Мы теперь лошади очень простого звания (с)
"...Лжи столько, что задохнуться можно. Все друзья, все знакомые, о которых прежде и подумать бы не смел, как о лгунах, лгут теперь на каждом шагу. Ни единая душа не может не солгать, не может не прибавить и своей лжи, своего искажения к заведомо лживому слуху. И всё это от нестерпимой жажды, чтобы было так, как нестерпимо хочется. Человек бредит, как горячечный, и, слушая этот бред, весь день всё-таки жадно веришь ему и заражаешься им. Иначе, кажется, не выжил бы и недели.И каждый день это самоодурманивание достигает особой силы к вечеру, - такой силы, что ложишься спать точно эфиром опоённый, почти с полной верой, что ночью непременно что-нибудь случится, и так неистово, так крепко крестишься, молишься так напряжённо, до боли во всем теле, что кажется, не может не помочь Бог, чудо, силы небесные. Засыпаешь, изнурённый от того невероятного напряжения, с которым просишь об их погибели, и за тысячу верст, в ночь, в темноту, в неизвестность шлешь всю свою душу к родным и близким, свой страх за них, свою любовь к ним, свою муку, да сохранит и спасёт их Господь, - и вдруг вскакиваешь среди ночи с бешено заколотившимся сердцем: где-то трах-трах-трах, иногда где-то совсем близко, точно каменный град по крышам, - вот оно, что-то таки случилось, кто-то, может быть, напал на город - и конец, крах этой проклятой жизни!
А наутро опять отрезвление, тяжкое похмелье, кинулся к газетам, - нет, ничего не случилось, все тот же наглый и твердый крик, всё новые «победы». Светит солнце, идут люди, стоят у лавок очереди… и опять тупость, безнадежность, опять впереди пустой долгий день, да нет, не день, а дни, пустые, долгие, ни на что не нужные! Зачем жить, для чего? Зачем делать что-нибудь? В этом мире, в их мире, в мире поголовного хама и зверя, мне ничего не нужно…
«У нас совсем особая психика, о которой будут потом сто лет писать». Да мне-то какое утешение от этого? Что мне до того времени, когда от нас даже праху не останется? «Этим записям цены не будет». А не всё ли равно? Будет жить и через сто лет всё такая же человеческая тварь, - теперь-то я уж знаю ей цену!"
...В сущности, всем нам давно пора повеситься, - так мы забиты, замордованы, лишены всех прав и законов, живём в таком подлом рабстве, среди непрестанных заушений, издевательств! "Какое самообладание У лошадей простого звания, Не обращающих внимания На трудности существования!"
Милый мальчик, царство небесное ему! (Это шутливые стихи одного молодого поэта, студента, поступившего прошлой зимой в полицейские, - идейно, - и убитого большевиками.) - Да, мы теперь лошади очень простого звания". И.А.Бунин. "Окаянные дни".
А наутро опять отрезвление, тяжкое похмелье, кинулся к газетам, - нет, ничего не случилось, все тот же наглый и твердый крик, всё новые «победы». Светит солнце, идут люди, стоят у лавок очереди… и опять тупость, безнадежность, опять впереди пустой долгий день, да нет, не день, а дни, пустые, долгие, ни на что не нужные! Зачем жить, для чего? Зачем делать что-нибудь? В этом мире, в их мире, в мире поголовного хама и зверя, мне ничего не нужно…
«У нас совсем особая психика, о которой будут потом сто лет писать». Да мне-то какое утешение от этого? Что мне до того времени, когда от нас даже праху не останется? «Этим записям цены не будет». А не всё ли равно? Будет жить и через сто лет всё такая же человеческая тварь, - теперь-то я уж знаю ей цену!"
...В сущности, всем нам давно пора повеситься, - так мы забиты, замордованы, лишены всех прав и законов, живём в таком подлом рабстве, среди непрестанных заушений, издевательств! "Какое самообладание У лошадей простого звания, Не обращающих внимания На трудности существования!"
Милый мальчик, царство небесное ему! (Это шутливые стихи одного молодого поэта, студента, поступившего прошлой зимой в полицейские, - идейно, - и убитого большевиками.) - Да, мы теперь лошади очень простого звания". И.А.Бунин. "Окаянные дни".