Киноночь Феллини и тайный смысл белого конверта
Где-то в перерыве между вторым и третьим фильмом киноночи в жарких, местами липких объятиях ранее жгуче-курчавого, а ныне покойного итальянца Федерико Феллини рядом с нашими креслами обнаружился запечатанный конверт. Белый прямоугольный фрагмент бумаги, абсолютно девственный со всех сторон. Несмотря на притупленное пятью часами просмотра и малой толикой алкоголя сознание, любопытство не отпустило до тех пор пока мы не надорвали белый уголок и не заглянули внутрь.
Ни денег, ни открыток - ничего особенно ценного в конверте не оказалось. Лишь две аккуратно разрезанных полоски бумаги и стройные ряды печатных букв. Два тринадцатистрочных стиха - сонета. Первым в качестве автора на ум пришел Шекспир, потому что об истинном создателе - соотечественнике главного героя киноночей и созданных им персонажей - мой мозг в тот момент вспомнить не захотел.
Чтобы понять контекст, хоть как-то связать с текущей ночью имени Феллини послание без адреса, к тому же анонимное, необходимо было совершить ряд сложных на тот момент телодвижений, поэтому конверт и его содержимое остались ждать своего часа в глубинах рюкзака.
Не стану утомительно делиться личными впечатлениями от события и самих кинокартин(хотя, возможно, это несколько подогреет интерес к сонетам). Фильмы Федерико настолько звучные, сочные и самодостаточные, что к ним хочется добавить еще и эпитет итальянские. Склеить их в единую ленту помогает сам режиссер. Обаятельный Марчелло Мастроянни, меняющий из фильма в фильм, кажется, только имена и форму очков, общее настроение, схожие мотивы (женщины - матери и любовницы, подруги и жены, семья, любовь, творчество, сексуальная энергия), автобиографичность, повторяющиеся детали - все это делает просмотр трех разных картин гармоничным и захватывающим процессом. Некоторые фрагменты видеоряда узнаваемы и отсылают к более поздним фильмам совершенно других режиссеров. В одном я даже узнала шедевральную «Кавказскую пленницу».
Но загадок Феллини подкидывает больше, чем отгадок. Может, сонеты, найденные в конверте, могли бы стать ключом?
После подробного прочтения, воспоминаний и сопоставлений, привожу (в порядке утреннего бреда, утяжеленного воздействием на мозг повышенной температуры) некую расшифровку таинственного послания.
Два сонета (IV и CXXXVII, хотя в их нумерации не удалось найти никаких подводных камней) принадлежат наследию Франческо Петрарки. Причем первый из цикла «На жизнь Лауры», второй - на смерть оной. Мне показалось, что с IV из первого сборника лучше соотносится следующий, CXXXVIII, но будем прочитывать именно то, что было в конверте.
IV
Кто мирозданье создал, показав,
Что замысел Творца не знал изъяна,
Кто воплотил в планетах мудрость плана,
Добро одних над злом других подняв;
Кто верный смысл ветхозаветных глав
Извлек из долголетнего тумана
И рыбаков Петра и Иоанна
На небе поместил, к себе призвав, -
Рождением не Рим, но Иудею
Почтил, затем что с самого начала
Смирение ставил во главу угла,
И ныне городку, каких немало,
Дал солнце - ту, что красотой своею
Родному краю славу принесла.
CXXXVII
В мех скряга Вавилон так вбил громаду
Зол, мерзких преступлений и порока,
Что лопнул он; богов стал чтить высоко:
Венеру с Вакхом, Зевса и Палладу.
Жду правых дел, - нет сил, нет с мукой сладу:
Вот нового султана видит око, -
Придет и оснует (дождусь ли срока?)
Един престол и даст его Багдаду.
Кумиров здесь осколки в прах сметутся,
Чертогов тех, что небесам грозили,
Вельможи алчные огнем пожрутся.
А души те, что с доблестью дружили,
Наследят мир; тогда узрим - вернутся
Век золотой, деяний древних были.
Итак, в первом сонете перед нами предстает мир христианский, упорядоченный заповедями Ветхого Завета. Автор верит, что доброе довлеет над злым, и во славу Творца, сам в некоторой степени выступая создателем, пишет стихотворение, в котором благодарит не только за все существующее и прочные основы мироздания, но и венцом всему делает девушку. Превознося над миром, между тем отделяет ее от земного, и нарекает солнцем.
Во втором сонете мы видим другой уклад. Когда рухнули все основы, когда солнце поэта закатилось (если судить в историческом контексте, сонет взят из второго цикла - посвящениие на смерть Лауры), мир перестает быть упорядоченным, превращается в хаос. На смену единобожию и нерушимой силе Ветхого Завета приходит греческое язычество, многоликий и непредсказуемый Олимп, где каждый мнит себя кумиром. Автор перестает верить одному, Создателю, начинает полагаться на многих, не доверяя никому. Уже нет упований на победу добра над злом, нет уверенности в справедливости происходящего. Единственное, что становится его отрадой - воспоминания о прошлом, о золотом веке, который никогда не вернется.
В целом, если рассматривать оба сонета в связи с работами Феллини (раз уж они так мистически возникли в ночь именно им срежиссированых картин), стихотворения и фильмы, прежде всего (на мой нездоровый субъективный взгляд) соотносятся на уровне роли творца, присущей любому автору, будь то поэту или кинорежиссеру. Конечно, сопоставлять переводную лирику автора эпохи возрождения и визуальное творчество режиссера постмодерна, это как сравнивать «The Тёлки» и «Божественную комедию» - так же сложно и во многом беспочвенно. Но если отбросить все условности, Феллини и Петрарка похожи своей духовной миссией. Оба воссоздают мир, предпринимают попытку упорядочить его. Более того, оба возводят на пьедестал, вершиной творения делают женщину. Конечно, это тоже относительное сходство, поскольку у Федерико нет конкретной музы. В роли вдохновительницы выступает скорее,собирательный образ, архетип женщины, а не живая, настоящая и пышущая жизнью златокудрая Лаура.
Можно также предположить, что Феллини (я сужу строго исходя из просмотренных трех кинокартин) находился в вечном поиске идеальной женщины, тогда как Петрарка нашел и воспевал свой эталон. Все его творчество - путь, процесс выработки той формулы, которую поэт Возрождения неоспоримо представил читателю.
Почему сонета два? Потому что любое создание (а в данном случае мы говорим об авторском произведении) живет своей жизнью, завершенный цикл которой можно показать только вместе с изображением итогов, результатов. А конечная точка всего - гибель сотворенного. Не возьмусь судить обо всем творчестве Феллини, но в «Восемь с половиной» есть и создание (замысел фильма), и процесс жизни (поиск актеров, разработка, попытки реализовать), и итоги, когда творение мастера обращается в фантасмагорию, хаос во многом против его воли.
Почему Петрарка? Пожалуй, творческие работы Франческо и Федерико попали в сравнение по принципу родства мировоззрения. Несмотря на многовековую разницу эпох, в которых обитали и создавали свои шедевры эти товарищи, оба они итальянцы, значит, во многом воспитаны в едином духе (кудрявыми и шумными итальянскими женщинами), и поэтому им обоим в некоторой мере присущи национальные типовые черты.
Возможно, сонеты Петрарки - также намек на присущий картинам Феллини барочный стиль. Нельзя сказать, что это в целом свойство его фильмов (поскольку больше всего, если отвлечься от видеоряда, просмотренное напомнило литературный прием потока сознания, реализуемый в постмодерне), но основательность, жизненнность, тяжеловесные детали в кадре - все это можно найти у Феллини.