Чечня 1995. Рассказы Константина Камрукова
Оригинал взят у twower в Чечня 1995. Рассказы Константина Камрукова
Этого человек, наверно, многим знаком по старой документалке 90-х, где он рассказывал о своем участии в Первой чеченской. Но оказывается, Константин Камруков еще и пишет о тех временах:
*****
Предисловие 1970-е - 1989 гг.
Война хороша, когда идёт за тысячи километров от твоего дома и при этом её можно увидеть в телевизионных новостях.
После работы, приняв горячий душ, сытно поужинав, запахнувшись в махровый халат, вы удобно усаживаетесь на мягкий диван, щёлкаете пультом управления телевизора и вот она - война: пыль танковых колонн, беглый огонь артиллерии, батальоны атакуют вражеские рубежи, высокоточное оружие бьёт прямо в цель...
А вы в неге и холе взираете на происходящее, прихлёбываете горячий ко-о-офэ и не отрывая задницы от мягких подушек уже ощущаете себя немного рэйнджэром. Такая война людям нравится, она слегка щекочет нервы, вносит разнообразие в тягучую череду будней, главное, в любую секунду её можно закончить лёгким движением пальца.
Щё-ёлк, хватит эмоций, пора баиньки. Вы укладываетесь в тёплую чистую постельку и спокойно засыпаете. В подобном формате локальные войны не тревожат абсолютное большинство людей.
После возвращения из Чечни друзья и знакомые периодически задавали мне один и тот же вопрос: "Зачем ты туда поехал?" Точного ответа я сам не знал и называл причины, казавшиеся убедительными. Потребовалось двенадцать лет, чтобы осмыслить произошедшее и прийти к выводам, раскрывающим истинные мотивы поступка. Причин было много, и сработали они по принципу критической массы. Атомная бомба взрывается при взаимодействии двух частей урана. Нечто подобное произошло и в моей жизни. Одним куском вступившим в реакцию был я сам, вторым - экономическая ситуация в стране.
Путь, приведший меня в Чечню, начался еще в детстве. Я родился через 21 год после окончания второй мировой войны. В тот момент, самым молодым участникам её не исполнилось и сорока лет. Эхо прошедшей войны почти ежедневно сопровождало меня, в фильмах, в книгах, в радиоспектаклях, в рассказах отца.
Когда мне было 5-7 лет, по радиостанции "Маяк" в послеобеденное время ещё регулярно выходила передача, в которой близкие родственники, потерявшиеся во время войны, разыскивали друг друга. Сообщения звучали примерно так: "Иванова Галина Фёдоровна ищет дочь Иванову Светлану Петровну 1938 года рождения, потерявшуюся 25-го июня 1941 года при эвакуации из города Смоленска во время бомбардировки железнодорожного эшелона"...
Эхо войны звучало в рассказах отца (в 1941-ом году ему было пять лет), как они с младшим братом пухли с голода. А однажды отец, побежал за бабочкой и потерял хлебные карточки всей семьи на целый месяц. Даже через 35 лет, вспоминая о том дне, отец хватался руками за голову и шёпотом говорил: "Это был тихий ужас!!!"
Необходимо также учесть, что моё детство и юность пришлись на разгар холодной войны, в которой СССР расходовал 80% ВВП, производя различные виды вооружений. 2/3 промышленности страны работало на оборону. В начале 80-х годов у меня было ощущение, что вот-вот должна начаться ядерная война. Государственная пропаганда голосила на полную катушку, проводя военно-патриотическое воспитание населения. Надо отдать ей должное, она очень качественно промыла мне мозги.
Я рос на книгах и фильмах о гражданской и Великой Отечественной войне. Игры со сверстниками были про войну. Семьдесят лет государство жило в милитаристском угаре и я угарал вместе с ним, абсолютно этого не сознавая детскими куриными мозгами. Скорее окончить школу и непременно пойти служить в армию - это был предел моих юношеских стремлений.
Когда до призыва на срочную службу оставалось года 3-4, по выходным я пристрастился к регулярному просмотру телепередачи "Служу Советскому Союзу", которая рассказывала юношам сказочки про жизнь Вооружённых Сил, а я трепетно внимал каждому слову ведущего).
Ура-патриотизм, на основе перевранной истории, в сочетании с детско-юношеской безмозглостью, дал требуемые результаты. Военные события, описанные в книгах и показанные в кино, были давно. И вдруг началась война в Афганистане. Мне очень хотелось туда попасть! Увидеть боевые действия собственными глазами, испытать себя на мужественность, проверить на прочность... Что может быть интереснее для юноши в 18-20 лет ?! Когда я служил срочную 1984-86гг, в Афгане шли напряженные боевые действия. Но я туда не попал. Детско-юношеские мечты не реализовались и внутри поселилась некая досада, неудовлетворенность.
Горящая в руках спичка не вызывает отрицательных эмоций, пока пламя не коснётся пальцев. Для молодых людей война - желанное явление, до тех пор, пока они не оказываются на ней. Сознание человека устроено таким образом, что если тело не получит опыт реальных физических, а душа моральных, страданий, оно - сознание, будет находиться в дремотном состоянии. Карабах, Абхазия, Приднестровье, тоже прошли стороной, поскольку в тот период я был занят делом: работал, учился. Жизнь складывалась удачно, я реализовывал поставленные цели.
А вот первая чеченская война совпала по времени с двумя кризисами: личным и государственным. На тот момент я уже достиг в общих чертах намеченных вершин, но климат на них оказался значительно суровее, чем я ожидал. Возникла острая необходимость в новых смыслах жизни. И в этот же момент обанкротилась советская модель экономики, развалился Советский Союз, в стране воцарился хаос.
Со школьной скамьи отец неустанно твердил мне, что я обязан, кровь из носа, получить высшее образование. С ним моя жизнь станет более интересной, динамичной и перспективной. "Получишь высшее образование и можешь работать хоть говночистом",- частенько повторял он. Но в том возрасте учёба для меня была сродни пытке. Школу я ненавидел всем своим существом и оценивал её, как ужасную каторгу, которую я терпел из последних сил. И опять учиться?! Это невозможно! Но отец поставил ультиматум: "Или получаешь высшее образование или вон из моего дома!".
В "новой" России. (1989 - 1995)
Два года я ни на минуту не мог отключиться от мыслей о работе.
С утра, едва выключив будильник, я начинал думать о бумагах <...>. Проглатывая завтрак и не замечая при этом вкуса пищи, я уже составлял примерный план дневных мероприятий.
Идя по улице прорабатывал нюансы действий. 10-12 часов на работе (за 8 часов всего сделать не успевал) как непрерывное боестолкновение - все время в напряжении: не допустить опечатки, вовремя сдать бумаги, ... и писанина, писанина, безбрежное море писанины. Все это приходилось делать быстро, шустро, энергично - иначе не успеешь, опоздаешь, пропустишь сроки. Возвращаясь с работы домой, находясь дома, я не замечал происходящего вокруг. Ни природы, ни погоды, ни людей, ни событий, ни запахов, ни вкусов. <...>
Первоначально, в нерабочее время, я пытался забыть о производственных делах читая книги и газеты, однако из этого ничего не получалось; глаза бегали по тексту, но мозг его не воспринимал, он все ещё "сидел в кабинете".
Ложась спать я часто замечал, что мои мышцы непроизвольно напряжены, как у солдата срочника, в первые недели службы, когда он просыпается за несколько минут до утреннего построения и лежит в ожидании дикого крика дневального "Р-р-ота, подъё-ём!!!". Но и выспаться часто не удавалось, так как я жил вместе с братом, а у него был маленький ребёнок - моя племянница, она почти каждую ночь будила нас криками. Со звонком будильника кошмар начинался вновь, усиленный недосыпанием. Вскоре навалилась ещё одна проблема - развилась язва двенадцатипёрстной кишки. Она появилась у меня ещё в конце учёбы в ВУЗе (к госэкзаменам я готовился лёжа, так как в сидячем положении язва сильно болела). Но это я через полтора года узнал, что это язва (когда она скрутила меня в бараний рог), а тогда я всё надеялся, дескать, пройдет само.
Какой прекрасной была моя жизнь в прежние времена! Выключив будильник, я в первую очередь думал о том, какая на улице погода или вспоминал ночной сон. Вкушая завтрак, я ощущал вкус пищи, оценивал его. Идя по улице, наслаждался утренней тишиной, щебетом птичек, отмечал чистоту и свежесть вдыхаемого воздуха. А в конце дня, напрочь забыв о работе, неторопясь ужинал и спокойно принимался за чтение книги. Погружаясь в сон, думал о чём угодно, но не о работе.
Таким образом, психологические перегрузки, хроническое недосыпание, накопившаяся усталость и болезнь, высасывавшая последние силы, подвели меня к мысли о том, что необходимо заняться в жизни чем-то другим. Только чем заняться, когда кругом повальная безработица, предприятия стоят, а на тех, которые работают, не платят зарплату месяцами?
Но вот однажды, подсознание выдало внезапное решение - можно завербоваться контрактником в Чечню. Эта мысль пришла откуда-то извне, поскольку до того момента, как она возникла у меня в голове, я не прорабатывал вариант с Чечнёй.
