Украинцы нашли Золотой Шар
Дзыговбродский Дмитрий
Вы думаете, Майдан - это просто так? Собрались, пожгли шины, поубивали беркутовцев, поизбивали адекватных киевлян? Нет, это был завершающий этап поиска Золотого Шара. Читали братьев Стругацких «Пикник на обочине»? Вот именно этот Золотой Шар украинцы искали все 23 года.
Чтобы одним чохом и махом сбылись все сокровенные желания. Украина стала Францией. Россия развалилась. Москали исчезли. Украину зауважали во всём мире. Чтобы зарплаты стали европейскими. А пенсии в три раза выше европейских. Чтобы газ был бесплатен, а безвизовый режим был на весь мир - хоть в Германию, хоть в Антарктиду. Чтобы даже самый последний йододефицитный рагуль мог похвастаться IQ не ниже 210.
Вот только, как обычно, читали украинцы «Пикник на обочине» невнимательно. Примерно так же, как соглашение о Евроассоциации.
«Ему не хотелось ни объяснять, ни лгать, да и ни к чему все это было. И так пойдет. Деваться ему некуда. Пойдет. И Артур пошел. Побрел, ссутулившись, волоча ноги, пытаясь отодрать с лица прочно присохшую дрянь, сделавшись маленьким, жалким, тощим, как мокрый бродячий котенок. Рэдрик двинулся следом, и, как только он вышел из тени, солнце опалило и ослепило его, и он прикрылся ладонью, жалея, что не прихватил темные очки.
И все это время он оставался сталкером. Не думая, не осознавая, не запоминая даже, он фиксировал словно бы спинным мозгом, что вот слева, на безопасном расстоянии, над грудой старых досок стоит «веселый призрак» - спокойный, выдохшийся, и плевать на него; а справа подул невнятный ветерок, и через несколько шагов обнаружилась ровная, как зеркало, «комариная плешь», многохвостая, будто морская звезда, - далеко, не страшно, - а в центре ее - расплющенная в тень птица, редкая штука, птицы над Зоной почти не летают; а вон рядом с тропой две брошенные «пустышки» - видно, Стервятник бросил на обратном пути, страх сильнее жадности… Он все это видел, все учитывал, и стоило скрюченному Артуру хоть на шаг уклониться от направления, как рот Рэдрика сам собой раскрывался и хриплый предостерегающий оклик сам собой вылетал из глотки. Машину, думал он. Машину вы из меня сделали… А каменные обломки на краю карьера все приближались, и уже можно было разглядеть прихотливые узоры ржавчины на красной крыше кабины экскаватора.
Шар был не золотой, он был скорее медный, красноватый, совершенно гладкий, и он мутно отсвечивал на солнце. Он лежал под дальней стеной карьера, уютно устроившись среди куч слежавшейся породы, и даже отсюда было видно, какой он массивный и как тяжко придавил он свое ложе.
А мальчишка все спускался, приплясывая, по крутому спуску, отбивая немыслимую чечетку, и белая пыль взлетала у него из-под каблуков, и он что-то кричал во весь голос, очень звонко, и очень весело, и очень торжественно - как песню или как заклинание, - и Рэдрик подумал, что впервые за все время существования карьера по этой дороге спускались так - словно на праздник. И сначала он не слушал, что там выкрикивает эта говорящая отмычка, а потом как будто что-то включилось в нем, и он услышал:
- Счастье для всех!.. Даром!.. Сколько угодно счастья!.. Все собирайтесь сюда!.. Хватит всем!.. Никто не уйдет обиженный!.. Даром!.. Счастье! Даром!..
А потом он вдруг замолчал, словно огромная рука с размаху загнала ему кляп в рот. И Рэдрик увидел, как прозрачная пустота, притаившаяся в тени ковша экскаватора, схватила его, вздернула в воздух и медленно, с натугой скрутила, как хозяйки скручивают белье, выжимая воду. Рэдрик успел заметить, как один из пыльных башмаков сорвался с дергающейся ноги и взлетел высоко над карьером. Тогда он отвернулся и сел. Ни одной мысли не было у него в голове, и он как-то перестал чувствовать себя. Вокруг стояла тишина, и особенно тихо было за спиной, там, на дороге. Тогда он вспомнил о фляге - без обычной радости, просто как о лекарстве, которое пришло время принять. Он отвинтил крышку и стал пить маленькими скупыми глотками, и впервые в жизни ему захотелось, чтобы во фляге было не спиртное, а просто холодная вода.
