Дорожная лирика и общеупотребительные места - неважно, Засольские ли, Ижуцкие ли, Псковко-Московские
Сегодня в Засолье видела чудесный плакат на дощатом заборе "Бразильский карнавал в Усолье" - он был яркий, красно-желтый, а кругом поливал дождь, поэтому кадр сделать не удалось - фотоаппарат отказался снимать в непогоду.
Но знайте, что жизнь есть!
На вокзале я пообщалась с женщиной из города Шолохова: она рассказала мне о своей жизни и последних событиях, а я сидела, кивала и вкусно пахла испечённым накануне хлебом, который везла в полотенце; за окнами шумел дождь, в зале было тепло, посверкивали табло и лампы кое-где, в вагоне топили, и новая корично-коричневая кофта была уже не очень нужна... Да, у меня теперь ещё один фаворит из старого стихотворения: "Мне так банально хотелось плакать и целовать твой дурацкий свитер".
Утром я была так человеколюбиво настроена, что даже общалась с милым старичком, которого куда-то переводила; а потом весело пробежала мимо пафосной гостиницы, где сонные сатисфакционные операторы хмуро бродили под зонтиками.
В электричках меня уже даже радуют ритуалы - всем нам нужны крепкие традиции, согласитесь! Вот, например, я очень люблю пантомиму стюардесс, и мы с Филибером и Ярославной всякий раз показывали это синхронно и только шевеля губами на "dear passengers! please, fasten your belts..."; а за последние годы я выучила репертуар мороженщиц из электричек: надо зайти, поставить коробку на сиденье, вытащить брикет, поднять над головой и чётко объявить... нынче расклад такой: "мороженое с варёной сгущёнкой за двадцать! мороженое с изюмом - тоже! эскимо шоколадное - двадцать пять; мороженое простое - за тринадцать".
Жаль, что они в разном порядке его объявляют, а то бы я уже тоже губами шевелила синхронно.
Вы не подумайте только, что у нас такой базар-вокзал как в подмосковных электричках!.. там можно даже приставную ногу купить, думаю... у нас расписание плотное, люди простые, дороги дальние, покупательная способность низкая... да и просто не останется минутки между сном, мороженым и певцами. Не забудьте также лирику - это, когда сидишь, прислонившись виском к окну и с проникновенной грустью смотришь в поля (можно плеер слушать).
Сама я для четырёх часов в электричке всегда беру книжку и... никогда не читаю. В окно смотреть гораздо интереснее - молчу уже про дорогих пассажиров. Сегодня наблюдала милую девушку с соломенными волосами, спящую под розовой курткой, а рядом у неё лежал сине-золотой том Толстого... с расстояния в три метра я не сразу смогла определить потёртые буквы на корешке, но щурилась и всё-таки разобрала.
Рядом ехала девушка с десятью серебряными колечками на тонких пальчиках, которыми она бодро выуживала чипсы из пачки, видела грустных и трезвых мужчин с огромными рюкзаками, густо накрашенную женщину, которая поглощала крепкие зелёные яблоки и читала рубрику "зверьё моё"; маленьких девочек в лаковых розовых туфлях с бантиками, с розовыми бантиками в косичках, а пояса сейчас в моде золотые (на синих джинсах должны быть розовые цветы); девушку с золотой сумкой в золотых бусах и с большим томом Мураками; двух вооружённых и бравых милиционеров, которые задержали мальчика в полосатом спортивном костюмчике и повели... не знаю, куда, но туда надо было прыгать через станционный забор - и они резво прыгали по-очереди. Видела крепенького милиционера, который встречал на перроне свою молодую красноволосую худенькую подругу, у которой сразу же отобрал большую сумку, а она осталась с гитарой в чехле и сумочкой поменьше. Они шли вдоль поезда, и он пытался хитрым манёвром избавить её и от сумочки поменьше, но она ловко перекидывала ей на другую сторону, они несердито переругивались. Мама в узких-преузких туфлях, в которых едва удерживаются пальцы, снимала с себя белую курточку в серебряных стразах и застёгивала на девочке в розовом, и не очень молодое лицо её светилось как у флорентийской мадонны, даже розово-голубо-серебряные тени не могли это скрыть.
И жизнь здесь вообще другая: вот вчера мама делала фаршированные кальмары в зелёном соусе, которых мы запивали красным вином, а тут женщина идёт и несёт огромный сливочно-кремовый торт таких угрожающих размеров, что вспоминаешь детство и мечты о свадебном торте из фильмов - многоярусный, с лебедями и марципанами. Мы часто эти неопробованные торты вспоминаем и радуемся, что они так и остались невоплотившейся мечтой - ведь невкусные, как сейчас понимаешь...