Мысль вошла в меня без всякого усилия, легко и непринужденно, словно долгие годы жила вместе со мной. Чечня становилась для меня нишей, из которой можно было бы спокойно осмотреться в жизни. Я получал время для поисков нового жизненного пути, будучи избавлен от необходимости думать о пропитани, одежде, крыше над головой. Кроме того, воплощались в реальность мечтания детства и юности. Единственное, что мне не гарантировалась, это сама жизнь. Но за всё нужно платить. Однако я решил: лучше страшный конец, чем бесконечный ужас.
В то время меня не беспокоили такие понятия, как грязная война, коммерческая война - все войны для меня были виртуальными, абстрактными - не прочувствованными, не пережитыми. Более того, отчетливо помню, когда я вернулся домой после срочной службы, во время которой я только тем и занимался, что два года мыл полы, подметал асфальт, стоял в нарядах по роте, по кухне, по автопарку (за всю службу я выстрелил не более 30 патронов и бросил одну гранату), несмотря на столь мирную службу, по её окончании у меня возникло стойкое внутреннее ощущение, что если мне, как солдату, прикажут стрелять в кого-то, будь то вооруженный противник или безоружное население собственной страны, я нажму на спусковой крючок не задумываясь и с готовностью. Не знаю, как бы я вел себя на практике, но ощущение было именно такое. Откуда во мне могла взяться эта судорожная готовность к убийству?
После Чечни я анализировал своё внутреннее состояние времён срочной службы. Ведь я родился и воспитывался в интеллигентной семье, меня не подвергали телесным наказаниям, окружали любовь и забота, я не пил, не курил, не дружил с плохими мальчиками, много читал. Всё это длилось семнадцать лет. И всего за какие-нибудь два года я стал (как мне казалось) внутренне готов к бездумному убийству. Почему?
Каждый человек уверен в том, что он одно из самых лучших творений природы (с некоторым количеством малосущественных недостатков). Но попав в армию, юноша вдруг узнаёт, что он не венец творения, а тварь - в смысле гнида, которую следует уничтожать морально и физически. Вся армейская атмосфера построена именно на этой идее и всячески воплощает её в жизнь. В конечном счете, внутри молодого человека рождается умозаключение примерно следующего содержания: "Если даже Я(!) мразь, то что из себя представляют остальные? Если из Меня(!) делают пушечное мясо, стирают в лагерную пыль, то почему то же самое Мне нельзя сделать с другими? Почему Мне(!) должно быть плохо, а остальным хорошо? Нет уж, если плохо Мне(!), так пускай будет плохо всем". Внешне это выражается в готовности к жестокости и убийству. Хрупкая юношеская психика уродливо деформируется в условиях армейского скотства.
Вот примерно в таком внутреннем состоянии я вернулся со срочной службы в 1986-ом году. При этом необходимо подчеркнуть, что моя служба сложилась очень удачно. Я практически не испытал на себе проявлений дедовщины. Всего-то три-четыре удара по челюсти, да пара ударов в живот, и это за целых два года - не служба, а малина!
В наёмники! Лето 1995
Позвонил дежурному в райвоенкомат, узнал кто и когда занимается у них набором контрактников.
13 июня день был теплый и солнечный. Я пришел в указанный кабинет. В нём за столами, даже не столами, а школьными партами, сидели 3 или 4 женщины. Та, которая занималась набором контрактников, сидела слева у окна. Лицо у нее было немного треугольной формы - сужалось к подбородку, это придавало лицу выражение стеснительности. Кроме того, у нее немного шире обычного были открыты глаза. В совокупности создавалось впечатление, словно человеку неожиданно поручили какое-то сложное ответственное дело и она этим испугана, но пытается скрыть свое неловкое положение.
За вежливым "Присаживайтесь", - сразу последовало:
- Могу предложить вам службу в Северо-Кавказском Военном Округе.
Хотя было понятно о чём идёт речь, всё же я уточнил:
- Имеется ввиду Чечня?
- Да.
- Мои желания совпадают с вашими возможностями. Какие бумаги требуются для оформления?
Женщина продиктовала список необходимых справок. Затем я написал заявление военкому, с просьбой призвать меня на службу по контракту в горячую точку. Заявление было помещено в отдельную папку, на которой стали красоваться мои фамилия, имя и отчество (пока карандашом).
В конце беседы женщина пояснила, что поданное заявление меня ни к чему не обязывает, дескать, в любой момент я могу отказаться от сделанного шага. Я поблагодарил её за эту информацию, но заверил, что всё решил бесповоротно. Интонация женщины и выражение её лица, с которыми была произнесена фраза о необязательности идти до конца, на секунду зафиксировали моё внимание. В последующие посещения военкомата, когда я приносил порциями требуемые документы, фраза о том, что все собранные бумаги меня ни к чему не обязывают, неоднократно повторялась. Позже, как мне кажется, я понял психологическое состояние этой женщины: ей поручили работу, которой она стыдилась. Вероятно она считала, что если с теми людьми, которых она оформит в Чечню, что-то случится - она будет морально ответственна за это. Доступным способом она оказывала сопротивление той войне. Спасибо ей за эту, хоть и не способную ничего изменить, но гражданскую позицию!
Медкомиссия была успешно пройдена, необходимые справки собраны, оставалось только ждать повестки на убытие. Как мне сказали, по аналогии с предыдущими наборами меня должны побеспокоить недели через две, максимум три. В ожидании этого момента я уволился с работы. Когда подписывал обходной, коллеги всё интересовались, куда я ухожу и сколько там платят? Я уклончиво отвечал, что работа нормальная и платят хорошо, но даже понятия не имел о размерах денежных довольствий контрактников в Чечне. В военкомате мне тоже толком на этот вопрос не могли ответить. Главным было то, что я смогу начать новую жизнь.
После решения ехать в Чечню, я стал внимательно смотреть программы новостей по телеканалу НТВ (Гусинского). Они, как казалось (на месте это подтвердилось) наиболее объективно освещали войну в Чечне. Начало первой чеченской войны прошло мимо моего внимания, так как я был в рабочем чаду и на окружающие процессы не реагировал. Звучит неправдоподобно, но до принятия решения о вербовке, я даже толком не представлял, где находится Чечня. Раз Северный Кавказ, значит где-то на юге. Более того, мне почему-то казалось, что это одна из союзных республик (их ведь было 15, поди все упомни).
И когда в моё сознание иногда прорывались обрывки информации о непростой ситуаци в Чечне, я недоумевал, почему при развале СССР она сразу не отделилась? Но эти мысли были секундными, поскольку учёба и последующая работа заслоняли от меня всё окружающее и происходящее, просто не было времени что-либо узнавать, чем-то интересоваться. Пока я вербовался, произошли события в Буденновске и на пару месяцев в Чечне установилось затишье. Армия от активных наступательных действий перешла к реагированию на демарши чеченских моджахедов.
По простоте душевной я уж стал подумывать, что война вот-вот закончится. Наивный чукотский юноша! После возвращения из Чечни, я как-то услышал по радио информацию о том, что во время первой войны, чуть ли не все российские банки открыли там свои филиалы... И такую "прачечную" взять и закрыть из-за какого-то теракта?!! Это просто смешно!
14 августа процесс пошел. До этого я раз в неделю отзванивался в военкомат и узнавал, начался ли набор? В тот день, утром, женщина занимавшаяся вербовкой, сказала мне по телефону, что сегодня должна поступить кодограмма из министерства по поводу набора в Чечню и чтобы я перезвонил завтра, но уже собирал вещи. Рюкзак был собран давно. После обеда решил вздремнуть - дождь намечался, клонило в сон. Неожиданно меня разбудила сноха. Испуганно сказала, что ко мне пришли из военкомата.
Это оказалась женщина вербовщик. Она сообщила, что согласно кодограмме, контрактников необходимо направить на сборный пункт уже завтра, после обеда. Женщина опять повторила, что я ещё могу отказаться. Я поблагодарил её и на этом мы расстались до следующего дня. Вечером пришел с работы брат. Жена ему всё рассказала ещё в коридоре, так что мне не пришлось подбирать слов для объяснений. Я хотел поставить их в известность о своём решении перед самым отъездом, чтобы избежать лишних словопрений. Брат ворвался в мою комнату до крайности возмущенный и полный недоумения... После получасового переругивания тема была исчерпана.
15 августа. Утром в военкомате мне выписали проездное требование и выдали на руки папку с моим личным делом. Передавая бумаги, женщина вербовщик в последний раз повторила фразу о том, что я ещё волен отказаться. Я тепло поблагодарил её за заботу и двинулся в путь. Дорога моя лежала в Московский областной военкомат. Он находился в пяти минутах ходьбы от Красной Площади. Прибыв туда, я обнаружил, что желающих повоевать за отчизну со всей многомиллионной Московской области набралось всего двое - я и парень по имени Сергей. Нашу "группу" возглавил майор, который положил в свой портфель наши папки с личными делами и мы поехали на Курский вокзал. В тот период сборный пункт Московского Военного Округа, для отправляющихся в Чечню, находился в Нижнем Новгороде. Туда стекались контрактники со всех областей входящих в МВО: Московской, Тульской, Брянской, Костромской, Орловской, Тверской и т.д.
