Антилогия14. Вениамин Блаженный
Вениамин Блаженный - единственный человек, о котором я говорю с некоторым душевным трепетом - здравствуйте, товарищ Аввакум!
Ваши пронзительные, корявые и яростные слова о Боге и Небе - это уже не литература и даже не поэзия. Это глоссалии, правда, на понятном мне языке.
Когда Вениамин Блаженный открывает рот, Иеромонах Роман уходит нервно курить в коридоре.
***
Как мужик с топором, побреду я по божьему небу.
А зачем мне топор? А затем, чтобы бес не упёр
Благодати моей - сатане-куманьку на потребу...
Вот зачем, мужику, вот зачем, старику, мне топор!
Проберётся бочком да состроит умильную рожу:
Я-де тоже святой, я-де тоже добра захотел...
Вот тогда-то его я топориком и огорошу -
По мужицкой своей, по святейшей своей простоте.
Не добра ты хотел, а вселенского скотского блуда,
Чтоб смердел сатана, чтобы имя святилось его,
Чтоб казался Христом казначей сатанинский - Иуда,
Чтобы рыжих иуд разнеслась сатанинская вонь...
А ещё ты хотел, чтобы кланялись все понемногу
Незаметно, тишком - куманьку твоему сатане,
И уж так получалось, что молишься Господу-Богу,
А на деле - псалом запеваешь распутной жене...
Сокрушу тебя враз, изрублю топором, укокошу,
Чтобы в ад ты исчез и в аду по старинке издох,
Чтобы дух-искуситель Христовых небес не тревожил,
Коли бес, так уж бес, коли Бог - так воистину Бог...
-------------------------------------------------------------
**** *
* *
В калошах на босу ногу,
В засаленном картузе
Отец торопился к Богу
На встречу былых друзей.
И чтобы найти дорожку
В неведомых небесах, -
С собой прихватил он кошку,
Окликнул в дороге пса...
А кошка была худою,
Едва волочился пёс,
И грязною бородою
Отец утирал свой нос.
Робел он, робел немало,
И слёзы тайком лились, -
Напутственными громами
Его провожала высь...
Процессия никудышных
Застыла у божьих врат...
И глянул тогда Всевышний,
И вещий потупил взгляд.
- Михоэл, - сказал он тихо, -
Ко мне ты пришёл не зря...
Ты столько изведал лиха,
Что светишься, как заря.
Ты столько изведал бедствий,
Тщедушный мой богатырь...
Позволь же и мне согреться
В лучах твоей доброты.
Позволь же и мне с сумою
Брести за тобой, как слепцу,
А ты называйся Мною -
Величье тебе к лицу.
-----------------------------------------------------
***
*
Душа, проснувшись, не узнает дома,
Родимого земного шалаша,
И побредёт, своим путем влекома...
Зачем ей дом, когда она - душа?
И всё в пути бредя необратимом
Просторами небесной колеи,
Возьмёт душа моё земное имя
И горести безмерные мои.
Возьмёт не все их, но с собой в дорогу
Возьмёт душа неодолимый путь,
Где шаг за шагом я молился Богу
И шаг за шагом изнывал от пут.
Какой-то свет таинственный прольётся
На повороте времени крутом
Но цепь предвечная не разомкнётся
Ни на юдольном свете, ни на том.
****
* *
- Мы здесь, - говорят мне скользнувшие лёгкою тенью
Туда, где колышутся лёгкие тени, как перья, -
Теперь мы виденья, теперь мы порою растенья
И дикие звери, и в чаще лесные деревья.
- Я здесь, - говорит мне какой-то неведомый предок,
Какой-то скиталец безлюдных просторов России, -
Ведь всё, что живущим сказать я хотел напоследок,
Теперь говорят за меня беспокойные листья осины.
- Мы вместе с тобою, - твердят мне ушедшие в камень,
Ушедшие в корни, ушедшие в выси и недра, -
Ты можешь ушедших потрогать своими руками, -
И грозы и дождь на тебя опрокинутся щедро...
- Никто не ушёл, не оставив следа во вселенной,
Порою он твёрже гранита, порою он зыбок,
И все мы в какой-то отчизне живём сокровенной,
И все мы плывём в полутьме косяками, как рыбы.
***
* *
Сколько лет нам, Господь?.. Век за веком с тобой мы стареем...
Помню, как на рассвете, на въезде в Иерусалим,
Я беседовал долго со странствующим иудеем,
А потом оказалось - беседовал с Богом самим.
Это было давно - я тогда был подростком безусым,
Был простым пастухом и овец по нагориям пас,
И таким мне казалось прекрасным лицо Иисуса,
Что не мог отвести от него я восторженных глаз.
А потом до меня доходили тревожные вести,
Что распят мой Господь, обучавший весь мир доброте,
Но из мертвых воскрес - и опять во вселенной мы вместе,
Те же камни и тропы, и овцы на взгорьях всё те.
Вот и стали мы оба с тобой, мой Господь, стариками,
Мы познали судьбу, мы в гробу побывали не раз
И устало садимся на тот же пастушеский камень,
И с тебя не свожу я, как прежде, восторженных глаз.