Но как-то и к этой жизни удаётся притерпеться, если даже не прикоснуться... ведь помогает твёрдое знание: "надо закончить скорбный сизифов труд, взять сто уроков правильного вокала, приобрести себе шестиструнный бас. Жизнь всегда поощряла таких строптивых: к старости я буду петь на корпоративах мебельных фабрик и продуктовых баз.", - как отлично сформулировала Вера Полозкова. Такое знание обычно примиряет со всем, а главное, что даёт хоть какую-то призрачную надежду. И я бы пела в засольском кафе "восходящая звезда", которое в сущности ничем не хуже "ласточкиного гнезда", ибо я всюду была, могу сравнить и успокоиться, но там места и там уже заняты, поэтому придётся тренировать голос на мелких, но не забывать кричать поменьше, а интонировать побольше классом старше.
Разбираю фотографии Ярославны и смеюсь: мы у Майи после торта и горячего чая раскраснелись и сомлели - откинулись на диване, а она нас сфотографировала по Ярославниной просьбе - и получилось первое традиционное фото из детства, но наоборотной стороны - неприглядно-родственной: грязная посуда, нетрезвые (как будто) мы, диванчик и... такая картинка из детства - чешские хрустали, салаты, крахмальная скатерть, чтение стихов, пластинка "ландыши-ландыши", подозрительно весёлые взрослые и детская неприкрытая зевота. А у Майи я ещё восхитилась: "коврик! коврик с оленями!". Филибер: "ну да! - только у неё один, а нас были двое...", я: "сюжет варьировался - и коврик уже воспели русские современные писательницы... жаль! - а то бы я тоже воспела и коврик".
Но ведь остаётся ещё так много! - и запах кожаных полок в вагонах, и прогнившие шпалы, и заросшие бетонные площадки, прилипающие к зубам ириски, запах полыни, и лилово-серебряная изнанка лебеды; ржавые качели и вросшие в землю карусели, запах меди от поручней, цветки-одеколончики, прыскающие в ладонь, заедающие колёса сперва моего трёхколёсного велосипеда, а теперь и Хелен, которая суёт моего мистера Хоч-Поча в корзинку и возит по комнате, но педалей крутить не умеет; мода на шапочки-джульеттки для девочек, суперкороткие платья сменяются до колен и длинными, а потом штанишками; сандалики же пребудут вечно. Аминь. Кулинарии в кафельную плитку, тетрадки в фиолетовую клетку и трубочки с кремом, которые в детстве казались "пищей ангелов на небесах". Жвачка "лав из" за двести рублей и "Напугай-ка", которая переводка (чёрная, жёлтая, голубая), - за триста... булка хлеба за три тысячи пятьсот рублей... по дороге домой важно удержаться и не отгрызть корочку.
Но знайте, что жизнь есть!
На вокзале я пообщалась с женщиной из города Шолохова: она рассказала мне о своей жизни и последних событиях, а я сидела, кивала и вкусно пахла испечённым накануне хлебом, который везла в полотенце; за окнами шумел дождь, в зале было тепло, посверкивали табло и лампы кое-где, в вагоне топили, и новая корично-коричневая кофта была уже не очень нужна... Да, у меня теперь ещё один фаворит из старого стихотворения: "Мне так банально хотелось плакать и целовать твой дурацкий свитер".
Утром я была так человеколюбиво настроена, что даже общалась с милым старичком, которого куда-то переводила; а потом весело пробежала мимо пафосной гостиницы, где сонные сатисфакционные операторы хмуро бродили под зонтиками.
В электричках меня уже даже радуют ритуалы - всем нам нужны крепкие традиции, согласитесь! Вот, например, я очень люблю пантомиму стюардесс, и мы с Филибером и Ярославной всякий раз показывали это синхронно и только шевеля губами на "dear passengers! please, fasten your belts..."; а за последние годы я выучила репертуар мороженщиц из электричек: надо зайти, поставить коробку на сиденье, вытащить брикет, поднять над головой и чётко объявить... нынче расклад такой: "мороженое с варёной сгущёнкой за двадцать! мороженое с изюмом - тоже! эскимо шоколадное - двадцать пять; мороженое простое - за тринадцать".
Жаль, что они в разном порядке его объявляют, а то бы я уже тоже губами шевелила синхронно.
Вы не подумайте только, что у нас такой базар-вокзал как в подмосковных электричках!.. там можно даже приставную ногу купить, думаю... у нас расписание плотное, люди простые, дороги дальние, покупательная способность низкая... да и просто не останется минутки между сном, мороженым и певцами. Не забудьте также лирику - это, когда сидишь, прислонившись виском к окну и с проникновенной грустью смотришь в поля (можно плеер слушать).
Сама я для четырёх часов в электричке всегда беру книжку и... никогда не читаю. В окно смотреть гораздо интереснее - молчу уже про дорогих пассажиров. Сегодня наблюдала милую девушку с соломенными волосами, спящую под розовой курткой, а рядом у неё лежал сине-золотой том Толстого... с расстояния в три метра я не сразу смогла определить потёртые буквы на корешке, но щурилась и всё-таки разобрала.