Сборный пункт - Нижний Новгород. Август 1995
До ближайшего поезда на Нижний Новгород оставалось ещё часов 5-6. Майор купил на всех билеты, после чего мы договорились в 23 часа встретиться у вокзала и на этом разошлись.
Я с Сергеем пошел бродить по окрестным улицам. В сквере перекусили захваченными из дома харчами. Стали друг друга расспрашивать о мотивах вербовки в Чечню. У моего собеседника это была вторая попытка попасть на войну. В первый раз он договорился со знакомым парнем ехать наёмниками в Югославию. Но в тот день, когда нужно было прийти в условленное место, Сергей проспал. Явился на пару часов позже. Оказалось, что все желающие уже убыли к месту назначения.
Помню, что Сергей объяснял своё желание участвовать в войне плохим материальным положением, отсутствием средств к существованию. Как я позже убедился, подобную версию излагали практически все контрактники. Но при более тесном общении зачастую вскрывались иные движущие силы.
По моим наблюдениям, доминирующей причиной погнавшей людей на эту войну была экономическая разруха, царившая тогда в стране. Если взять всех контрактников нашей бригады за 100%, то процентов 25 из них, это были нормальные парни, которые в условиях безработицы и повсеместной невыплаты зарплат на производстве не смогли заставить себя встать к рыночным лоткам или торговать газетами в электричках; а также горячая послеармейская молодёжь, с низкой трудовой квалификацией, не нашедшая себе места под солнцем.
70% являлись банальными алкоголиками, перед которыми на гражданке стояла жёсткая альтернатива: или собирать бутылки и бомжевать или воровать и грабить и садиться в тюрьму. Наверное процента три бежали в Чечню от семейных проблем, ну и пару процентов пытались таким образом скрыться от уголовной ответственности за совершенные преступления. Совсем ничтожную часть, считанные единицы, составляли солдаты удачи. Однажды приняв участие в локальном вооруженном конфликте, распробовав вкус риска, крови, шальных денег, боевого азарта, полной безнаказанности, они уже не могли спокойно жить в гражданской обстановке. Их тянуло на войну, где можно свободно стрелять, убивать, жечь, разрушать получая от этого внутреннее удовлетворение и зарплату, плюс сверху деньги от разбоев и грабежей. Подобные субъекты кочуют с войны на войну: Карабах, Абхазия, Чечня, Югославия, Афганистан и т.д. В Чечне мне довелось встретить двоих таких субчиков. Перед этим они воевали в Абхазии, где спокойно можно было убить ночью человека лишь за то, что он не показал паспорт.
Поздно ночью сели в плацкартный вагон поезда Москва - Нижний Новгород и тронулись в путь. Несколько соседних купе и боковых полок заняли солдаты срочной службы. С плохо скрываемой мальчишеской гордостью они, как бы небрежно информировали окружающих, что их везут на бойню в Чечню. От присутствующих они ждали бабьих охов и ахов, по поводу возможной их печальной участи - смерти в самом расцвете лет. Бойцы с деланной неохотой говорили, что их везут для комплектования бригады спецназначения быстрого развёртывания. Эти пацаны просто "тащились " от "крутых" спецназваний таинственной бригады. Позже, двоих «воинов» из той группы я встретил в нашей бригаде, они попали в комендантский взвод и до дембеля каждый день стояли на посту по охране ЦБУ (центр боевого управления) или просто штаба; в любую погоду с каской на голове и в тяжеленном (30кг) бронежилете.
Посетовав на свою горькую судьбу и не найдя у нас сочувствия, бойцы, не сильно таясь от своих командиров, раздавили на четверых бутылку водки, закусили свиной тушёнкой из армейского сухпайка; вытерли об оконную занавеску лезвие ножа, которое использвали вместо ложки и легли спать. Наша команда тоже улеглась.
Утром поезд прибыл в Нижний Новгород. Погода была пасмурная, зябкая. У привокзальной площади, на трамвайной остановке произошла встреча, которая надолго врезалась мне в память. Мы столкнулись с группой контрактников, человек десять, прибывших из Костромской области. Они держали курс в том же направлении, что и мы - на сборный пункт. Видос у этой группы был весьма броский. Одежда, лица и манеры поведения сильно контрастировали с окружающей толпой. Ну рваная одежда это понятно - призывники исстари так одеваются. Все, включая сопровождавшего майора, были сильно пьяны. Но самое колоритное - лица. Это было нечто! Создавалось впечатление, что группу бомжей, хронических алкоголиков и закоренелых уголовников только что взяли из камеры ближайшего приёмника-распределителя, щедро напоили водярой и отпустили.
Особенно мне запомнился один тип с черной копной свалявшихся волос, плоским лицом, вдавленной переносицей, глубок и близко посаженными глазами. Этот парниша явно должен был находиться в психоневрологическом диспансере, а не на площади, среди людей. Я окончательно выпал в осадок, когда этот типус почти полностью (!) засунул себе в ноздрю указательный палец и вдохновенно поковырял им у себя в голове. В тот момент я впервые пожалел, что затеял поездку в Чечню. Через несколько часов я должен буду стоять рядом с ним плечом к плечу или спать голова к голове, а в гражданской жизни я бы постарался не приближаться к этому человеку ближе, чем на две вытянутые руки.
Наш майор вступил в контакт с начальником костромичей, объяснил тому куда и как ехать. Костромич стоял, раскачиваясь, с тупым, отсутствующим выражением на лице. В конце наш майор посоветовал костромичам в таком виде в часть не ехать, а побыть несколько часов за городом и проветриться от водочных паров. Хмельной майор по-своему воспринял совет и предложил подопечным купить ещё бухла и поехать за город. В группе вспыхнул спор как лучше поступить, а мы втроём поскорее удалились.
Наконец прибыли в воинскую часть, служившую сборным пунктом. Во времена СССР там было расквартировано 5 полков (то есть порядка десяти тысяч человек). В 1995-м году в эту часть удалось набрать всего 25 человек срочников(!)
Возле одной из казарм нас встретил начальник сборов - капитан в бушлате и солдатских сапогах. Хотя он был молчалив, а взгляд у него был строгий и проницательный, но лицо приятное - волевое, мужественное. Оценивающе посмотрев на нас, он поинтересовался наличием в рюкзаках спиртного. Но обыскивать не стал и провел на второй этаж казармы. Мы вступили в гулкое, безлюдное сумрачное помещение, заставленное двухъярусными койками застеленными до боли знакомыми тёмно-синими шерстяными солдатскими одеялами с тремя черными полосами в ногах. Эхо шагов от грубых солдатских сапог, отдавалось в груди сосущей тоской воспоминаний о срочной службе. С этой минуты моя жизнь поделилась на "до" и "после".
Контракт. 1995
Положив вещи под койки, мы с Сергеем отправились в клуб части, где в тот момент в одном из помещений шло заключение контрактов с прибывающими добровольцами представителями 166-ой отдельной, Витебско-Новгородской мотострелковой бригады.
Контракты подписывались споро. Новый заходивший клал своё личное дело на стол, за которым сидел президиум из нескольких офицеров. Старший комиссии пролистывал папку, удостоверяясь, что все необходимые бумаги имеются и заполнены правильно. Моё исходное заявление в военкомат, с просьбой о призыве на воинскую службу, оказалось неточным и пришлось дописать несколько слов о том, что, дескать, желаю направиться в горячую точку, а именно: в Чечню.
Затем выдавались два листка с текстом контракта, которые соискатель идентично заполнял. После этого, он вроде как становился военнослужащим контрактной службы. Когда я начал заполнять свой контракт, то обнаружил в графе "Срок контракта" цифры 3;5;10 лет. Я поинтересовался у одного из офицеров, какую цифру проставлять, если я рассчитываю служить не более одного года? Офицер как-то замялся и сказал, что в таком случае мне не выплатят подъёмные в размере 100 тысяч рублей (зарплаты в то время исчислялись сотнями тысяч рублей и миллионами; на гражданке я получал, насколько помню, 600 тысяч, а контрактником стал получать три миллиона рублей). О деньгах я думал меньше всего, поэтому установил себе срок службы 1 год.
Тогда на эти моменты не обращали внимания, потому, что требовалось много пушечного мяса. Бывало, подписывались контракты на 3 и 6 месяцев. Позже эта неувязочка служила предлогом для увольнения с формулировкой "за нарушение условий контракта", хотя с юридической точки зрения нарушений никаких не было. Просто под любыми предлогами людям не хотели платить положенные деньги. Зачем кому-то платить, если средства можно спокойно украсть?...
После заключения контрактов, нас, человек 30 , набравшихся на тот момент, отвели к вещевым складам и выдали обмундирование: х/б афганки, сапоги, зимние бушлаты и штаны, кепки, трусы, майки. Затем в казарме ещё выдали плащ-палатки (50-х годов), вещевые мешки 1957 года выпуска , котелки, фляжки, кружки, ложки, полотенца и портянки. Вот и вся экипировка российского контрактника. Переодевшись из лохмотьев в военную форму, сбрив лохмы и бороды, дикое стадо изгоев к вечеру превратилось во вполне респектабельное воинство.
