноамериканцам.
Предлогом остается и "война с наркотиками", но его сложно рассматривать всерьез, даже если согласиться со странным допущением, что у США есть право вести такую "войну" в чужих странах. Причины этому хорошо известны и были еще раз сформулированы в прошлом феврале Латиноамериканской Комиссией по Наркотикам и Демократии (Latin American Commission on Drugs and Democracy), возглавляемой бывшими латиноамериканскими президентами Кардозу, Седильо и Гавирией. Их доклад заключил, что война с наркотиками полностью проиграна, и призвал к решительной смене политики, прочь от силовых методов внутри страны и за рубежом к намного более дешевым и эффективным мерам.
Исследования правительства США и других организаций показали, что самым экономными способами для контролирования использования наркотиков были бы предотвращение, лечение и образование. Они также показали, что наименее эффективный и наиболее дорогостоящий метод - это военные действия. Тот факт, что наименее эффективные и наиболее дорогостоящие методы постоянно избираются в обход более пригодных для борьбы с наркотиками, недвусмысленно дает понять, что истинные цели "войны с наркотиками" отличаются от декларируемых. Чтобы узнать эти истинные цели, мы может применить юридический принцип, что предсказуемые последствия предоставляют доказательства намерений. Ибо последствия отнюдь не скрываются. Все эти программы поддерживают противоповстанческие действия за рубежом и создают "социальную очистку" (исп. "limpieza social") в США, позволяя отправлять огромные количества лишних людей, большей частью чернокожих мужчин, в тюрьмы. Последнее является феноменом неолиберальной политики и привело к самому высокому количеству заключенных на душу населения в мире за 30 лет действия этих программ.
Причины, которые подвигли Никсона на крупномасштабное воскрешение "войны с наркотиками", никогда не были тайными. В начале семидесятых Никсон и правые, как и элита в целом, столкнулись с двумя серьезными проблемами. Первой было растущее сопротивление Вьетнамской войне, которое начинало пересекать ревностно охраняемые границы: некоторые осмеливались напрямую обвинять Вашингтон в преступлениях, а не просто в ошибках, совершенных от избытка добродетели и наивности, как объявляли либеральные комментаторы, подчиняясь неоднократно упоминавшейся максиме Фукидида. Взаимосвязанной проблемой был политический активизм, особенно в среде молодежи, который создавал "избыток демократии", как предвещала либеральная интеллигенция, призывавшая к возвращению к покорности и пассивности, а во времена Никсона - и к жестким мерам.
Война с наркотиками была идеальным лекарством. С участием полных энтузиазма СМИ был создан миф об "армии наркоманов", которые разрушат общество США, когда разбитые войска вернутся домой - в полном соответствии с вероломным планом коммунистов. "Коммунисты [во Вьетнаме] борются с американскими войсками не только оружием, но и наркотиками", - сообщал лидер уважаемых либеральных СМИ Уолтер Кронкайт (Walter Cronkite) в то время, как его коллеги сокрушались, что "худшая трагедия в этой войне" - повальная наркозависимость американских солдат, по словам Стьюарта Элсопа (Stewart Alsop). Прочие журналисты тоже принимали участие со впечатляющим единством. Повальная наркозависимость была не более чем мифом, как доказал историк Джереми Кузмаров (Jeremy Kuzmarov), хотя в армии действительно были очень серьезные проблемы с алкогольной и табачной зависимостью. Но свои двойственные задачи миф выполнил превосходно. США стали жертвой вьетнамцев, а не виновником преступлений против них, и священный образ "города на холме" (англ. "city on the hill" или "City upon a Hill") был сохранен в целости.
Кроме того было заложено основание для кампании "закона и порядка" в стране для наказания тех, кто выходил за пределы подчинения силе и доктрине. Был достигнут существенный успех. Не вызывая ни критики, ни комментариев, президент Картер мог объяснять, что мы ничем не обязаны вьетнамцам, потому что "разрушение было взаимным". Для Рейгана война велась во имя "благородных целей", а первый президент Буш смог пройти еще дальше и без видимого сопротивления заявить вьетнамцам, что мы никогда не сможем простить их преступления против нас, но из милосердия мы разрешим им присоединиться к миру, которым мы правим, если они покажут свою добрую волю, решив последний оставшийся среди благородных целей этический вопрос: посвятят себя поиску останков сбитых во время бомбардировки Вьетнама американских пилотов.
Но хотя успехи был значительны, главные цели так и не были достигнуты. Активизм не только продолжился, но и расширился, значительно цивилизуя общество в целом.
Хотя мир однополярен в военном плане, он уже давно перестал быть таковым в экономическом отношении. Начиная с ранних семидесятых, мир становился экономически "триполярным" со сравнимыми центрами в Северной Америке, Европе и северовосточной Азии. В настоящий момент глобальная экономика еще более диверсифицирована, особенно благодаря быстрому росту азиатских экономик вопреки правилам неолиберального "вашингтонского консенсуса".
Латинская Америка также начинает освобождаться от ига. Усилия США по ее милитаризации - это реакция на эти изменения, особенно в Южной Америке, которая впервые после колонизации европейцами начинает рассматривать фундаментальные проблемы континента. Начинается движение к интеграции стран, которые ранее были ориентированы строго на Запад, а не на соседей, а также к диверсификации экономических и прочих международных отношений. Еще более значимы усилия по внутренней интеграции. Наконец, появляются серьезные усилия для решения патологии латиноамериканского общества, где узкий круг богатых правит морем бедноты, свободный от каких либо обязательств кроме собственного обогащения, по контрасту с восточной Азией, например. Один из показателей - отток капитала. В Латинской Америке он приближается к сокрушительному долгу. В Восточной Азии его всегда жестко контролировали. В Южной Корее, например, в период ее быстрого роста экспорт капитала мог караться смертной казнью.
Эти изменения в Латинской Америке, иногда ведомые впечатляющими массовыми народными движениями, очень значительны. Неудивительно, что они вызывают резкую реакцию со стороны традиционных элит при поддержке сверхдержавы полушария. Преодолеть барьеры трудно, но возможно, и результаты могут серьезно изменить ход истории Латинской Америки и дать немалый импульс за ее пределами.
Оригинал текста: The Unipolar Moment and the Obama Era.
источник www.warandpeace.ru/ru/exclusive/view/41074/