Ваши пронзительные, корявые и яростные слова о Боге и Небе - это уже не литература и даже не поэзия. Это глоссалии, правда, на понятном мне языке.
Когда Вениамин Блаженный открывает рот, Иеромонах Роман уходит нервно курить в коридоре.
***
Как мужик с топором, побреду я по божьему небу.
А зачем мне топор? А затем, чтобы бес не упёр
Благодати моей - сатане-куманьку на потребу...
Вот зачем, мужику, вот зачем, старику, мне топор!
Проберётся бочком да состроит умильную рожу:
Я-де тоже святой, я-де тоже добра захотел...
Вот тогда-то его я топориком и огорошу -
По мужицкой своей, по святейшей своей простоте.
Не добра ты хотел, а вселенского скотского блуда,
Чтоб смердел сатана, чтобы имя святилось его,
Чтоб казался Христом казначей сатанинский - Иуда,
Чтобы рыжих иуд разнеслась сатанинская вонь...
А ещё ты хотел, чтобы кланялись все понемногу
Незаметно, тишком - куманьку твоему сатане,
И уж так получалось, что молишься Господу-Богу,
А на деле - псалом запеваешь распутной жене...
Сокрушу тебя враз, изрублю топором, укокошу,
Чтобы в ад ты исчез и в аду по старинке издох,
Чтобы дух-искуситель Христовых небес не тревожил,
Коли бес, так уж бес, коли Бог - так воистину Бог...
-------------------------------------------------------------
**** *
* *
В калошах на босу ногу,
В засаленном картузе
Отец торопился к Богу
На встречу былых друзей.
И чтобы найти дорожку
В неведомых небесах, -
С собой прихватил он кошку,
Окликнул в дороге пса...
А кошка была худою,
Едва волочился пёс,
И грязною бородою
Отец утирал свой нос.
Робел он, робел немало,
И слёзы тайком лились, -
Напутственными громами
Его провожала высь...
Процессия никудышных
Застыла у божьих врат...
И глянул тогда Всевышний,
И вещий потупил взгляд.
- Михоэл, - сказал он тихо, -
Ко мне ты пришёл не зря...
Ты столько изведал лиха,
Что светишься, как заря.
Ты столько изведал бедствий,
Тщедушный мой богатырь...
Позволь же и мне согреться
В лучах твоей доброты.
Позволь же и мне с сумою
Брести за тобой, как слепцу,
А ты называйся Мною -
Величье тебе к лицу.
-----------------------------------------------------
***
*
Душа, проснувшись, не узнает дома,
Родимого земного шалаша,
И побредёт, своим путем влекома...
Зачем ей дом, когда она - душа?
И всё в пути бредя необратимом
Просторами небесной колеи,
Возьмёт душа моё земное имя
И горести безмерные мои.
Возьмёт не все их, но с собой в дорогу
Возьмёт душа неодолимый путь,
Где шаг за шагом я молился Богу
И шаг за шагом изнывал от пут.
Какой-то свет таинственный прольётся
На повороте времени крутом
Но цепь предвечная не разомкнётся
Ни на юдольном свете, ни на том.
****
* *
- Мы здесь, - говорят мне скользнувшие лёгкою тенью
Туда, где колышутся лёгкие тени, как перья, -
Теперь мы виденья, теперь мы порою растенья
И дикие звери, и в чаще лесные деревья.
- Я здесь, - говорит мне какой-то неведомый предок,
Какой-то скиталец безлюдных просторов России, -
Ведь всё, что живущим сказать я хотел напоследок,
Теперь говорят за меня беспокойные листья осины.
- Мы вместе с тобою, - твердят мне ушедшие в камень,
Ушедшие в корни, ушедшие в выси и недра, -
Ты можешь ушедших потрогать своими руками, -
И грозы и дождь на тебя опрокинутся щедро...
- Никто не ушёл, не оставив следа во вселенной,
Порою он твёрже гранита, порою он зыбок,
И все мы в какой-то отчизне живём сокровенной,
И все мы плывём в полутьме косяками, как рыбы.
***
* *
Сколько лет нам, Господь?.. Век за веком с тобой мы стареем...
Помню, как на рассвете, на въезде в Иерусалим,
Я беседовал долго со странствующим иудеем,
А потом оказалось - беседовал с Богом самим.
Это было давно - я тогда был подростком безусым,
Был простым пастухом и овец по нагориям пас,
И таким мне казалось прекрасным лицо Иисуса,
Что не мог отвести от него я восторженных глаз.
А потом до меня доходили тревожные вести,
Что распят мой Господь, обучавший весь мир доброте,
Но из мертвых воскрес - и опять во вселенной мы вместе,
Те же камни и тропы, и овцы на взгорьях всё те.
Вот и стали мы оба с тобой, мой Господь, стариками,
Мы познали судьбу, мы в гробу побывали не раз
И устало садимся на тот же пастушеский камень,
И с тебя не свожу я, как прежде, восторженных глаз.