В казарме мы прожили двое с половиной суток, в ожидании, пока прибудут все желающие повоевать. Каждый день нас строили по нескольку раз, проверяли по спискам, уточняли, доводили какую-то пустопорожнюю информацию, грозили... Началась обычная армейская жизнь в условиях мирного времени - переполненная бесконечным идиотизмом и беспросветной тупостью. За время ожидания несколько контрактников сильно ужрались водяры и даже встал вопрос об их увольнении.
Капитан, начальник сборов, успевший побывать в Чечне, рассказал на тему пьянства и алкоголизма случай, которому он был свидетель. Войска заняли коньячный завод, а там оказалась целая железнодорожная цистерна со спиртом. Саперы её тут же заминировали, написали на ней, что объект заминирован, предупредили бойцов, что цистерна заминирована. Но это не помогло. Семеро контрактников всё равно полезли в неё...
На юг!
18 августа, после завтрака, всех убывающих, построили на плацу. Набралось человек 250-300 (пришедших с гражданки и добровольцев срочников).
Выдали алюминиевые жетоны овальной формы с личными номерами. В 11 часов это войско битком утрамбовалось в "Уралы" и по холодку, в сопровождении машин ВАИ и ГАЙ, с сиренами и проблесковыми маячками, колонна двинулась на военный аэродром вблизи города. Перед въездом на аэродром почему-то остановилась и простояли около двух часов. Вот тут началась вакханалия.
У ворот аэродрома стояло несколько коммерческих киосков торговавших спиртным. И контрактники, несмотря на препятствия, чинимые офицерами, стали пробираться к этим киоскам и целыми рюкзаками покупать водку. Несколько пакетов и баулов с водкой были разбиты офицерами тут же на дороге об асфальт. Сидевший рядом со мной контрактник намётанным глазом подсчитал, что водки было разбито примерно на 2-2,5 миллиона рублей. Спиртное, которое удалось пронести к грузовикам, большей частью было выпито на месте и воинство начало постепенно хмелеть. Перед самой посадкой всем выдали по 100 тысяч рублей.
Нас ожидали два Ил-76, десантный вариант - с двумя палубами. Толкаясь и матерясь, полупьяное войско с баулами и вещевыми мешками плотно набилось в самолеты. Перед запуском двигателей лётчики по громкоговорителю объявили, что курить в салоне запрещено, поскольку кругом трубопроводы с кислородом и керосином и от одной искры всё может взорваться. С диким грохотом и ревом заработали турбины. Взлетели. Наш путь лежал на Моздок. До него было около трех часов лёту.
Первые минут тридцать прошли нормально. Но затем воины стали допивать купленную перед посадкой водку и часть из них окосела в конец. А тут ещё многим захотелось по малой нужде. Наверное, когда проектировали десантный вариант самолётов Ил-76, решили, что для пушечного мяса туалет - это слишком жирно. Некоторые стали пробираться в хвостовую часть и справлять нужду прямо на палубу. А она там имеет наклон, из-за этого моча потекла под лежащие вещи и под сидящих на полу солдат. Грохот турбин, дикая ругань, вонь растекающейся мочи, теснота и духота в салоне, всё это больше походило на палату для буйно помешанных в сумасшедшем доме.
Чуть погодя догадались справлять нужду в пустые пластиковые 1,5 литровые бутылки из-под газировки и обстановка немного разрядилась. Но тут один из пьяных, проигнорировав запрет на курение - закурил. Половина бойцов, пытаясь перекрыть рёв турбин, начала на него дико свистеть и орать. Кто-то вмазал курильщику по зубам, завязалась короткая драка. В это же время другой пьяный решил справить большую нужду. Он наверное забыл где находится, пробрался в хвост самолета и принялся дергать за все подряд рукоятки и рычаги. Теперь стали орать и свистеть на него. Ближе к концу полёта, со второй палубы, к нам на первую, прямо на головы потекли струйки какой-то мутной жидкости, то ли конденсата, то ли мочи. Опять поднялся гвалт, свист.
Наконец-то долгожданный удар колёс о взлётную полосу, тряский пробег и томительная рулёжка. При первом толчке бутылки с мочой попадали и разлились. Хвостовые створки медленно раскрылись и в лицо хлынул горячий сухой воздух Северного Кавказа. То был военный аэродром в Моздоке, основной перевалочный пункт для войск отправляемых в Чечню. Хмельная ватага, нагруженная баулами, повалила на бетонку из утроб лайнеров. Некоторых, упившихся до бесчувствия контрактников, товарищи выволакивали держа под руки. Вещи этих субъектов, оставшиеся без присмотра, тут же уворовывались однополчанами, для дальнейшей конвертации их в спиртосодержащие жидкости. Немного очухавшись, пострадавшие, компенсируя потери, стали воровать вещевые мешки у других зазевавшихся солдат.
Какое-то время мы все были предоставлены самим себе. Команд не поступало. Наконец нас построили, проверили по спискам и сказали ждать вертолётов, которые с минуту на минуту прилетят и повезут нас в Чечню. Время было уже около 20 часов, начало смеркаться. До полной темноты мы доверчиво ждали обещанных вертолётов. В полночь стало ясно - все передвижения будут только утром.
Метрах в 60-70 от бетонки был расположен палаточный городок местной воинской части. По периметру он был огорожен маскировочной сетью. Наш отряд расположился на траве, недалеко от этого подразделения. Старались держаться теми же группами, которыми призывались. Поужинали. Еда состояла из одной трёхсотграммовой баночкой каши с тушёнкой на троих. Стали укладываться на ночёвку. Я развернул плащ-палатку, надел бушлат и завалился спать.
В кромешной темноте южной ночи бродили отдельные тени, спотыкаясь о лежащих, предлагали сброситься на покупку выпивки. Другие призраки интересовались, где можно купить спиртное, растворялись в сумраке, возвращались, позвякивая бутылками - усугубляли. Вдалеке в ночную мглу изредка взлетали осветительные ракеты. Вероятнее всего их запускали боевые охранения аэродрома. О чем думалось в тот час, за давностью лет уже не помню. Лежавший рядом контрактник тоже маялся бессонницей. Ни к кому не обращаясь, он задал в темноту риторический вопрос:
- На кой черт я поперся в эту Чечню? Сменял чистую мягкую постель с теплой женой под боком на это поле.
Ему никто не ответил. Через год, когда бригаду вывели к месту постоянной дислокации в г.Тверь, я случайно вновь встретился с тем парнем у нас в части. Он снова оформлялся в Чечню, в 205-ую бригаду, так как не смог найти себе работу на гражданке. Ночью приземлился ещё один борт - средних размеров турбомоторный Ан с контрактниками, наверное из другого военного округа.
Наступило утро 19-го августа. До часу дня сидели, лежали на траве под палящим солнцем, маялись от безделья. Разговаривали, жевали перловку из консервных банок и пропивали остатки денег. Температура воздуха поднялась примерно под 35 градусов. День был ослепительно солнечный, в бездонном голубом небе ни облачка. Наконец-то в обед прилетел вертолет Ми-26 (в солдатской среде именуемый Коровой), в нём спокойно помещается "КамАЗ". Он забрал первую партию контрактников и улетел. Около 14-ти часов настал наша очередь. Улетали последними. Набились в вертушку, как селёдки в бочку, кажется человек 140 с вещами (обычно Ми-26 берёт по 120 человек). Взлетели. Минуту повисели в воздухе и сели на том же аэродроме, но в поле, километрах в двух от бетонки. Обнаружились какие-то неполадки в механизмах. Час сидели возле вертолета, потом побрели по рытвинам и ухабам, неся тяжелые сумки и рюкзаки обратно на взлетку.
Часов в пять вечера мы всё-таки прибыли в Чечню. С Моздока до Ханкалы на вертушке лететь меньше получаса. При подлёте к Ханкале, когда машина совершала посадочные манёвры и наклонялась то в одну, то в другую сторону, мне удалось посмотреть в иллюминатор. Над Чечнёй стояла высокая плотная облачность, было пасмурно. Внизу ни травинки, ни кустика, лишь вытоптанная, высушенная, плоская безликая равнина, немного темнее, чем небо над ней. Кое-где вкопанные по башни БМП. Густой шлейф пыли поднимался за одиноко спешащим куда-то БТРом.
Первое, что бросилось в глаза, когда мы ступили на землю Чечни - очень демократичное отношение военнослужащих к форме одежды. Все ходили кому в чем удобно: кто-то в одних трусах, другие в штанах и с голым торсом, некоторые в майках, но у всех при этом были автоматы (без порток, но в шляпе). Где-то вдалеке слышались глухие разрывы. Местные мне пояснили, что эти звуки доносятся с полигона. Над аэродромом ходила каруселью пара вертолётов Ми-24. Сновали туда-сюда БТРы и БМП. К нашей братве подошли двое полуголых солдат в шлёпанцах и стали о чем-то таинственно шептаться. Предлагали анашу. Но нашим парням нужна была только водка; провинциальные жители России к анаше непривычные.
Хотя я уже стоял на чеченской земле и со всех сторон был окружён военной атрибутикой, но всё еще не мог проникнуться мыслью, что нахожусь на войне. Пару часов ожидания. Построение. Нас ведут к прибывшим грузовикам. И вот только когда я увидел висящие на дверях кабин бронежилеты, тогда до меня вдруг отчётливо дошло, что здесь всё серьёзно - здесь убивают.
