Христос Воскресе!
Вчера впервые сам служил Пасхальную службу. Сам, в смысле без сослужащих священников, без уставщика и дьякона, без всех тех кто «разбирает» общую ответственность на кусочки, оставляя тебе твою - крохотную и даже уютную часть. За 9 лет службы в городе я к этому привык. А здесь с упованием на помощь Божию и с упованием крайним, но всё же пришлось всё продумывать, запоминать и прорабатывать. Всю неделю сидел над службами, просматривал, старался запомнить, не упустить…
Но самое трудное вот что. Радость о Воскресшем Господе сияет где-то в непостижимой вышине и к этой радости через все свои переживания, тревоги, через собственную дебелость трудно пробиться. Весь этот «житейский шум» отрешает от пасхальной радости и с горечью приходится осознавать, что сам, сам сделал себя этой радости недостойным. Своей бестолковостью… невниманием… недостаточно строгим соблюдением поста, пожалуй. Прости Господи, прости!
Трудная была служба и даже не столько физически, сколько душевно. Но всё равно радость не то, чтобы была, она есть, неотменимая радость Христова Воскресения, и только это осознание даёт надежду и силы и эта радость иногда прорывается пусть не во всей своей ликующей полноте, но в той степени и мере, в какой допускает Господь почувствовать моей худости.
Людей вначале было немного - человек 40, но к концу службы набился уже полный храм и во дворе люди стояли «змейкой» и даже за воротами. В общей сложности человек 300. Закончили службу часа в три. Когда пошёл кропить яички и куличи - первое что повеяло… такая тяжёлая развязность, даже хамовитость… Грустно это. Мужики и парни почти все пьяные и ведут себя так, точно пришли на какую-то очередную развлекуху. Это очень чувствуется… отсутствие благоговения, уважения: к празднику, к храму, к событию этой ночи… Непонимание того что происходит на самом деле! Ох-ох… Одного паренька я, кажется даже обидел. Потом жалел… Кроплю его, Возглашаю: «Христос воскресе!», а он мне в ответ: «У-у-у!». Я говорю, что «У»? Ты «У» паровозу отвечай (здесь железная дорога рядом). Окропил его от души и чувствую - обиделся… Конечно, я не прав. Но так горько видеть, чувствовать это повальное равнодушие, на грани кощунства и глумления… И пьянка эта… Беда, беда, честное слово!
Как-то я глубоко не осознавал раньше что именно натворила с нами за десятилетия безбожная власть, безбожная жизнь. А теперь, наблюдая эту всеобщую нравственную, душевную прежде всего, а затем уже и материальную, хозяйственную разруху - ужасаюсь и плачу в душе: что же мы сами с собой наделали!.. Господи, помоги нам подняться из этих руин и, главное, духовно воскреснуть, ожить для вечной жизни, для Царствия Божьего. Господи, помоги!
После окропления поехали со старостой, Васильевичем через потёмки окрестные сначала в деревеньку с многообещающим названием «Растущее». Впрочем, деревенька оказалась весьма затрапезная и, кажется, совсем не растущая, с древним беленым клубом постройки едва ли ни довоенной. Но дело не в том. Дело в том, что люди-то собрались - в четыре утра и зябли, куняли носом, но ждали в своём клубике захудалом и за батюшкой послали отважного гонца на разбитом Москвиче через тьму египетскую. И это вот было радостно! И Васильевич тоже… дай ему Бог здоровья. Приехал, свечечки достал… ну, «продаёт» правда по две гривеньки… Я уже глаза закрываю и даже не ради денег, а ради самого Васильевича, ради того, что ему радостно, в охотку что-то делать для церкви, для службочки… Воду с собой привезли в бутылках, маленькую чашу водосвятную. Спели тропарик, освятили куличики… Хорошо!..
Потом поехали дальше: и в Малиновку, и в Приятное свидание… И везде встречали люди, хоть и далёкие от строго церковной жизни, но всё-таки благоговейные, кроткие…
И что-то во всём этом есть: в этом убожестве, в этой захолустности крайней, но и в вере, пусть даже самой зачаточной, в этом желании приобщиться святости… в этой езде в черноте ночи по просёлочным разбитым дорогам… Свет во тьме светит. Вот как это называется. Светит! И тьма не объяла его.
Христос Воскресе!