К Любе собиралась в гости сестра Надя. Сестра собиралась долго и все время что-то не получалось. Не отпускало Надежду провинциальное болото. Сложно было вот так запросто сесть в поезд и приехать в столицу. Жизнь представляла собой пусть и скрипучую - до оскомы, но размеренную и надежную карусель-ромашку. Однажды набрав высоту, такая карусель вращается в одном направлении с постоянной скоростью, немного покачивая, до тех пор, пока веселые цветные домики, кусты и люди на аллейках не превратятся в один моторошный, неинтересный круг. И тогда одна только мысль остается: поскорей бы уж все закончилось.
У Любы жизнь тоже была подобна воскресному аттракциону, но скорее американским горкам, чем карусели-ромашке. Будучи младшей сестрой, она к своим тридцати уже успела два раза развестись и сейчас была замужем третий раз - за Пашкой. Она чувстовала, что ее третий брак стремительно (вот именно-как на американсокй горке), летит вниз. В свое время Паша покорил своей надежностью и каким-то незамысловатым романтизмом. Он конечно как и все дарил ей цветы, водил в кино, но у него это получалось нелепо. Так ухаживал Паша словно оттого, что так было нужно и так делали все.
Гораздо лучше у него получалось ухаживать не при помощи затертых до дыр приемов, а своими способами. Например, Пашка умел разговаривать таким тоненько-мультяшным голосом, словно надышался гелием. Вот этим смешным голосом он тихонько пел у нее под дверью серенады. Еще он никогда не читал ей стихов. Вместо этого он целый день забрасывал ее смсками со смешными четверостишьями собственного сочинения. А вообще-то, он покорил ее апельсинами.
Так вышло, что жизнь наградила Пашку редкой болезнью - скорбутом. У него был хронический недостаток витамина С в организме. Так что всю жизнь он проводил с аскорбинкой за щекой. Но таблетка это было как-то неромантично. Таблетка не вписывалась в собственный образ Пашки-затейника, Пашки-неунывающего-поющего-тонким-голоском-вечного-шутника. Поэтому он всюду таскал с собой апельсин. Эти оранжевые шары были у него дома везде. Апельсином Пашка начинал свой день и им свой день заканчивал.
Он выдавливал его себе в чай, в водку, в воду, просто в рот. Он резал его прозрачными, тонюсенькими ломтиками, розочкой, кубиками, делил на дольки, делился со всеми окружающими, жонглировал тремя апельсинами и четырьмя апельсинами, коллекционировал наклейки от апельсинов. На его холодильнике раз сто разными шрифтами повторялось слово Эквадор. От Паши исходил устойчивый дух цитрусовой свежести. Кончики его пальцев были оранжевыми. Повсюду за собой он оставлял запах апельсинов и апельсиновую кожуру. Друзья звали его Лимонадным Джо.
Но Пашка больше не хотел и не мог удивлять Любу. Всего за три года оплывший, бледный, он сидел в старых шортах перед телевизором и смотрел Дом-2. Он стал апатичным. На желтушном лбу появилась длинная поперечная морщина. Пашка смотрел телевизор и ел апельсины. Кожуру он аккуратно складывал у кресла. Сам он никогда кожуру не убирал, это делала за него жена. Люба наблюдала за ним закусив губу. Как-же так. Взрослая, неглупая женщина и так попасть в третий раз. - Грабли наносят ответный удар, - думала.
Слава Богу хоть Надя ехала в гости. Люба, правда, с досадой думала, что если-б не свидание с потенциальным женихом, который ждал Надю здесь, в большом городе, то сестра так бы и не выбралась к ней до смерти. Однако Надя ехала. Ехала.
Сразу, однако, сестры не встретились. Прямо с вокзала Надежда полетела к мужчине, с которым познакомилась в интернете.
- Не злись, милая, - захлебывалась счастьем в трубку Надя. - Вечером приеду и все-все тебе расскажу. - Он же ждет меня, понимаешь?! Меня ждет мужчина! Я чувствую что это мое!
- Надюша, родная, пожалуйста, ну что за ажитация. Нету моего и не моего. Мужчины все, совершенно все одинаковые сволочи. - Говорила Люба в трубку и сама слушала себя со стороны, ужасаясь. Господи, ну правда, может это ее шанс, ведь так бывает, бывает. Редко, но бывает. Холодный же голос внутри Любы говорил: - Нет, не бывает. Останови свою сестру-дуру, пока не поздно, ведь она-то в отличие от тебя замужем ни разу не была. Хоть не останови, но внуши чтобы она была осторожнее, осмотрительнее, чтобы не бежала сразу к нему, прямо с вокзала, с сумкой... Боже, как все неправильно и быстро. Хотя чего ты злишься - себя-то вспомни.
Надежда приехала на такси заполночь. Пашки все еще не было. Сестры обнялись. Люба словно рассматривала свое собственное лицо, только немного постарше. Прямые высокие скулы, немного картошкой нос, зеленые глаза. Одинаковые горькие складки от носа к большому рту - у Любы оттого, что уже поняла про мужчин и жизнь почти все, а у Нади наоборот, от отсутствия этого опыта.
Надя говорила. О том, какой он необычный. В провинции и обычного-то с конфетами и кино не встретишь, а здесь совсем-совсем необыкновенный какой-то мужчина. Они долго гуляли по бульварам, он откидывал челку со своего лба и читал ей смешные, короткие стихи. Он для нее ходил на руках и жонглировал каштанами, он, он, он... Единственное, что Надежду беспокоило, что ее (уже ее, подумала Люба), мужчина, кажется болен. Нет-нет, он не подает виду и даже сделал из этого игру... Надя говорила и мяла, вертела в руках крошечный кусочек апельсиновой кожуры, который машинально вынула из кармана платья. Внезапно она сложила кусочек пополам и из него далеко брызнул невесомый, эфирный фонтанчик. Привычно запахло апельсинами.
Уже не слушая, Люба встала на негнущиеся ноги, пошла к плите и поставила чайник.
В дверной скважине завозилось. Пашка пришел.
_________________________________________________________________________________________________________
Примечание для задротов.
Я знаю, что цинга в современных условиях лечится просто и быстро.