*****
Продолжение следует...
Этого человек, наверно, многим знаком по старой документалке 90-х, где он рассказывал о своем участии в Первой чеченской. Но оказывается, Константин Камруков еще и пишет о тех временах:
*****
Предисловие 1970-е - 1989 гг.
Война хороша, когда идёт за тысячи километров от твоего дома и при этом её можно увидеть в телевизионных новостях.
После работы, приняв горячий душ, сытно поужинав, запахнувшись в махровый халат, вы удобно усаживаетесь на мягкий диван, щёлкаете пультом управления телевизора и вот она - война: пыль танковых колонн, беглый огонь артиллерии, батальоны атакуют вражеские рубежи, высокоточное оружие бьёт прямо в цель...
А вы в неге и холе взираете на происходящее, прихлёбываете горячий ко-о-офэ и не отрывая задницы от мягких подушек уже ощущаете себя немного рэйнджэром. Такая война людям нравится, она слегка щекочет нервы, вносит разнообразие в тягучую череду будней, главное, в любую секунду её можно закончить лёгким движением пальца.
Щё-ёлк, хватит эмоций, пора баиньки. Вы укладываетесь в тёплую чистую постельку и спокойно засыпаете. В подобном формате локальные войны не тревожат абсолютное большинство людей.
После возвращения из Чечни друзья и знакомые периодически задавали мне один и тот же вопрос: "Зачем ты туда поехал?" Точного ответа я сам не знал и называл причины, казавшиеся убедительными. Потребовалось двенадцать лет, чтобы осмыслить произошедшее и прийти к выводам, раскрывающим истинные мотивы поступка. Причин было много, и сработали они по принципу критической массы. Атомная бомба взрывается при взаимодействии двух частей урана. Нечто подобное произошло и в моей жизни. Одним куском вступившим в реакцию был я сам, вторым - экономическая ситуация в стране.
Путь, приведший меня в Чечню, начался еще в детстве. Я родился через 21 год после окончания второй мировой войны. В тот момент, самым молодым участникам её не исполнилось и сорока лет. Эхо прошедшей войны почти ежедневно сопровождало меня, в фильмах, в книгах, в радиоспектаклях, в рассказах отца.
Когда мне было 5-7 лет, по радиостанции "Маяк" в послеобеденное время ещё регулярно выходила передача, в которой близкие родственники, потерявшиеся во время войны, разыскивали друг друга. Сообщения звучали примерно так: "Иванова Галина Фёдоровна ищет дочь Иванову Светлану Петровну 1938 года рождения, потерявшуюся 25-го июня 1941 года при эвакуации из города Смоленска во время бомбардировки железнодорожного эшелона"...
Эхо войны звучало в рассказах отца (в 1941-ом году ему было пять лет), как они с младшим братом пухли с голода. А однажды отец, побежал за бабочкой и потерял хлебные карточки всей семьи на целый месяц. Даже через 35 лет, вспоминая о том дне, отец хватался руками за голову и шёпотом говорил: "Это был тихий ужас!!!"
Необходимо также учесть, что моё детство и юность пришлись на разгар холодной войны, в которой СССР расходовал 80% ВВП, производя различные виды вооружений. 2/3 промышленности страны работало на оборону. В начале 80-х годов у меня было ощущение, что вот-вот должна начаться ядерная война. Государственная пропаганда голосила на полную катушку, проводя военно-патриотическое воспитание населения. Надо отдать ей должное, она очень качественно промыла мне мозги.
Я рос на книгах и фильмах о гражданской и Великой Отечественной войне. Игры со сверстниками были про войну. Семьдесят лет государство жило в милитаристском угаре и я угарал вместе с ним, абсолютно этого не сознавая детскими куриными мозгами. Скорее окончить школу и непременно пойти служить в армию - это был предел моих юношеских стремлений.
Когда до призыва на срочную службу оставалось года 3-4, по выходным я пристрастился к регулярному просмотру телепередачи "Служу Советскому Союзу", которая рассказывала юношам сказочки про жизнь Вооружённых Сил, а я трепетно внимал каждому слову ведущего).
Ура-патриотизм, на основе перевранной истории, в сочетании с детско-юношеской безмозглостью, дал требуемые результаты. Военные события, описанные в книгах и показанные в кино, были давно. И вдруг началась война в Афганистане. Мне очень хотелось туда попасть! Увидеть боевые действия собственными глазами, испытать себя на мужественность, проверить на прочность... Что может быть интереснее для юноши в 18-20 лет ?! Когда я служил срочную 1984-86гг, в Афгане шли напряженные боевые действия. Но я туда не попал. Детско-юношеские мечты не реализовались и внутри поселилась некая досада, неудовлетворенность.
Горящая в руках спичка не вызывает отрицательных эмоций, пока пламя не коснётся пальцев. Для молодых людей война - желанное явление, до тех пор, пока они не оказываются на ней. Сознание человека устроено таким образом, что если тело не получит опыт реальных физических, а душа моральных, страданий, оно - сознание, будет находиться в дремотном состоянии. Карабах, Абхазия, Приднестровье, тоже прошли стороной, поскольку в тот период я был занят делом: работал, учился. Жизнь складывалась удачно, я реализовывал поставленные цели.
А вот первая чеченская война совпала по времени с двумя кризисами: личным и государственным. На тот момент я уже достиг в общих чертах намеченных вершин, но климат на них оказался значительно суровее, чем я ожидал. Возникла острая необходимость в новых смыслах жизни. И в этот же момент обанкротилась советская модель экономики, развалился Советский Союз, в стране воцарился хаос.
Со школьной скамьи отец неустанно твердил мне, что я обязан, кровь из носа, получить высшее образование. С ним моя жизнь станет более интересной, динамичной и перспективной. "Получишь высшее образование и можешь работать хоть говночистом",- частенько повторял он. Но в том возрасте учёба для меня была сродни пытке. Школу я ненавидел всем своим существом и оценивал её, как ужасную каторгу, которую я терпел из последних сил. И опять учиться?! Это невозможно! Но отец поставил ультиматум: "Или получаешь высшее образование или вон из моего дома!".
В "новой" России. (1989 - 1995)
Два года я ни на минуту не мог отключиться от мыслей о работе.
С утра, едва выключив будильник, я начинал думать о бумагах <...>. Проглатывая завтрак и не замечая при этом вкуса пищи, я уже составлял примерный план дневных мероприятий.
Идя по улице прорабатывал нюансы действий. 10-12 часов на работе (за 8 часов всего сделать не успевал) как непрерывное боестолкновение - все время в напряжении: не допустить опечатки, вовремя сдать бумаги, ... и писанина, писанина, безбрежное море писанины. Все это приходилось делать быстро, шустро, энергично - иначе не успеешь, опоздаешь, пропустишь сроки. Возвращаясь с работы домой, находясь дома, я не замечал происходящего вокруг. Ни природы, ни погоды, ни людей, ни событий, ни запахов, ни вкусов. <...>
Первоначально, в нерабочее время, я пытался забыть о производственных делах читая книги и газеты, однако из этого ничего не получалось; глаза бегали по тексту, но мозг его не воспринимал, он все ещё "сидел в кабинете".
Ложась спать я часто замечал, что мои мышцы непроизвольно напряжены, как у солдата срочника, в первые недели службы, когда он просыпается за несколько минут до утреннего построения и лежит в ожидании дикого крика дневального "Р-р-ота, подъё-ём!!!". Но и выспаться часто не удавалось, так как я жил вместе с братом, а у него был маленький ребёнок - моя племянница, она почти каждую ночь будила нас криками. Со звонком будильника кошмар начинался вновь, усиленный недосыпанием. Вскоре навалилась ещё одна проблема - развилась язва двенадцатипёрстной кишки. Она появилась у меня ещё в конце учёбы в ВУЗе (к госэкзаменам я готовился лёжа, так как в сидячем положении язва сильно болела). Но это я через полтора года узнал, что это язва (когда она скрутила меня в бараний рог), а тогда я всё надеялся, дескать, пройдет само.
Какой прекрасной была моя жизнь в прежние времена! Выключив будильник, я в первую очередь думал о том, какая на улице погода или вспоминал ночной сон. Вкушая завтрак, я ощущал вкус пищи, оценивал его. Идя по улице, наслаждался утренней тишиной, щебетом птичек, отмечал чистоту и свежесть вдыхаемого воздуха. А в конце дня, напрочь забыв о работе, неторопясь ужинал и спокойно принимался за чтение книги. Погружаясь в сон, думал о чём угодно, но не о работе.
Таким образом, психологические перегрузки, хроническое недосыпание, накопившаяся усталость и болезнь, высасывавшая последние силы, подвели меня к мысли о том, что необходимо заняться в жизни чем-то другим. Только чем заняться, когда кругом повальная безработица, предприятия стоят, а на тех, которые работают, не платят зарплату месяцами?
Но вот однажды, подсознание выдало внезапное решение - можно завербоваться контрактником в Чечню. Эта мысль пришла откуда-то извне, поскольку до того момента, как она возникла у меня в голове, я не прорабатывал вариант с Чечнёй.