Рядом ехала девушка с десятью серебряными колечками на тонких пальчиках, которыми она бодро выуживала чипсы из пачки, видела грустных и трезвых мужчин с огромными рюкзаками, густо накрашенную женщину, которая поглощала крепкие зелёные яблоки и читала рубрику "зверьё моё"; маленьких девочек в лаковых розовых туфлях с бантиками, с розовыми бантиками в косичках, а пояса сейчас в моде золотые (на синих джинсах должны быть розовые цветы); девушку с золотой сумкой в золотых бусах и с большим томом Мураками; двух вооружённых и бравых милиционеров, которые задержали мальчика в полосатом спортивном костюмчике и повели... не знаю, куда, но туда надо было прыгать через станционный забор - и они резво прыгали по-очереди. Видела крепенького милиционера, который встречал на перроне свою молодую красноволосую худенькую подругу, у которой сразу же отобрал большую сумку, а она осталась с гитарой в чехле и сумочкой поменьше. Они шли вдоль поезда, и он пытался хитрым манёвром избавить её и от сумочки поменьше, но она ловко перекидывала ей на другую сторону, они несердито переругивались. Мама в узких-преузких туфлях, в которых едва удерживаются пальцы, снимала с себя белую курточку в серебряных стразах и застёгивала на девочке в розовом, и не очень молодое лицо её светилось как у флорентийской мадонны, даже розово-голубо-серебряные тени не могли это скрыть.
И жизнь здесь вообще другая: вот вчера мама делала фаршированные кальмары в зелёном соусе, которых мы запивали красным вином, а тут женщина идёт и несёт огромный сливочно-кремовый торт таких угрожающих размеров, что вспоминаешь детство и мечты о свадебном торте из фильмов - многоярусный, с лебедями и марципанами. Мы часто эти неопробованные торты вспоминаем и радуемся, что они так и остались невоплотившейся мечтой - ведь невкусные, как сейчас понимаешь...
Но как-то и к этой жизни удаётся притерпеться, если даже не прикоснуться... ведь помогает твёрдое знание: "надо закончить скорбный сизифов труд, взять сто уроков правильного вокала, приобрести себе шестиструнный бас. Жизнь всегда поощряла таких строптивых: к старости я буду петь на корпоративах мебельных фабрик и продуктовых баз.", - как отлично сформулировала Вера Полозкова. Такое знание обычно примиряет со всем, а главное, что даёт хоть какую-то призрачную надежду. И я бы пела в засольском кафе "восходящая звезда", которое в сущности ничем не хуже "ласточкиного гнезда", ибо я всюду была, могу сравнить и успокоиться, но там места и там уже заняты, поэтому придётся тренировать голос на мелких, но не забывать кричать поменьше, а интонировать побольше классом старше.
Разбираю фотографии Ярославны и смеюсь: мы у Майи после торта и горячего чая раскраснелись и сомлели - откинулись на диване, а она нас сфотографировала по Ярославниной просьбе - и получилось первое традиционное фото из детства, но наоборотной стороны - неприглядно-родственной: грязная посуда, нетрезвые (как будто) мы, диванчик и... такая картинка из детства - чешские хрустали, салаты, крахмальная скатерть, чтение стихов, пластинка "ландыши-ландыши", подозрительно весёлые взрослые и детская неприкрытая зевота. А у Майи я ещё восхитилась: "коврик! коврик с оленями!". Филибер: "ну да! - только у неё один, а нас были двое...", я: "сюжет варьировался - и коврик уже воспели русские современные писательницы... жаль! - а то бы я тоже воспела и коврик".
Но ведь остаётся ещё так много! - и запах кожаных полок в вагонах, и прогнившие шпалы, и заросшие бетонные площадки, прилипающие к зубам ириски, запах полыни, и лилово-серебряная изнанка лебеды; ржавые качели и вросшие в землю карусели, запах меди от поручней, цветки-одеколончики, прыскающие в ладонь, заедающие колёса сперва моего трёхколёсного велосипеда, а теперь и Хелен, которая суёт моего мистера Хоч-Поча в корзинку и возит по комнате, но педалей крутить не умеет; мода на шапочки-джульеттки для девочек, суперкороткие платья сменяются до колен и длинными, а потом штанишками; сандалики же пребудут вечно. Аминь. Кулинарии в кафельную плитку, тетрадки в фиолетовую клетку и трубочки с кремом, которые в детстве казались "пищей ангелов на небесах". Жвачка "лав из" за двести рублей и "Напугай-ка", которая переводка (чёрная, жёлтая, голубая), - за триста... булка хлеба за три тысячи пятьсот рублей... по дороге домой важно удержаться и не отгрызть корочку.