Прошло некоторое время, и в голове стали появляться более или менее связные мысли. Ну вот и все, думал он нехотя. Дорога открыта. Уже сейчас можно было бы идти, но лучше, конечно, подождать еще немножко. «Мясорубки» бывают с фокусами. Все равно ведь подумать надо. Дело непривычное - думать, вот в чем беда. Что такое «думать»? Думать - это значит изгильнуться, сфинтить, сблефовать, обвести вокруг пальца, но ведь здесь все это не годится…
Господи, да где же слова-то, мысли мои где? Он с размаху ударил себя полураскрытым кулаком по лицу. Ведь за всю жизнь ни одной мысли у меня не было! Подожди, Кирилл ведь что-то говорил такое… Кирилл! Он лихорадочно копался в воспоминаниях, всплывали какие-то слова, знакомые и полузнакомые, но все это было не то, потому что не слова остались от Кирилла - остались какие-то смутные картины, очень добрые, но ведь совершенно неправдоподобные…
Подлость, подлость… И здесь они меня обвели, без языка оставили, гады… Шпана. Как был шпаной, так шпаной и состарился… Вот этого не должно быть! Ты, слышишь? Чтобы на будущее это раз и навсегда было запрещено! Человек рожден, чтобы мыслить (вот он, Кирилл, наконец-то!..). Только ведь я в это не верю. И раньше не верил, и сейчас не верю, и для чего человек рожден - не знаю. Родился - вот и рожден. Кормятся кто во что горазд. Пусть мы все будем здоровы, а они пускай все подохнут. Кто это - мы? Кто - они? Ничего же не понять. Мне хорошо - Барбриджу плохо, Барбриджу хорошо - Очкарику плохо, Хрипатому хорошо - всем плохо, и самому Хрипатому плохо, только он, дурак, воображает, будто сумеет как-нибудь вовремя изгильнуться… Господи, это ж каша, каша! Я всю жизнь с капитаном Квотербладом воюю, а он всю жизнь с Хрипатым воевал и от меня, обалдуя, только одного лишь хотел - чтобы я сталкерство бросил. Но как же мне было сталкерство бросить, когда семью кормить надо? Работать идти? А не хочу я на вас работать, тошнит меня от вашей работы, можете вы это понять? Если человек работает, он всегда на кого-то работает, раб он - и больше ничего, а я всегда хотел сам, сам хотел быть, чтобы на всех поплевывать, на тоску ихнюю и скуку…
Жарило солнце, перед глазами плавали красные пятна, дрожал воздух на дне карьера, и в этом дрожании казалось, будто шар приплясывает на месте, как буй на волнах. Он прошел мимо ковша, суеверно поднимая ноги повыше и следя, чтобы не наступить на черные кляксы, а потом, увязая в рыхлости, потащился наискосок через весь карьер к пляшущему и подмигивающему шару. Он был покрыт потом, задыхался от жары, и в то же время морозный озноб пробирал его, он трясся крупной дрожью, как с похмелья, а на зубах скрипела пресная меловая пыль. И он уже больше не пытался думать. Он только твердил про себя с отчаянием, как молитву: «Я животное, ты же видишь, я животное. У меня нет слов, меня не научили словам, я не умею думать, эти гады не дали мне научиться думать. Но если ты на самом деле такой… всемогущий, всесильный, всепонимающий… разберись! Загляни в мою душу, я знаю - там есть все, что тебе надо. Должно быть. Душу-то ведь я никогда и никому не продавал! Она моя, человеческая! Вытяни из меня сам, чего же я хочу, - ведь не может же быть, чтобы я хотел плохого!.. Будь оно все проклято, ведь я ничего не могу придумать, кроме этих его слов - СЧАСТЬЕ ДЛЯ ВСЕХ, ДАРОМ, И ПУСТЬ НИКТО НЕ УЙДЕТ ОБИЖЕННЫЙ!»»
Всё так и сделали. Как Шухарт отправил под «мясорубку» Артура Барбриджа, так украинцы отправили на убой под винтовки наёмников Авакова и Парубия «небесную сотню». Рэд Шухарт ограничился одним человеком. Но украинцы на всякий случай убили сотню. Заодно поиздевались на пойманными «беркутовцами» - кому глаз вырвали, кому руку отрезали. На всякий случай - чтобы точно подействовало.
Так и не поняли украинцы, что Золотой Шар выполняет только глубинные желания, самые сокровенные, выстраданные. Можно сколько угодно повторять «Евросоюз», «еврозарплата», «нет коррупции», «безвизовый режим»…
Но.
Что первым делом пожелали украинцы?
Запретить русский язык. Отправить «поезда дружбы» в Крым, чтобы отомстить крымчанам. «Крым будет или украинским, или безлюдным». Найти и сжечь сепаратистов. Поставить «беркутовцев» на колени, а несломленных убить. Отловить всех бытовых сепаратистов. Уморить «крысчан» голодом, жаждой и тьмой. Поубивать «даунбасцев» и «лугандонцев», чтобы не махали «аквафрешем». Убить всех несогласных на Украине. «Совков», прихожан УПЦ МП. Убить, как можно больше «ватников», «колорадов» и «москалей».
Где среди этих откровенных, самых первых желаний «вступление в Евросоюз», «безвизовый режим», «отсутствие коррупции», «соблюдение закона и Конституции», «рост уровня жизни»?
Нет, украинцы, рождённые «революцией достоинства» хотели только убивать, убивать, убивать. Несогласных, непохожих, недостаточно патриотичных, не кричащих «Слава Украине».
Их желания сбылись. Вот уже 2 года украинцы только этим и занимаются - ловят бытовых сепаратистов и убивают несогласных - женщин, детей, мужчин, стариков. Всех.
Желание выполнено. Самое глубинное, исторически сложившееся, сокровенное желание. Суть нации. Её душа.
Говорят, бойтесь своих желаний. Поздно. Ваши желания, украинцы, теперь будут исполнятся до тех пор, пока существует Украина. Да тех пор, пока остаётся хоть один украинец, отличающийся от «бандеровского», «свидомого» эталона, будет продолжаться выполнение сокровенных желаний.
И когда-то посреди пустыни на месте Украины останется только один украинец. Сам себе и гетман, и партизан, и предатель, и патриот, и атаман, и пан.
Может быть, тогда всё и закончится.