Мысль вошла в меня без всякого усилия, легко и непринужденно, словно долгие годы жила вместе со мной. Чечня становилась для меня нишей, из которой можно было бы спокойно осмотреться в жизни. Я получал время для поисков нового жизненного пути, будучи избавлен от необходимости думать о пропитани, одежде, крыше над головой. Кроме того, воплощались в реальность мечтания детства и юности. Единственное, что мне не гарантировалась, это сама жизнь. Но за всё нужно платить. Однако я решил: лучше страшный конец, чем бесконечный ужас.
В то время меня не беспокоили такие понятия, как грязная война, коммерческая война - все войны для меня были виртуальными, абстрактными - не прочувствованными, не пережитыми. Более того, отчетливо помню, когда я вернулся домой после срочной службы, во время которой я только тем и занимался, что два года мыл полы, подметал асфальт, стоял в нарядах по роте, по кухне, по автопарку (за всю службу я выстрелил не более 30 патронов и бросил одну гранату), несмотря на столь мирную службу, по её окончании у меня возникло стойкое внутреннее ощущение, что если мне, как солдату, прикажут стрелять в кого-то, будь то вооруженный противник или безоружное население собственной страны, я нажму на спусковой крючок не задумываясь и с готовностью. Не знаю, как бы я вел себя на практике, но ощущение было именно такое. Откуда во мне могла взяться эта судорожная готовность к убийству?
После Чечни я анализировал своё внутреннее состояние времён срочной службы. Ведь я родился и воспитывался в интеллигентной семье, меня не подвергали телесным наказаниям, окружали любовь и забота, я не пил, не курил, не дружил с плохими мальчиками, много читал. Всё это длилось семнадцать лет. И всего за какие-нибудь два года я стал (как мне казалось) внутренне готов к бездумному убийству. Почему?
Каждый человек уверен в том, что он одно из самых лучших творений природы (с некоторым количеством малосущественных недостатков). Но попав в армию, юноша вдруг узнаёт, что он не венец творения, а тварь - в смысле гнида, которую следует уничтожать морально и физически. Вся армейская атмосфера построена именно на этой идее и всячески воплощает её в жизнь. В конечном счете, внутри молодого человека рождается умозаключение примерно следующего содержания: "Если даже Я(!) мразь, то что из себя представляют остальные? Если из Меня(!) делают пушечное мясо, стирают в лагерную пыль, то почему то же самое Мне нельзя сделать с другими? Почему Мне(!) должно быть плохо, а остальным хорошо? Нет уж, если плохо Мне(!), так пускай будет плохо всем". Внешне это выражается в готовности к жестокости и убийству. Хрупкая юношеская психика уродливо деформируется в условиях армейского скотства.
Вот примерно в таком внутреннем состоянии я вернулся со срочной службы в 1986-ом году. При этом необходимо подчеркнуть, что моя служба сложилась очень удачно. Я практически не испытал на себе проявлений дедовщины. Всего-то три-четыре удара по челюсти, да пара ударов в живот, и это за целых два года - не служба, а малина!
В наёмники! Лето 1995
Позвонил дежурному в райвоенкомат, узнал кто и когда занимается у них набором контрактников.
13 июня день был теплый и солнечный. Я пришел в указанный кабинет. В нём за столами, даже не столами, а школьными партами, сидели 3 или 4 женщины. Та, которая занималась набором контрактников, сидела слева у окна. Лицо у нее было немного треугольной формы - сужалось к подбородку, это придавало лицу выражение стеснительности. Кроме того, у нее немного шире обычного были открыты глаза. В совокупности создавалось впечатление, словно человеку неожиданно поручили какое-то сложное ответственное дело и она этим испугана, но пытается скрыть свое неловкое положение.
За вежливым "Присаживайтесь", - сразу последовало:
- Могу предложить вам службу в Северо-Кавказском Военном Округе.
Хотя было понятно о чём идёт речь, всё же я уточнил:
- Имеется ввиду Чечня?
- Да.
- Мои желания совпадают с вашими возможностями. Какие бумаги требуются для оформления?
Женщина продиктовала список необходимых справок. Затем я написал заявление военкому, с просьбой призвать меня на службу по контракту в горячую точку. Заявление было помещено в отдельную папку, на которой стали красоваться мои фамилия, имя и отчество (пока карандашом).
В конце беседы женщина пояснила, что поданное заявление меня ни к чему не обязывает, дескать, в любой момент я могу отказаться от сделанного шага. Я поблагодарил её за эту информацию, но заверил, что всё решил бесповоротно. Интонация женщины и выражение её лица, с которыми была произнесена фраза о необязательности идти до конца, на секунду зафиксировали моё внимание. В последующие посещения военкомата, когда я приносил порциями требуемые документы, фраза о том, что все собранные бумаги меня ни к чему не обязывают, неоднократно повторялась. Позже, как мне кажется, я понял психологическое состояние этой женщины: ей поручили работу, которой она стыдилась. Вероятно она считала, что если с теми людьми, которых она оформит в Чечню, что-то случится - она будет морально ответственна за это. Доступным способом она оказывала сопротивление той войне. Спасибо ей за эту, хоть и не способную ничего изменить, но гражданскую позицию!
Медкомиссия была успешно пройдена, необходимые справки собраны, оставалось только ждать повестки на убытие. Как мне сказали, по аналогии с предыдущими наборами меня должны побеспокоить недели через две, максимум три. В ожидании этого момента я уволился с работы. Когда подписывал обходной, коллеги всё интересовались, куда я ухожу и сколько там платят? Я уклончиво отвечал, что работа нормальная и платят хорошо, но даже понятия не имел о размерах денежных довольствий контрактников в Чечне. В военкомате мне тоже толком на этот вопрос не могли ответить. Главным было то, что я смогу начать новую жизнь.
После решения ехать в Чечню, я стал внимательно смотреть программы новостей по телеканалу НТВ (Гусинского). Они, как казалось (на месте это подтвердилось) наиболее объективно освещали войну в Чечне. Начало первой чеченской войны прошло мимо моего внимания, так как я был в рабочем чаду и на окружающие процессы не реагировал. Звучит неправдоподобно, но до принятия решения о вербовке, я даже толком не представлял, где находится Чечня. Раз Северный Кавказ, значит где-то на юге. Более того, мне почему-то казалось, что это одна из союзных республик (их ведь было 15, поди все упомни).
И когда в моё сознание иногда прорывались обрывки информации о непростой ситуаци в Чечне, я недоумевал, почему при развале СССР она сразу не отделилась? Но эти мысли были секундными, поскольку учёба и последующая работа заслоняли от меня всё окружающее и происходящее, просто не было времени что-либо узнавать, чем-то интересоваться. Пока я вербовался, произошли события в Буденновске и на пару месяцев в Чечне установилось затишье. Армия от активных наступательных действий перешла к реагированию на демарши чеченских моджахедов.
По простоте душевной я уж стал подумывать, что война вот-вот закончится. Наивный чукотский юноша! После возвращения из Чечни, я как-то услышал по радио информацию о том, что во время первой войны, чуть ли не все российские банки открыли там свои филиалы... И такую "прачечную" взять и закрыть из-за какого-то теракта?!! Это просто смешно!
14 августа процесс пошел. До этого я раз в неделю отзванивался в военкомат и узнавал, начался ли набор? В тот день, утром, женщина занимавшаяся вербовкой, сказала мне по телефону, что сегодня должна поступить кодограмма из министерства по поводу набора в Чечню и чтобы я перезвонил завтра, но уже собирал вещи. Рюкзак был собран давно. После обеда решил вздремнуть - дождь намечался, клонило в сон. Неожиданно меня разбудила сноха. Испуганно сказала, что ко мне пришли из военкомата.
Это оказалась женщина вербовщик. Она сообщила, что согласно кодограмме, контрактников необходимо направить на сборный пункт уже завтра, после обеда. Женщина опять повторила, что я ещё могу отказаться. Я поблагодарил её и на этом мы расстались до следующего дня. Вечером пришел с работы брат. Жена ему всё рассказала ещё в коридоре, так что мне не пришлось подбирать слов для объяснений. Я хотел поставить их в известность о своём решении перед самым отъездом, чтобы избежать лишних словопрений. Брат ворвался в мою комнату до крайности возмущенный и полный недоумения... После получасового переругивания тема была исчерпана.
15 августа. Утром в военкомате мне выписали проездное требование и выдали на руки папку с моим личным делом. Передавая бумаги, женщина вербовщик в последний раз повторила фразу о том, что я ещё волен отказаться. Я тепло поблагодарил её за заботу и двинулся в путь. Дорога моя лежала в Московский областной военкомат. Он находился в пяти минутах ходьбы от Красной Площади. Прибыв туда, я обнаружил, что желающих повоевать за отчизну со всей многомиллионной Московской области набралось всего двое - я и парень по имени Сергей. Нашу "группу" возглавил майор, который положил в свой портфель наши папки с личными делами и мы поехали на Курский вокзал. В тот период сборный пункт Московского Военного Округа, для отправляющихся в Чечню, находился в Нижнем Новгороде. Туда стекались контрактники со всех областей входящих в МВО: Московской, Тульской, Брянской, Костромской, Орловской, Тверской и т.д.
Сборный пункт - Нижний Новгород. Август 1995
До ближайшего поезда на Нижний Новгород оставалось ещё часов 5-6. Майор купил на всех билеты, после чего мы договорились в 23 часа встретиться у вокзала и на этом разошлись.
Я с Сергеем пошел бродить по окрестным улицам. В сквере перекусили захваченными из дома харчами. Стали друг друга расспрашивать о мотивах вербовки в Чечню. У моего собеседника это была вторая попытка попасть на войну. В первый раз он договорился со знакомым парнем ехать наёмниками в Югославию. Но в тот день, когда нужно было прийти в условленное место, Сергей проспал. Явился на пару часов позже. Оказалось, что все желающие уже убыли к месту назначения.
Помню, что Сергей объяснял своё желание участвовать в войне плохим материальным положением, отсутствием средств к существованию. Как я позже убедился, подобную версию излагали практически все контрактники. Но при более тесном общении зачастую вскрывались иные движущие силы.
По моим наблюдениям, доминирующей причиной погнавшей людей на эту войну была экономическая разруха, царившая тогда в стране. Если взять всех контрактников нашей бригады за 100%, то процентов 25 из них, это были нормальные парни, которые в условиях безработицы и повсеместной невыплаты зарплат на производстве не смогли заставить себя встать к рыночным лоткам или торговать газетами в электричках; а также горячая послеармейская молодёжь, с низкой трудовой квалификацией, не нашедшая себе места под солнцем.
70% являлись банальными алкоголиками, перед которыми на гражданке стояла жёсткая альтернатива: или собирать бутылки и бомжевать или воровать и грабить и садиться в тюрьму. Наверное процента три бежали в Чечню от семейных проблем, ну и пару процентов пытались таким образом скрыться от уголовной ответственности за совершенные преступления. Совсем ничтожную часть, считанные единицы, составляли солдаты удачи. Однажды приняв участие в локальном вооруженном конфликте, распробовав вкус риска, крови, шальных денег, боевого азарта, полной безнаказанности, они уже не могли спокойно жить в гражданской обстановке. Их тянуло на войну, где можно свободно стрелять, убивать, жечь, разрушать получая от этого внутреннее удовлетворение и зарплату, плюс сверху деньги от разбоев и грабежей. Подобные субъекты кочуют с войны на войну: Карабах, Абхазия, Чечня, Югославия, Афганистан и т.д. В Чечне мне довелось встретить двоих таких субчиков. Перед этим они воевали в Абхазии, где спокойно можно было убить ночью человека лишь за то, что он не показал паспорт.
Поздно ночью сели в плацкартный вагон поезда Москва - Нижний Новгород и тронулись в путь. Несколько соседних купе и боковых полок заняли солдаты срочной службы. С плохо скрываемой мальчишеской гордостью они, как бы небрежно информировали окружающих, что их везут на бойню в Чечню. От присутствующих они ждали бабьих охов и ахов, по поводу возможной их печальной участи - смерти в самом расцвете лет. Бойцы с деланной неохотой говорили, что их везут для комплектования бригады спецназначения быстрого развёртывания. Эти пацаны просто "тащились " от "крутых" спецназваний таинственной бригады. Позже, двоих «воинов» из той группы я встретил в нашей бригаде, они попали в комендантский взвод и до дембеля каждый день стояли на посту по охране ЦБУ (центр боевого управления) или просто штаба; в любую погоду с каской на голове и в тяжеленном (30кг) бронежилете.
Посетовав на свою горькую судьбу и не найдя у нас сочувствия, бойцы, не сильно таясь от своих командиров, раздавили на четверых бутылку водки, закусили свиной тушёнкой из армейского сухпайка; вытерли об оконную занавеску лезвие ножа, которое использвали вместо ложки и легли спать. Наша команда тоже улеглась.
Утром поезд прибыл в Нижний Новгород. Погода была пасмурная, зябкая. У привокзальной площади, на трамвайной остановке произошла встреча, которая надолго врезалась мне в память. Мы столкнулись с группой контрактников, человек десять, прибывших из Костромской области. Они держали курс в том же направлении, что и мы - на сборный пункт. Видос у этой группы был весьма броский. Одежда, лица и манеры поведения сильно контрастировали с окружающей толпой. Ну рваная одежда это понятно - призывники исстари так одеваются. Все, включая сопровождавшего майора, были сильно пьяны. Но самое колоритное - лица. Это было нечто! Создавалось впечатление, что группу бомжей, хронических алкоголиков и закоренелых уголовников только что взяли из камеры ближайшего приёмника-распределителя, щедро напоили водярой и отпустили.
Особенно мне запомнился один тип с черной копной свалявшихся волос, плоским лицом, вдавленной переносицей, глубок и близко посаженными глазами. Этот парниша явно должен был находиться в психоневрологическом диспансере, а не на площади, среди людей. Я окончательно выпал в осадок, когда этот типус почти полностью (!) засунул себе в ноздрю указательный палец и вдохновенно поковырял им у себя в голове. В тот момент я впервые пожалел, что затеял поездку в Чечню. Через несколько часов я должен буду стоять рядом с ним плечом к плечу или спать голова к голове, а в гражданской жизни я бы постарался не приближаться к этому человеку ближе, чем на две вытянутые руки.
Наш майор вступил в контакт с начальником костромичей, объяснил тому куда и как ехать. Костромич стоял, раскачиваясь, с тупым, отсутствующим выражением на лице. В конце наш майор посоветовал костромичам в таком виде в часть не ехать, а побыть несколько часов за городом и проветриться от водочных паров. Хмельной майор по-своему воспринял совет и предложил подопечным купить ещё бухла и поехать за город. В группе вспыхнул спор как лучше поступить, а мы втроём поскорее удалились.
Наконец прибыли в воинскую часть, служившую сборным пунктом. Во времена СССР там было расквартировано 5 полков (то есть порядка десяти тысяч человек). В 1995-м году в эту часть удалось набрать всего 25 человек срочников(!)
Возле одной из казарм нас встретил начальник сборов - капитан в бушлате и солдатских сапогах. Хотя он был молчалив, а взгляд у него был строгий и проницательный, но лицо приятное - волевое, мужественное. Оценивающе посмотрев на нас, он поинтересовался наличием в рюкзаках спиртного. Но обыскивать не стал и провел на второй этаж казармы. Мы вступили в гулкое, безлюдное сумрачное помещение, заставленное двухъярусными койками застеленными до боли знакомыми тёмно-синими шерстяными солдатскими одеялами с тремя черными полосами в ногах. Эхо шагов от грубых солдатских сапог, отдавалось в груди сосущей тоской воспоминаний о срочной службе. С этой минуты моя жизнь поделилась на "до" и "после".
Контракт. 1995
Положив вещи под койки, мы с Сергеем отправились в клуб части, где в тот момент в одном из помещений шло заключение контрактов с прибывающими добровольцами представителями 166-ой отдельной, Витебско-Новгородской мотострелковой бригады.
Контракты подписывались споро. Новый заходивший клал своё личное дело на стол, за которым сидел президиум из нескольких офицеров. Старший комиссии пролистывал папку, удостоверяясь, что все необходимые бумаги имеются и заполнены правильно. Моё исходное заявление в военкомат, с просьбой о призыве на воинскую службу, оказалось неточным и пришлось дописать несколько слов о том, что, дескать, желаю направиться в горячую точку, а именно: в Чечню.
Затем выдавались два листка с текстом контракта, которые соискатель идентично заполнял. После этого, он вроде как становился военнослужащим контрактной службы. Когда я начал заполнять свой контракт, то обнаружил в графе "Срок контракта" цифры 3;5;10 лет. Я поинтересовался у одного из офицеров, какую цифру проставлять, если я рассчитываю служить не более одного года? Офицер как-то замялся и сказал, что в таком случае мне не выплатят подъёмные в размере 100 тысяч рублей (зарплаты в то время исчислялись сотнями тысяч рублей и миллионами; на гражданке я получал, насколько помню, 600 тысяч, а контрактником стал получать три миллиона рублей). О деньгах я думал меньше всего, поэтому установил себе срок службы 1 год.
Тогда на эти моменты не обращали внимания, потому, что требовалось много пушечного мяса. Бывало, подписывались контракты на 3 и 6 месяцев. Позже эта неувязочка служила предлогом для увольнения с формулировкой "за нарушение условий контракта", хотя с юридической точки зрения нарушений никаких не было. Просто под любыми предлогами людям не хотели платить положенные деньги. Зачем кому-то платить, если средства можно спокойно украсть?...
После заключения контрактов, нас, человек 30 , набравшихся на тот момент, отвели к вещевым складам и выдали обмундирование: х/б афганки, сапоги, зимние бушлаты и штаны, кепки, трусы, майки. Затем в казарме ещё выдали плащ-палатки (50-х годов), вещевые мешки 1957 года выпуска , котелки, фляжки, кружки, ложки, полотенца и портянки. Вот и вся экипировка российского контрактника. Переодевшись из лохмотьев в военную форму, сбрив лохмы и бороды, дикое стадо изгоев к вечеру превратилось во вполне респектабельное воинство.
В казарме мы прожили двое с половиной суток, в ожидании, пока прибудут все желающие повоевать. Каждый день нас строили по нескольку раз, проверяли по спискам, уточняли, доводили какую-то пустопорожнюю информацию, грозили... Началась обычная армейская жизнь в условиях мирного времени - переполненная бесконечным идиотизмом и беспросветной тупостью. За время ожидания несколько контрактников сильно ужрались водяры и даже встал вопрос об их увольнении.
Капитан, начальник сборов, успевший побывать в Чечне, рассказал на тему пьянства и алкоголизма случай, которому он был свидетель. Войска заняли коньячный завод, а там оказалась целая железнодорожная цистерна со спиртом. Саперы её тут же заминировали, написали на ней, что объект заминирован, предупредили бойцов, что цистерна заминирована. Но это не помогло. Семеро контрактников всё равно полезли в неё...
На юг!
18 августа, после завтрака, всех убывающих, построили на плацу. Набралось человек 250-300 (пришедших с гражданки и добровольцев срочников).
Выдали алюминиевые жетоны овальной формы с личными номерами. В 11 часов это войско битком утрамбовалось в "Уралы" и по холодку, в сопровождении машин ВАИ и ГАЙ, с сиренами и проблесковыми маячками, колонна двинулась на военный аэродром вблизи города. Перед въездом на аэродром почему-то остановилась и простояли около двух часов. Вот тут началась вакханалия.
У ворот аэродрома стояло несколько коммерческих киосков торговавших спиртным. И контрактники, несмотря на препятствия, чинимые офицерами, стали пробираться к этим киоскам и целыми рюкзаками покупать водку. Несколько пакетов и баулов с водкой были разбиты офицерами тут же на дороге об асфальт. Сидевший рядом со мной контрактник намётанным глазом подсчитал, что водки было разбито примерно на 2-2,5 миллиона рублей. Спиртное, которое удалось пронести к грузовикам, большей частью было выпито на месте и воинство начало постепенно хмелеть. Перед самой посадкой всем выдали по 100 тысяч рублей.
Нас ожидали два Ил-76, десантный вариант - с двумя палубами. Толкаясь и матерясь, полупьяное войско с баулами и вещевыми мешками плотно набилось в самолеты. Перед запуском двигателей лётчики по громкоговорителю объявили, что курить в салоне запрещено, поскольку кругом трубопроводы с кислородом и керосином и от одной искры всё может взорваться. С диким грохотом и ревом заработали турбины. Взлетели. Наш путь лежал на Моздок. До него было около трех часов лёту.
Первые минут тридцать прошли нормально. Но затем воины стали допивать купленную перед посадкой водку и часть из них окосела в конец. А тут ещё многим захотелось по малой нужде. Наверное, когда проектировали десантный вариант самолётов Ил-76, решили, что для пушечного мяса туалет - это слишком жирно. Некоторые стали пробираться в хвостовую часть и справлять нужду прямо на палубу. А она там имеет наклон, из-за этого моча потекла под лежащие вещи и под сидящих на полу солдат. Грохот турбин, дикая ругань, вонь растекающейся мочи, теснота и духота в салоне, всё это больше походило на палату для буйно помешанных в сумасшедшем доме.
Чуть погодя догадались справлять нужду в пустые пластиковые 1,5 литровые бутылки из-под газировки и обстановка немного разрядилась. Но тут один из пьяных, проигнорировав запрет на курение - закурил. Половина бойцов, пытаясь перекрыть рёв турбин, начала на него дико свистеть и орать. Кто-то вмазал курильщику по зубам, завязалась короткая драка. В это же время другой пьяный решил справить большую нужду. Он наверное забыл где находится, пробрался в хвост самолета и принялся дергать за все подряд рукоятки и рычаги. Теперь стали орать и свистеть на него. Ближе к концу полёта, со второй палубы, к нам на первую, прямо на головы потекли струйки какой-то мутной жидкости, то ли конденсата, то ли мочи. Опять поднялся гвалт, свист.
Наконец-то долгожданный удар колёс о взлётную полосу, тряский пробег и томительная рулёжка. При первом толчке бутылки с мочой попадали и разлились. Хвостовые створки медленно раскрылись и в лицо хлынул горячий сухой воздух Северного Кавказа. То был военный аэродром в Моздоке, основной перевалочный пункт для войск отправляемых в Чечню. Хмельная ватага, нагруженная баулами, повалила на бетонку из утроб лайнеров. Некоторых, упившихся до бесчувствия контрактников, товарищи выволакивали держа под руки. Вещи этих субъектов, оставшиеся без присмотра, тут же уворовывались однополчанами, для дальнейшей конвертации их в спиртосодержащие жидкости. Немного очухавшись, пострадавшие, компенсируя потери, стали воровать вещевые мешки у других зазевавшихся солдат.
Какое-то время мы все были предоставлены самим себе. Команд не поступало. Наконец нас построили, проверили по спискам и сказали ждать вертолётов, которые с минуту на минуту прилетят и повезут нас в Чечню. Время было уже около 20 часов, начало смеркаться. До полной темноты мы доверчиво ждали обещанных вертолётов. В полночь стало ясно - все передвижения будут только утром.
Метрах в 60-70 от бетонки был расположен палаточный городок местной воинской части. По периметру он был огорожен маскировочной сетью. Наш отряд расположился на траве, недалеко от этого подразделения. Старались держаться теми же группами, которыми призывались. Поужинали. Еда состояла из одной трёхсотграммовой баночкой каши с тушёнкой на троих. Стали укладываться на ночёвку. Я развернул плащ-палатку, надел бушлат и завалился спать.
В кромешной темноте южной ночи бродили отдельные тени, спотыкаясь о лежащих, предлагали сброситься на покупку выпивки. Другие призраки интересовались, где можно купить спиртное, растворялись в сумраке, возвращались, позвякивая бутылками - усугубляли. Вдалеке в ночную мглу изредка взлетали осветительные ракеты. Вероятнее всего их запускали боевые охранения аэродрома. О чем думалось в тот час, за давностью лет уже не помню. Лежавший рядом контрактник тоже маялся бессонницей. Ни к кому не обращаясь, он задал в темноту риторический вопрос:
- На кой черт я поперся в эту Чечню? Сменял чистую мягкую постель с теплой женой под боком на это поле.
Ему никто не ответил. Через год, когда бригаду вывели к месту постоянной дислокации в г.Тверь, я случайно вновь встретился с тем парнем у нас в части. Он снова оформлялся в Чечню, в 205-ую бригаду, так как не смог найти себе работу на гражданке. Ночью приземлился ещё один борт - средних размеров турбомоторный Ан с контрактниками, наверное из другого военного округа.
Наступило утро 19-го августа. До часу дня сидели, лежали на траве под палящим солнцем, маялись от безделья. Разговаривали, жевали перловку из консервных банок и пропивали остатки денег. Температура воздуха поднялась примерно под 35 градусов. День был ослепительно солнечный, в бездонном голубом небе ни облачка. Наконец-то в обед прилетел вертолет Ми-26 (в солдатской среде именуемый Коровой), в нём спокойно помещается "КамАЗ". Он забрал первую партию контрактников и улетел. Около 14-ти часов настал наша очередь. Улетали последними. Набились в вертушку, как селёдки в бочку, кажется человек 140 с вещами (обычно Ми-26 берёт по 120 человек). Взлетели. Минуту повисели в воздухе и сели на том же аэродроме, но в поле, километрах в двух от бетонки. Обнаружились какие-то неполадки в механизмах. Час сидели возле вертолета, потом побрели по рытвинам и ухабам, неся тяжелые сумки и рюкзаки обратно на взлетку.
Часов в пять вечера мы всё-таки прибыли в Чечню. С Моздока до Ханкалы на вертушке лететь меньше получаса. При подлёте к Ханкале, когда машина совершала посадочные манёвры и наклонялась то в одну, то в другую сторону, мне удалось посмотреть в иллюминатор. Над Чечнёй стояла высокая плотная облачность, было пасмурно. Внизу ни травинки, ни кустика, лишь вытоптанная, высушенная, плоская безликая равнина, немного темнее, чем небо над ней. Кое-где вкопанные по башни БМП. Густой шлейф пыли поднимался за одиноко спешащим куда-то БТРом.
Первое, что бросилось в глаза, когда мы ступили на землю Чечни - очень демократичное отношение военнослужащих к форме одежды. Все ходили кому в чем удобно: кто-то в одних трусах, другие в штанах и с голым торсом, некоторые в майках, но у всех при этом были автоматы (без порток, но в шляпе). Где-то вдалеке слышались глухие разрывы. Местные мне пояснили, что эти звуки доносятся с полигона. Над аэродромом ходила каруселью пара вертолётов Ми-24. Сновали туда-сюда БТРы и БМП. К нашей братве подошли двое полуголых солдат в шлёпанцах и стали о чем-то таинственно шептаться. Предлагали анашу. Но нашим парням нужна была только водка; провинциальные жители России к анаше непривычные.
Хотя я уже стоял на чеченской земле и со всех сторон был окружён военной атрибутикой, но всё еще не мог проникнуться мыслью, что нахожусь на войне. Пару часов ожидания. Построение. Нас ведут к прибывшим грузовикам. И вот только когда я увидел висящие на дверях кабин бронежилеты, тогда до меня вдруг отчётливо дошло, что здесь всё серьёзно - здесь убивают.
*****
Продолжение следует...